О ПЕРЕХОДНОМ ПЕРИОДЕ: ПОСТСКРИПТУМ [(«ПЕРВОБЫТНОМУ ЧЕЛОВЕКУ БУДУЩЕГО»

(Впервые опубликовано в журнале «Anarchy: A Journal of Desire Armed» #34, осень 1992)

«Да, да, критика производит впечатление и все такое, но как же мы сможем выбраться из этого мрачного мира, чтобы вернуться к здоровому, целостному суще­ствованию?»

Думаю, мы не должны сомневаться ни в том, что подобное возвращение возможно, ни в том, что взрыв, необходимый, чтобы начать его, становится ближе.

Конечно, в представлениях доминирующей культу­ры отчужденная жизнь неизбежна. Действительно, са­ма культура, или цивилизация, включает в себя эту ос­новополагающую догму: цивилизационный процесс, как отмечал Фрейд — это принудительный обмен сво­бодной, естественной жизни на существование, на­полненное непрерывным подавлением.

Сегодняшняя культура исчерпала себя и пребывает в удрученном состоянии, с какой бы стороны вы на нее ни посмотрели. Но важнее не энтропия, подтачи­вающая логику культуры, а возникающее, по всей ви­димости, активное сопротивление ей. Надежда на это нарушает ход событий, который в противном случае приводит нас к депрессивным размышлениям о том, что произойдет раньше — тотальное отчуждение или уничтожение биомассы.

Человечество, вздернутое на дыбу ежедневного опустошения, страдает — и чары цивилизации рассеи­ваются. Лэш замечал, что в обществе почти повсеме­стно разлита ярость, сразу под гладкой поверхностью. Она усиливается и признаков ее уже легион — столько же, сколько существует людей, которые отказываются покидать эту землю, не получив удовлетворения.

Адорно спрашивал: «Каким было бы счастье, если бы оно не измерялось безмерной печалью о том, что есть?» Конечно, условия жизни стали настолько кош­марными, что такой вопрос вполне оправдан, а, кроме того, возникает предположение, что что-то пошло сильно не так в очень далекие времена. По крайней мере — переходя к конкретике — данные условия должны бы показать, что средства самовоспроизведе­ния Корабля Смерти (например, его технологии) не могут быть использованы для строительства освобож­денного мира.

Мистер Саммлер, герой романа Сола Беллоу, ин­тересовался: «Что такого "обычного" в обычной жизни? Что было бы, если какой-нибудь гений сде­лал бы с "обычной жизнью" то, что сделал Эйн­штейн с "материей"? Нашел бы ее энергию, обнару­жил бы ее сияние?» Конечно, мы все должны быть такими «Эйнштейнами», и именно это высвободит ту созидательную энергию, которая коренным образом изменит условия человеческого существования. Пе­рефразируя Ванейгема, десять тысяч лет, проведен­ных в плену мрака, не устоят перед десятью днями глобальной революции, частью которой будет одно­временное преобразование нас самих. Кто не испы­тывает ненависти к современной жизни? Какие из оставшихся до сих пор внушенных ограничений смо­гут устоять перед подобным взрывом жизни, кото­рый безжалостно уничтожит источник внушения?

Совершенно очевидно, что капитал и его техноло­гия держат нас в заложниках; под тяжким гнетом дви­жущегося по инерции многовекового массива отчуж­денных категорий, шаблонов и ценностей они заставляют нас чувствовать себя зависимыми и даже беспомощными. От чего мы можем отказаться прямо сейчас? От границ, правительств, иерархии... А еще? Насколько быстро можно ликвидировать такие глубо­ко укоренившиеся формы власти и разобщения, как, например, разделение труда? Я утверждаю — и, наде­юсь, не как те, кто пытается конкретные проекты вы­водить из абстрактных принципов, — что окончатель­ное освобождение и целостность невозможны без уничтожения наследственной власти специалистов в различных областях.

Многие утверждают, что если выбросить на свалку нынешнюю техно-глобальную вассальную преданность работе и товару, то погибнут миллионы людей. Однако при подобной постановке вопроса упускают из виду многие потенциальные возможности. Напри­мер, представьте себе огромное количество людей, которые будут избавлены от манипуляционных, пара­зитических и деструктивных занятий ради творчест­ва, здоровья и свободы. Ведь в настоящее время очень мало людей работают на удовлетворение реаль­ных потребностей.

