КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА

О ходе нынешней Кавказской войны и о том, как она будет продолжаться летом и осенью 95-го, уже было написано. Причем не политологами, военными экспертами или корреспондентами "Еръ-Дэйли". Писателями. Слово Льву Николаевичу Толстому и Майклу Герру.

ТАК ЭТО БЫЛО

Бутлер со своей ротой бегом вслед за казаками вошел в аул. Жителей никого не было. Солдатам было велено жечь хлеб, сено и сами сакли. По всему аулу стелился едкий дыми в дыму шныряли солдаты, вытаскивая из саклей что находили, главное же - ловили и стреляли кур, которых не мог ли у везти горцы. Офицеры сели подальше от дыма, позавтракали и выпили. Фельдфебель принес им на доске несколько сотов меда. Чеченцев не слышно было. Немного после полудня велено было отступать. Роты построились за аулом в колонну. Бутлеру пришлось быть в арьергарде. Как только тронулись, появились чеченцы и следуя за отрядом провожали его выстрелами...

Вернувшись в аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была провалена двери и столбы галерейки сожжены, внутренность загажена. Сын его, тот красивый с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи Мурата, был привезен мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Жена Садо стояла над сыном и, царапая себе в кровь лицо, не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся со своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены: были поломаны посаженные и выхоженные стариком абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади. куда привезли еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганно смотрели на старших.

Фонтан был загажен, очевидно, нарочно, так что воду нельзя было брать из него. Также была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищали ее.

Старики собрались на площади и сидя на корточках обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их как желание истребления крыс и ядовитых пауков было таким же естественным как чувство самосохранения.

Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи.

Л.Н.ТОЛСТОЙ

"Хаджи Мурат"

ТАК БУДЕТ

Несколькими месяцами ранее лозунг "Домой к рождеству!" пытались запустить с самого верха, но он не прижился, поскольку настроение в войсках былое динод ушным: не выйдет! Но от многих офицеров можно было услышать, что дело в шляпе и все путем. На брифинге в Сайгоне это преобразовывалось в иные формулировки: "Противник более не обладает возможностью подготовить, обеспечить и провести серьезную операцию". Сидевший за моей спиной корреспондент - и не чей-нибудь, а "Нью-Йорк таймс" - фыркнул: "Здорово вы это провели, полковник".

Предыдущим летом тысячи морских пехотинцев в кровь сбивали ноги, совершали броски-прочесывания к северу от зоны расположения 1-го корпуса, но противник ни разу не принял открытого боя, да и трудно поверить, что кто-то всерьез этого ожидал. Патрули возвращались на базы либо не сумев войти в соприкосновение с противником, либо перемолотые засадами и быстрыми сокрушительными минометно-ракетными обстрелами - зачастую соседних подразделений морской пехоты. К сентябрю перешли к сдерживанию противника под Контьен - отсиживались на позициях, пока противник методично перемалывал их артогнем. В зоне 2-го корпуса месяц спорадических стычек близ лаосской границы перерос в крупные бои. Самой запутанной оказалась ситуация вокруг Сайгона, где Вьетконг вел действия, охарактеризованные в ежемесячном анализе оперативной ситуации как "серия вялых безынициативных атак", которые в глазах журналистов выглядели не столько вялыми, сколько намеренно сдержанными, продуманными и прекрасно скоординированными. В зоне 4-го корпуса происходило то же, что и обычно – шла глухая, изолированная рамками дельты Меконга, партизанская война, где измена служила таким же средством ведения боя, как и патроны. До людей, близких к частям спецназа, доходили тревожные сведения о тройной игре и мятежах наемников в тайных лагерях.

Той осенью ключевым словом в военной миссии было слово "контроль". Контроль над потоком оружия, контроль над информацией, контроль над ресурсами, политико-психологический контроль, контроль над населением, контроль над принявшей сверхъестественные размеры инфляцией, контроль над территорией. Но когда смолкали речи, оставалось неизменно справедливым лишь одно: ощущение того, насколько все вышло из-под контроля. Год за годом, сезон за сезоном, будь то сезон жары или сезон дождей, расходуя эпитеты быстрее патронов пулеметной ленты, войну именовали праведной и справедливой, набирающей силу и чуть ли уже не выигранной, а она все шла и шла, как прежде, своим собственным путем...

Майкл ГЕРР

"Репортажи"