Глава I

Война и Революция.

Последняя схватка царизма и Революции.

Как и правительствам других стран в начале войны, царскому правительству удалось разбудить в душах людей все дурные инстинк­ты, животные, пагубные страсти: национализм, шовинизм и др.

Как и повсюду, миллионы людей в России были обмануты, сбиты с толку, ослеплены и отправлены на границы подобно стаду скота на убой.

Важные, подлинные проблемы эпохи были забыты.

Первоначальные «успехи» российских войск еще больше подогре­ли «великий народный энтузиазм».

Но к этому умело дирижируемому концерту примешивалась осо­бая нота; за пресловутым «энтузиазмом» в умах людей крылась вполне определенная «идея». Разумеется, как примерно одинаково рассуждали в народе и армии, мы будем сражаться и победим. Но пусть правитель­ство не строит иллюзий! После войны мы предъявим ему свои требова­ния. В награду за нашу преданность и понесенные жертвы мы потребу­ем смены режима, права и свободы... После войны возврат к прежнему станет невозможен...

А солдаты шептались: «Когда закончится война, оставим себе оружие — на всякий случай».

Однако положение в России очень быстро изменилось. Последо­вал ряд поражений, а вместе с ними — тревога, горькое разочарование, острое недовольство, народный гнев.

Война обходилась чудовищно дорого, и не только в денежном выражении. Миллионы человеческих жизней приносились в жертву, бесполезно, невосполнимо. Вновь режим открыто продемонстрировал свое бессилие, загнивание и банкротство. Более того, некоторые пора­жения, приведшие к гибели множества людей, остались необъяснимы­ми, загадочными, подозрительными. Вскоре по всей стране заговорили не только о преступной небрежности, очевидной бездарности властей, но и об их продажности, шпионаже в верховном главнокомандовании, немецком происхождении правящей династии и многих руководителей страны, наконец, об измене в самом императорском дворе. Членов царской семьи почти открыто обвиняли в прогерманских симпатиях, даже в прямых сообщениях с противником. Императрицу с ненави­стью и презрением называли «немкой». Тревожные, мрачные слухи ходили в народе.

Двор это поначалу заботило мало. Затем были предприняты неко­торые меры — запоздалые и неловкие. Будучи чисто формальными, они никого не удовлетворили и ни к чему не привели.

Чтобы поднять боевой дух армии и народа, Николай II взял вер­ховное главнокомандование на себя, по крайней мере, номинально, и отправился на фронт. Но это ничего не изменило в общей ситуации, ухудшавшейся день ото дня, которую царь, абсолютно бездарный и бездеятельный, был не способен как-либо изменить. В армии и стране все разваливалось.

Либеральные круги (и даже ближайшее окружение царя), от­дававшие себе отчет в отчаянном положении, строили заговоры. Они хотели заставить государя отречься от престола в пользу человека более деятельного и популярного, например, великого князя Нико­лая, дяди царя, «чтобы выиграть войну и спасти правящую динас­тию», неизбежное падение которой предчувствовали все.

Начали с уничтожения ненавистного Распутина. Но затем среди заговорщиков возникли колебания, разногласия, и дело затянулось.

Вот в каких обстоятельствах разразилась февральская революция.

Взрыв был вызван не столько событиями на фронтах, слухами об измене двора или же бездарностью и непопулярностью царя.

Чашу терпения народных масс переполнил главным образом пол­ный развал хозяйства — то есть самой жизни страны. «Дезорганиза­ция такова, — признавал министр Кривошеин, говоря об администра­ции и всех государственных службах, — будто мы находимся в сумасшедшем доме». Именно бессилие царского правительства и его разрушительные последствия в этой сфере вынудили народные массы не откладывать решительные действия.

В то время все воюющие страны переживали большие труд­ности экономического и финансового порядка, вызванные необ­ходимостью содержать миллионные армии на огромном протя­жении фронта и одновременно обеспечивать нормальную жизнь внутри страны. Эта двойная задача повсюду требовала неимо­верного напряжения сил. Но везде — даже в Германии, где ситуация была особенно тяжела — с ней более или менее успешно справлялись. Везде, но не в России, где не умели ничего предвидеть, предупредить, организовать.*

Добавим, что ужасные последствия этого распада Власти и Госу­дарства проявились бы еще быстрее, если бы не усилия некоторых живых сил страны, таких, как «Союз городов», «Военно-промышлен­ный комитет» (17) и других спонтанно возникших организаций, которые в определенной степени смогли удовлетворить самые насущные потреб­ности армии и страны.