Транспортировка продовольствия за тысячи миль, отнюдь не редкая практика в современном мире — пример бессмысленной деятельности; так же, как и производство бесчисленных тонн гербицидной и пестицидной отравы. Идею о том, что при любой по­пытке преобразований в этой области человечество обречено на голод, легко пересмотреть, сославшись на другие, более позитивные конкретные агрикуль­турные практики. Вообще-то, самостоятельное выра­щивание пищи легко осуществимо. Есть простые ва­рианты решения данного вопроса, исключающие разделение труда, но дающие отличный результат при использовании небольших площадей.

Саму агрикультуру необходимо преодолеть: и как одомашнивание, и потому, что она забирает из почвы больше органических веществ, чем возвращает. Пермакультура — методика, которая, по-видимому, пытает­ся создать земледелие, способное развиваться само­стоятельно и воспроизводить себя, а, следовательно, быть ближе к природе и дальше от окультуривания растений. Это один из перспективных временных способов выживания в процессе отказа от цивилиза­ции. Культивирование растений внутри городов — еще один практический аспект переходного периода. Следующим шагом к вытеснению одомашнивания может быть более или менее случайное распростране­ние растений, как это делал Джонни Яблочное Зернышко.

Что касается городской жизни, то любые шаги к автономии и самопо­мощи должны предприниматься уже сейчас — для того, чтобы позже люди могли бы еще быстрее покинуть города. Построенные из-за потреб­ности капитала централизовать контроль над религи­ей, политической властью и имущественными сделка­ми, города остаются громадными смертоносными памятниками тем же самым основополагающим по­требностям капитала. По-моему, хорошая мысль: сде­лать из них что-то вроде того, что сейчас называется музеями, — чтобы послереволюционные поколения знали, до какого нелепого существования дошел наш вид. Самое близкое к городам, что возможно в дезотчужденном мире, — это передвижные лагеря для праздников и фестивалей.

Параллельно с уходом из городов можно будет на­блюдать, как люди перемещаются из холодных клима­тических поясов в теплые. Обогрев жилых помеще­ний в северных районах являет собой абсурдную трату энергии, ресурсов и времени. Когда люди вновь сблизятся с природой, станут здоровее и крепче, эти районы, скорее всего, снова будут заселенны, хотя и совершенно по-иному.

Что же касается самого населения, то рост его — это явление не более естественное или нейтральное, чем используемая им технология. Когда жизнь неот­вратимо теряет равновесие, стремление к размноже­нию представляется компенсацией за истощение, поэтому, глядя на существующих ныне собирателей-охотников, можно сказать, что численность населе­ния будет довольно низкой.

Энрико Гвидони указывал, что архитектурные со­оружения поневоле рассказывают многое о своем со­циальном контексте. Подобным же образом изоляция и стерильность жилища в классовом обществе вряд ли случайны; они заслуживают того, чтобы выбросить их на свалку in toto. В книге Рудофского «Архитекту­ра без архитекторов» приведены примеры домов, ко­торые строятся не специалистами, а спонтанно, при участии общины. Представьте себе множество при­влекательных сооружений, каждое из которых вы­строено не по типовому проекту, но уникально и явля­ется частью безмятежной взаимности, которая, надо полагать, возникнет после коллапса границ и искусственно созданного материального и эмоционального голода.

