АПОЛОГИЯ АБСОЛЮТНОЙ СУБЪЕКТИВНОСТИ

Попробуйте на экзамене по литературе или по истории сказать что-нибудь от себя, – и вы тотчас услышите в ответ: "Это ваше частное субъективное мнение, а потому не интересно и не нужно. Надо быть объективными!" А надо ли?

… Солдат, непонятно зачем чеканящий шаг на ненавистном плацу. Бабка, понуро смирившаяся с судьбой в трехчасовой очереди за молоком. Историк, объясняющий, что однопартийная система в СССР сложилась исторически. Экономист, сладострастно констатирующий, что по законам рынка столько-то процентов людей будет выкинуто за борт жизни неизбежной конкуренцией. Карл Маркс, прильнувший бородой и ухом к пульсу истории и напряженно пытающийся уловить контуры неизбежного завтра. Ребенок в саду, лишенный и отказавшийся от священного права влезать на крышу веранды. Художник, со словами "се ля ви!" предавший свой скромный талант ради штампованных березок, матрешек и церквушек, ходко идущих на Арбате…

Что объединяет всех их, всех нас – таких разных и непохожих?

Вечный, рабский, научно-доктринерский, почтенный принцип: "Даешь объективность! Против ветра не плюнешь, против течения не поплывешь! Чему быть – того не миновать. Все действительное разумно, все разумное действительно!"

Жадно, второпях, поскорее растворить свою зачаточную индивидуальность, свою субъективность, намозолившую душу, в чем-то надежном, научном, логичном, вещественном, объективном, разумном. В чем-то внешнем, от нас независимом и нас определяющем. Неважно, что это: очередь, кругленькая сумма на сберкнижке, солдатская шеренга, холодная логика бездушной науки, партийная воля и доктрина, дребезжащий компьютер или же законы – исторические, рыночные или государственные. Это не я – это все. Это не я – это мы. Мне – не отвечать, мне – повиноваться, ловить приказания, следовать, растворяться. У меня алиби и щит: в одной руке таблица умножения, в другой – скрижаль Моисея. И еще – полные карманы справок, составленных марксами и ньютонами или просто основанных на кулачном праве. Что угодно – пусть рабство, пусть бездушие, пусть несвобода – лишь бы не одиночество; пусть холод – лишь бы не бремя выбора, лишь бы "мы", а еще лучше: Бог, Природа, Разум, Наука, Провидение, даже Человек (Человек вообще), – во только не я – маленький, усталый, суетный, одномерный человечек. Пусть наука движется, пусть история совершается, пусть боги повелевают – я на все готов.

Достоевский заметил, что люди больше всего стремятся преклонить голову перед чем-то вне себя, но только перед тем, что бесспорно. И так они сакрализуют власть, право, обстановку квартиры, математику, волю начальника, уклад общежития, привычку пить водку с получки. Короче, – то, что не зависит никак от нас и выражается строгими и бессмертными словами: "Отрешимся от эмоций, не допустим экстремизма – да здравствует объективность!" (Объективность – это не я, а что-то внешнее, более очевидное и надежное.)

– Культ Прогресса? – Разумеется!

– А, может, вера в боженьку? Или в инопланетян-кашпировских-глоб? – Само собой!

– Устав гарнизонной и караульной службы? – А как же без него, родимого?!

– Все, как предписал Энгельс в "Анти-Дюринге": базис, надстройка, гегемон, от простого к сложному, от низшего к высшему – вперед и выше, все вперед и выше? – А как же иначе?

– Или уж культ Закона? – Ну конечно!

И: не я строил Освенцим и Чернобыль, не я посылал солдат в Афганистан, не я врал профессорам на экзамене, не я всю жизнь плыл по течению, не я вышла замуж по расчету, не я на вопрос "кто ты?" отвечал: "культсектор", не я предал что-то маленькое, зачаточное и чахоточное, шевельнувшееся под сердцем я умершее навеки... Не я! Это – обстоятельства, люди, мировая целесообразность, объективность, в конце концов!

"Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества…".

Или же – льзя?

В физике, химии, математике – в тех науках, которые всегда, со времен Ньютона, Декарта и Канта, считались наукой в собственном смысле слова, – главное – полное устранение субъективности, сосредоточение на объекте, на материальной точке, на двух пешеходах, идущих из пункта А в пункт В (меня с ними нет), на квантах и молекулах, минералах и интегралах. Меня, субъекта, человека здесь нет (я – вовне, я – чистое рацио), и чем более меня, нет тем лучше, тем надежнее и точнее научный результат.

А в философии? Гегель, Шеллинг, Маркс и Ко пристально вглядываются через подзорную трубу в огнедышащую лаву истории, где катятся волны классов и наций, где умирает и вновь возрождается Мировой Разум, где гегемоны сменяют один другого, партии рвут друг другу глотки, разрушая базисы и надстройки, а холодные и непонятные производительные силы вступают в жестокую схватку с производственными отношениями. Мы охотно и радостно вопрошаем: "Истинно или ложно, объективно или субъективно?" – вместо того, чтобы просто спросить: "Человечно или бесчеловечно?" Как будто таблица умножения – высшая ценность, созданная человеком! В общем – осознанная необходимость и объективная реальность, данная нам в ощущениях... Куда ни кинься – везде объективность и сто раз объективность. И нигде: со-переживания, ис-хождения и … – зачем я, если Чистый Разум (материя) сам себя ощущает и познает, зачем я со своей болью, волей и свободой, если все равно все будет так, как должно быть?! Я все сделал, как надо – и могу идти спать. Ведь все уже наперед просчитано классиками научного социализма и научного капитализма, парламентскими геркулесами и одиссеями.

