Глава III

На пути к Социальной Революции.

Временное правительство и проблемы Революции.

Временное правительство, сформированное Думой, было, разу­меется, откровенно буржуазным и консервативным. Его члены: князь Львов, Гучков, Милюков и другие, почти все (за исключением Ке­ренского, близкого к социалистам) принадлежали к партии каде­тов, (18) к привилегированным слоям общества. Для них конец само­державия означал окончание Революции. (На самом деле она только начиналась... Сейчас же речь шла о «восстановлении порядка», по­степенном улучшении ситуации внутри страны и на фронте, продол­жении войны с новыми силами и, главное, спокойной подготовке к созыву Учредительного Собрания, которое призвано было дать стране новые основополагающие законы, установить новый политический режим, новый способ правления и т. д. Так что народу оставалось лишь терпеливо, послушно, со свойственной ему незлобивостью до­жидаться милостей, которые изволят оказать ему новые руководи­тели страны.)

Эти новые руководители (Временное правительство), разумеется, были умеренными добропорядочными буржуа, ничем не отличавшими­ся от своих коллег из «цивилизованных» стран.

Политические устремления Временного правительства не шли даль­ше конституционной монархии. Хотя некоторые его члены полагали, что впоследствии Россия, возможно станет некой весьма умеренной буржуазной республикой.

До формирования будущего, «постоянного» правительства откла­дывалось решение аграрной проблемы, рабочего и других животрепе­щущих вопросов; разумеется, решить их предполагалось по западному образцу, который «себя уже зарекомендовал».

В конечном счете, Временное правительство верило, что сможет использовать переходный период, по необходимости затягивая его во времени, для того, чтобы успокоить, привести к дисциплине и повино­вению народные массы, если они вдруг проявят слишком горячее жела­ние выйти за предначертанные новой властью пределы. Затем предсто­яло при помощи закулисных маневров обеспечить «нормальные» выборы в Учредительное Собрание, которое должно было быть умеренным и, разумеется, буржуазным.

Даже забавно, насколько эти «реалисты», опытные политики, об­разованные экономисты и социологи ошиблись в своих предположени­ях и расчетах. Они совершенно не поняли происходящего.

Помню, как в апреле или мае 1917 года в Нью-Йорке я при­сутствовал на выступлении почтенного российского профессора, под­робно разобравшего состав и деятельность будущего Учредительно­го Собрания. Я задал уважаемому профессору только один вопрос: что, на его взгляд, произойдет в случае, если русская Революция обойдется без Учредительного Собрания? Довольно презрительно и иронично маститый профессор заявил в ответ, что он «реалист», а вопрошающий, несомненно, «анархист, фантастические предположения которого его не интересуют». Ближайшее будущее показало, что ученый профессор полностью ошибался, именно он в итоге и ока­зался «фантастом». В своем двухчасовом докладе он не рассмотрел только одну возможность — ту, которая через несколько месяцев стала реальностью!...

Здесь я позволю себе сделать несколько личных замечаний.

В 1917 году господа «реалисты», политические деятели, писатели, профессора — российские и зарубежные — за редкими исключениями высокомерно пренебрегли возможностью победы большевизма в рус­ской Революции, и в этом заключалось их глубочайшее заблуждение. Сейчас, когда торжество большевизма — временное, на короткий ис­торический, период — является свершившимся фактом, многие из по­добных господ охотно признают и исследуют его. Они даже допус­кают — и вновь ошибочно — его «важное позитивное значение» и «окончательную победу во всем мире».

Ничуть не сомневаюсь, что с тем же «реализмом», с той же «прозор­ливостью» и высокомерием эти господа не сумеют вовремя предвидеть и признают только задним числом торжество — подлинное и оконча­тельное — либертарной идеи в мировой Социальной Революции.

Временное правительство, конечно, не отдавало себе отчета в непреодолимых препятствиях, с которыми ему вскоре неизбежно при­шлось столкнуться.

Наиболее серьезным их них был сам характер проблем, кото­рыми Временному правительству предстояло заняться до созыва Уч­редительного Собрания. (Впрочем, власти и мысли не допускали о том, что трудовой народ не захочет ждать его созыва — и будет абсолютно прав.)

Прежде всего, проблема войны.

Разочаровавшийся, уставший народ продолжал воевать скрепя сердце или, по меньшей мере, с полным безразличием. Что касается "армии, то она физически и морально находилась на пределе сил. Бедственное положение страны и Революция окончательно дезорга­низовали ее.

Перед правительством стояла альтернатива: либо прекратить вой­ну, заключить сепаратный мир, демобилизовать армию и заняться ре­шением внутренних проблем; либо совершить невозможное и удержать фронт, установить дисциплину, поднять боевой дух армии и продол­жать войну, чего бы это ни стоило, по крайней мере, до созыва Учре­дительного Собрания.