Возможно, «здравоохранение» в новом мире будет еще менее похоже на нынешнее, чем жилье. Дегуманизированная индустриальная «медицина» современ­ного мира является соучастником всех тех обществен­ных процессов, которые отнимают у нас жизнь и энергию. Одно из первых мест среди бесчисленных примеров преступлений нашего времени занимает прямая выгода от человеческих страданий. Альтерна­тивная врачебная деятельность уже бросила вызов до­минирующей методике, однако единственным настоя­щим решением проблемы является устранение системы, которая в силу своей природы порождает невообразимое физическое и психическое обедне­ние. Например, ученые, от Райха до Мейлера, счита­ют рак формой заблокированного и скрытого общего безумия. До возникновения цивилизации болезней практически не было. А как иначе? Откуда еще взять­ся вырожденческим и инфекционным заболеваниям, эмоциональным и всем остальным расстройствам, как не из-за работы, токсичности, городов, разобщенно­сти, страха, нереализованной жизни — всей этой па­литры ущербной, отчужденной действительности? Стоит уничтожить причину — и страдание будет иско­ренено. А легкие недуги можно будет лечить травами и другими подобными методами, не говоря уже о том, что рацион питания будет состоять из чистой, необ­работанной пищи.

Очевидно, что невозможно немедленно отказаться от промышленности и заводов, но так же ясно, что необходимо добиваться их ликвидации со всей той решительностью, с которой мы хотим вырваться из плена. Подобное порабощение людей и природы Должно исчезнуть навсегда, дабы такие слова, как «производство» и «экономика» потеряли свой смысл. Во время французского восстания 68-го года сущест­вовал простой лозунг: «Здесь и сейчас!» Вне всяких сомнений, повстанцы понимали, что необходимо бы­ло постоянно быстро двигаться вперед — без промедлений и компромиссов со старым миром. Полурево­люция только сохранит доминацию и закрепит ее власть над нами.

Качественно иной уклад жизни повлечет за собой упразднение обмена в любой форме и установление идеи дара и духа игры. Вместо принудительного труда (интересно, многие ли нынешние процессы смогут продолжаться без этого принуждения?) главная, пер­воочередная цель — существование без давления. Выс­вобожденные удовольствия, творческие устремления, реализованные по Фурье — в соответствии с пристра­стиями каждого, и в контексте полного равенства.

Что мы оставим? «Трудосберегающие приспособ­ления»? Кроме тех, что не подразумевают разделения труда (например, рычаги или же перемещение по на­клонной плоскости), это чистая выдумка. Под словом «сберегающие» кроется концентрированная монотон­ная работа многих людей, а также опустошение при­роды. Как утверждала парижская группа «Вопросы», «в наше время богатства — это не богатства для лю­дей; это богатства для капитализма, которые соотносятся с потребно­стью продавать и отуплять. Товары, которые мы производим, распространяем и которы­ми мы снабжаем людей, — суть овеществленное отчу­ждение».

В борьбе с перспективами и возможностью преоб­ражения мира культивируют различного рода страхи и сомнения, включая неопределенность, касающуюся его начальной стадии. «Разве восстание не спровоци­рует начало резни, накопление запасов, борьбу за вы­живание и т.д.?» Однако народные восстания видятся полными веселья, единства и великодушия. Возьмем, к примеру, недавние мятежи в городах США в 60-х, в Нью-Йорке в 77-м, в Лос-Анджелесе в 92-м — мы уви­дим всеобщее спонтанное распределение ресурсов, резкое снижение межрасового насилия и насилия по отношению к женщинам и даже ощущение праздника. Главное, на чем мы можем споткнуться, — это заб­вение первичности отрицания. Неуверенность, мирное сосуществование — такой недостаток страсти, ес­ли он воцарится, окажется для нас фатальным. По-на­стоящему гуманные и миролюбивые устремления — у того, кто признал своим долгом безжалостно унич­тожить злокачественную опухоль под названием «цивилизация», вырвать все ее корнем. Время — это коверкающее ограничение, навязанное культурой; имена, как и счет — насилие, один из многих аспек­тов отстранения, связанных с языком. В сложившей­ся сегодня экстремальной ситуации, мы не видим другого выхода, кроме необходимости целиком и полностью вернуться к земле, к непосредственности Живой природы, задействующей все чувства, к тому, что было у нас, пока символизация не сделала жизнь реифицированной, отстраненной карикатурой на се­бя самое. В этот раз очарование новой жизни может быть особенным, так как мы видели то, чего наши предки не догадались избежать.

Начинать крушить бетон можно уже прямо сейчас, как когда-то советовал мой покойный друг Боб Бру-бейкер. Ведь под ним — без всяких преувеличений — находится пляж!