Это не я – это объективный мировой разум сыграл шуточку с Хиросимой и Бхопалом. Это не я – это Господь послал нам СПИД за грехи и в назидание. Это не я – это наш азиатский базис скушал с аппетитом культурную надстройку и не подавился. Это не я – это объективная реальность, данная мне в абсурдных, противных, бесчеловечных ощущениях гонит меня в часовые очереди за хлебом и призывает выполнять почетную обязанность по убийству себе подобных и тратить жизнь у конвейера металлических и газетных штампов. Это не я – это щедрый и мудрый рынок вырубает под корень леса Амазонии и дарит мне радость встречи с жирным Биг-Маком. Так исторически сложилось – без меня и помимо меня. Все это не я. Все это – объективная реальность и осознанная необходимость. "Единица – ноль..."

А я могу лишь осознать ее, эту необходимую реальность и реальную необходимость и занять свое место в общем строю одномерных человечков, людей-функций, надвинув на голову каску, перекинув через плечо автомат и учебник, полный объективных и глубоко научных штампов и, запев объективно необходимую песню, пойти дальше прожигать свою единственную жизнь, служить своей заботливой объективной машине, клацающей челюстями.

"Все будет так – исхода нет..."

"Впечатление такое, что мы собираем машину, которая всех нас раздавит...".

Лишь бы не перечить, не бунтовать. Лишь бы не одному и не самому. Лишь бы опереться на бесспорное, неизбежное, объективное, ибо я – сомнителен, нереален, нецелен, внебытиен, и только во внешнем, от меня не зависящем и мною управляющим, могу найти сладкий сон, отдых и радость, – плату за покорность. И быть всегда готовым! И снять со своих плеч непомерную тяжесть бремени выбора. И не строить замков на песке, найдя твердую почву под ногами…

А может, все же, твердая почва – трясина, откуда нет возврата? Может быть, если все время убегать от себя, можно однажды и в самом деле убежать? Может быть, – к черту ее – абсолютную объективность, со всей ее очевидностью и доказательностью, со всей ее реальностью и научностью? Может быть, почесав в затылке, сказать робкое и застенчивое чуть слышное "Да!" собственной абсолютной субъективности, хрупкой уникальности и неповторимости? И разве не сказал Сартр: "Когда я сочиняю симфонию – я творю мир"?

И тогда вот: я за все в ответе. И это я: убийца, мещанин, бюргер, холоп, насильник и филистер, ибо благодаря мне в Африке люди умирают от голода, в Америке – от скуки, а в Европе – от лжи; и благодаря мне десятилетний ребенок зевает на уроке, глядя пустыми глазами на скучный мир; и благодаря мне отечественная Власть опять смогла обвести всех вокруг пальца; и благодаря мне: тюрьмы, самоубийства, гильотины, учебники, психушки, аборты, парламенты, истолкователи стихов, партии, розги, зануды, казармы, АЭС, слепые, методики, клятвопреступления и – похожие одна на другую приторно-занудные матрешки на Арбате.

И: обманывать, унижать, пинать, покупать бигмаками и "Плейбоями" будут меня, меня – а не Мировой Разум и не русскую нацию. И я могу всех спасти. И формальную логику зашкалит (потому, что она формальная, объективная). Отказавшись убивать комара, сидящего у меня на носу, и отвечать на уроке заученные истины, я могу стать слабым звеном в цепи объективности и расколдовать заколдованный круг, повернуть ход событий вспять. И моя голова, вопреки безупречным законам математики, прошибет бетонную стену, и мой голос нарушит гармонию общего праздника послушания. И я – больше не шестеренка в роскошной колеснице истории или просто в скрипящей телеге общей пьянки.

И тогда я – за все отвечаю и все могу. Потому что я есть. Потому что тогда я могу не иметь, а быть. И тогда свобода – это не осознанная необходимость, не очевидная объективность и не спасительная ступенька эскалатора, на которую можно вскочить и поехать, сказав "се ля ви!" и помахав себе рукой на прощание.

Абсолютная объективность, исключающая меня, как ненужную вещь, хочет вынести меня за скобки. А не вынести ли мне за скобки ее – эту объективность со всей ее непреложностью и очевидностью, если эта объективность заставляет смотреть мальчика пустыми глазами на скучный мир?

Я – это я. И я это боль. И я один. И я абсолютно субъективен.

И мне наплевать на то, что несправедливость, существующая в мире – несправедливость космическая и объективная. И мне наплевать на то, что боль; разрывающая сейчас мою грудь, возникла в начале времени и продлится до скончания века. И мне наплевать на все передовые нации и отсталые классы, на все исторические закономерности и принятые условности, на все государственные интересы и математические расчеты. И мне наплевать даже на старшину Лаева и грядущее родительское собрание. Я неуязвим для них. Я свободен. Я есть. Я это я. И я в ответе за все.

И я строю свои замки на песке. И я снова требую невозможного.

Павел СЕНТЯБРЬСКИЙ