Первое решение было, очевидно, неприемлемо для буржуазного правительства, «патриотического», связанного договором с другими воюющими сторонами и считавшего «национальным» позором односто­ронний разрыв этого договора. Более того, будучи «временным», пра­вительство стремилось строго следовать принципу: никаких значитель­ных перемен до созыва Учредительного Собрания, которое получит все права для принятия ответственных решений.

Таким образом, Временное правительство пошло по второму пути. И в этом была его глубокая ошибка.

Необходимо подчеркнуть момент, которому, как правило, не уде­ляют значительного внимания.

Ни' физически, ни морально Россия не могла продолжать войну. Упорное нежелание царского правительства понять это послужило не­посредственной причиной Революции. Но, поскольку экономическое положение в стране осталось без изменений, правительство, не отдаю­щее себе отчета в невозможности вести войну, по логике, ожидала судьба царизма.

Конечно, Временное правительство надеялось изменить поря­док вещей: положить конец хаосу, реорганизовать страну, вдохнуть в нее новые силы и т. д. Напрасные иллюзии: ни отпущенное ему время, ни общая ситуация, ни настроения народных масс не позво­ляли этого сделать.

В России машина буржуазного государства была сломана в фев­рале 1917 года. Его цели и деятельность всегда противоречили народ­ным интересам и стремлениям. Механизм, ставший на время хозяином страны, починить было невозможно. Ибо именно народ — вынужден­но либо свободно, — а вовсе не власти, заставлял «машину» работать. Выведенный из строя аппарат не мог осуществлять принуждение. А по хвоей воле народ уже не желал идти к чуждым ему целям.

Следовало заменить сломанный аппарат другим, приспособлен­ным к новой ситуации, а не тратить время и силы на напрасные попыт­ки починить его и снова пустить в ход.

Буржуазное националистическое правительство не могло этого понять. Оно упорно цеплялось за прежние «механизмы» и проклятое наследие свергнутого режима — войну, что само по себе способствова­ло постепенному снижению его популярности. А без механизмов при­нуждения правительство не могло навязать продолжение войны.

Эту первую возникшую проблему — важнейшую и насущней­шую — Временному правительству решить так и не удалось.

Второй острой проблемой была аграрная.

Крестьяне — 85 процентов населения страны — хотели владеть землей. Революция сделала это стремление неодолимым. После столе­тий бесчеловечной эксплуатации крестьянские массы не желали больше ничего знать и слушать. Им нужна была земля, во что бы то ни стало, и немедленно, безо всяких церемоний.

Уже в ноябре 1905 года (пока провозглашенные манифестом 17 октября «свободы» оставались в силе) на крестьянском съезде, собравшемся накануне созыва Думы, подобные стремления высказывались многими делегатами.

«Меня возмущает, — говорил представитель крестьян Московс­кой губернии, — всякий намек на выкуп земли. Предлагается возмес­тить убытки вчерашним крепостникам, которые до сих пор, при содей­ствии чиновников, делают нашу жизнь невыносимой! Разве не достаточно возместили мы им, платя арендную плату? Земля эта обильно полита нашей кровью. Более того: наши бабки грудью кормили охотничьих собак этих господ. Это ли не выкуп? Многие столетья мы были лишь песчинками, которыми играл ветер. А ветром были они. А теперь снова надо им платить? Ну уж нет! Не надо нам никаких дипломатических переговоров: хорош лишь один путь — революционный. Иначе нас не раз еще обманут. Даже говорить о «выкупе» — значит пойти на сдел­ку. Товарищи, не повторяйте ошибок своих отцов! В 1861 году нас перехитрили: дали чуть-чуть, чтобы народ не забрал все».

«Мы им никогда землю не продавали, — заявляли крестьяне Орловской губернии, — так что не должны ее выкупать. Мы им уже довольно заплатили, трудясь за гроши. Нет! Никакого выкупа! Земля на помещика не с луны свалилась, ее захватили его предки».

«Выкуп был бы явной несправедливостью по отношению к наро­ду, — говорили крестьяне Казанской губернии, — народу следует вернуть не только землю, но и то, что он заплатил за аренду. Так как, по сути дела, господа никогда не покупали землю: они ее захватили, чтобы позднее продать. Это кража».

«Как! Все эти господа, Орловы, Демидовы, Балашовы, — гово­рили крестьяне выдающемуся ученому Н. Рубакину между 1897 и 1906 гг., — получили землю от царей и цариц бесплатно, в подарок. А нам теперь нужно выкупать ее по сходной цене? Это даже не неспра­ведливость, а открытый грабеж».

Вот почему крестьяне не хотели ждать. Повсюду они решительно захватывали землю и изгоняли тех помещиков, которые еще не успели бежать. Так крестьянство, не дожидаясь решений правительства или Учредительного Собрания, самостоятельно и на свой лад решало «аг­рарную проблему».

Армия, состоявшая в основном из крестьян, разумеется, готова была поддержать эти действия.

Правительство встало перед выбором: либо смириться с подоб­ным положением вещей, либо воспротивиться, то есть начать борьбу против восставшего крестьянства, а значит, почти наверняка против армии. Естественно, оно избрало тактику выжидания, надеясь, как и в случае с военной проблемой, что ловкими и хитроумными маневрами сумеет все уладить. Оно заклинало крестьян потерпеть и дождаться Учредительного Собрания, которое сможет принять какие угодно зако­ны и, несомненно, полностью удовлетворит крестьянские нужды. Но ничего не могло поделать. Призывы его оставались напрасными, по­добная тактика не имела никаких шансов на успех. Крестьянин нис­колько не верил словам «вельмож», стоявших у власти. Его и так слишком часто обманывали! Теперь он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы просто взять землю. Он это считал справедливым и если порой колебался, то лишь опасаясь наказания за содеянное.

Точно также буржуазное правительство не было способно раз­решить и рабочий вопрос. Рабочие массы стремились получить от революции максимум благосостояния и прав. А правительство, есте­ственно, хотело свести их права к минимуму. И на этом поле боя следовало в ближайшем будущем ожидать очень важных сражений. А какими средствами располагало Временное правительство, чтобы проводить свою линию?

Одной из самых серьезных проблем являлась и проблема эконо­мическая, поскольку, с одной стороны, была тесно связана с остальны­ми, а с другой, требовала, незамедлительного решения. В разгар войны и Революции, в хаосе и волнениях, охвативших страну, необходимо было вновь наладить, производство, транспорт, обмен, финансы и т. д.

Наконец, остро стояла политическая проблема. И в этой сфере Временное правительство не предложило никакого достойного ре­шения. Разумеется, оно пообещало как можно скорее созвать Учре­дительное Собрание. Но мешали тому множество причин. И глав­ное, правительство опасалось этого Собрания. Вопреки всем обещаниям, тайным стремлением властей было как можно дольше тянуть с его созывом, а тем временем попытаться установить «кон­ституционную» монархию. Но «тем временем» перед ним встали новые грозные препятствия.

Самым серьезным из них было возрождение рабочих Советов, в частности, Петроградского. Он возник уже в первые дни Революции, за отсутствием, как и в 1905 году, других рабочих организаций. Разу­меется, в тот момент рабочие делегировали в Совет умеренных социа­листов (меньшевиков и правых эсеров). Но тем не менее его идеология и программа полностью противоречили проектам Временного прави­тельства, и между ними, естественно, вскоре возникло соперничество, в котором правительство, учитывая идейное влияние и активность Сове­та, проиграло.

Петроградский Совет стал для России чем-то вроде второго пра­вительства. Он положил начало созданию широкой сети Советов в провинции и координировал их деятельность. Поддержка всего трудо­вого народа страны придала ему силу. Росло его влияние в армии. Вскоре приказы и распоряжения Совета стали ставиться выше, чем соответствующие документы Временного правительства. В этих усло­виях последнему пришлось считаться с Советами.

Само собой,- правительство предпочло бы повести с ними борьбу. Но предпринять решительные действия против организованных рабо­чих сразу же после Революции, провозгласившей абсолютную свободу слова, организации и общественной деятельности, было невозможно. И потом, на какие силы опираться в этой борьбе? Таких сил не было.

Так что правительству пришлось делать хорошую мину при плохой игре, терпеть своего грозного соперника и даже «заигры­вать» с ним. Официальные власти прекрасно отдавали себе отчет, сколь ненадежна была поддержка, которую им пока оказывали тру­дящиеся массы и армия. И понимали, что в случае первого же серьезного социального конфликта обе эти решающие силы, бес­спорно, встанут на сторону Советов.

В то же время правительство «тешило себя надеждами». Главным для него было выиграть время. Но столь неудобное присутствие второ­го, неофициального «органа управления», с которым приходилось считаться, являлось для «временного правительства» — официального, но бессильного — одним из самых главных препятствий.

Ему не следовало пренебрегать и решительной критикой, мощной пропагандой всех социалистических партий и особенно крайне левых элементов (левых эсеров, большевиков, анархистов). Потому что пра­вительство и думать не могло о том, чтобы репрессивными мерами положить конец свободе слова. А если бы осмелилось, какие силы стали бы исполнять его приказы? Таких не было.

Даже мощной, организованной и закаленной в бурях буржуазии, выдержавшей уже не один бой с противниками, обладавшими немалой силой (армией, полицией, денежными средствами и т. д.), было бы непросто найти приемлемое решение такого комплекса проблем и навя­зать свою волю, захватить всю полноту власти в этих условиях. В России подобной буржуазии не было. Российские капиталисты только формировались как класс со своим собственным классовым сознанием. Слабые, неорганизованные, не имевшие ни собственных традиций, ни исторического опыта, они не могли надеяться на успех. И потому пре­бывали в бездействии.

Временное правительство, которое «в принципе» должно было представлять эту бездеятельную, практически не существующую бур­жуазию, неизбежно работало вхолостую. И это, несомненно, явилось основной причиной его банкротства.