Энергичная и благотворная деятельность этих организаций, а так­же земств и городских управ — деятельность, подчеркнем, самостоя­тельная, осуществляемая наперекор законам и сопротивлению бюрок­ратии — принесла очень важный результат. В стране и в армии люди осознали не только полное банкротство царизма, но и наличие сил, прекрасно способных заменить его, а также отвратительные попытки агонизирующего режима, опасавшегося этих сил, помешать им и веду­щего таким образом всю страну к катастрофе.

Каждый день народ и армия могли своими глазами наблюдать в действии эти свободные Комитеты и Союзы, которые самоотверженно обеспечивали производство, организовывали работу транспорта, наблю­дали за складами, гарантировали поступление и распределение прови­анта и обмундирования и т. д. Ежедневно народ и армия видели, как правительство препятствует этой деятельности, нимало не заботясь об интересах страны.

Такая «моральная подготовка» армии и населения страны к паде­нию царизма и его замене другими общественными силами оказала значительное воздействие на умы. Она знаменовала собой завершение предреволюционного процесса, заложила последний камень в фунда­мент подготовки грядущих событий.

В январе 1917 года ситуация обострилась до предела. Экономи­ческий хаос, нищета трудового народа, социальная дезорганизация до­стигли такой степени, что жители некоторых городов — в частности, Петрограда — стали ощущать нехватку не только топлива, мануфакту­ры, мяса, масла, сахара, но даже хлеба.

В феврале месяце положение еще более ухудшилось. Несмотря на усилия, предпринимаемые Думой, земствами, городскими упра­вами, всевозможными Комитетами и Союзами, голод начал угро­жать не только населению городов, но и армии, снабжение которой становилось все хуже. Одновременно российские войска потерпели полное поражение на фронте.

В конце февраля страна встала перед окончательной невозмож­ностью — как материальной, так и моральной — продолжать вой­ну. И перед окончательной невозможностью накормить трудящееся население городов.

Царизм не хотел ничего знать. Он слепо упорствовал в своем желании заставить работать старую, окончательно вышедшую из строя государственную машину. Как всегда, самодержавие видело единствен­ное средство разрешения проблем в репрессиях, насилии против дея­тельных людей и активистов политических партий.

Невозможность для народа продолжать войну и влачить голодное существование, с одной стороны, и слепое упорство царизма, с другой, привели к Революции — всего через два с половиной года после всплеска «великого народного энтузиазма».

24 февраля в Петрограде начались волнения. Вызванные главным образом нехваткой продовольствия, они, казалось, этим и ограничатся. Но на следующий день, 25 февраля 1917 года (по старому стилю) события приняли критический оборот: столичные рабочие, чувствуя со­лидарность с народом всей страны, уже несколько недель находясь в крайнем возбуждении, голодные, не получавшие даже хлеба, вышли на улицы и решительно отказались расходиться.

Однако в этот день манифестации прошли достаточно мирно. Массы рабочих с женами и детьми заполнили улицы с криками: «Хлеба! Хле­ба! Нам нечего есть! Дайте нам хлеба или расстреляйте! Наши дети умирают с голода! Хлеба! Хлеба!»

Правительство направило против манифестантов полицию и кон­ные части, казаков. Но в Петрограде войск было немного (если не считать малонадежных резервистов). Рабочие ничуть не испугались: они рвали перед солдатами рубашки на груди, брали детей на руки и кричали: «Стреляйте, если посмеете! Лучше умереть от пули, чем сдох­нуть от голода!..» Наконец — это решило дело, — солдаты почти повсюду смешивались с толпой, улыбаясь, не применяя оружия, не слушая команд офицеров. Последние, впрочем, не настаивали. Места­ми солдаты братались с рабочими, даже передавали им свои винтовки, спешивались с лошадей и вливались в приветствующую их толпу ма­нифестантов.

Однако кое-где полиция и казаки нападали на группы ма­нифестантов с красными знаменами. Несколько человек было убито и ранено.

В казармах столицы и пригородов войска пока не решались встать на сторону Революции. А власти не осмеливались направить их на ее подавление.

Утром 26 февраля правительство объявило Думу распущенной.

Это послужило своего рода сигналом, которого все ждали, что­бы перейти к решительным действиям. Новость, моментально рас­пространившаяся повсюду, ускорила события. С этого момента ма­нифестации приняли характер революционного движения. «Долой царизм! Долой войну! Да здравствует революция!» — кричали в толпе, поведение которой с каждым часом становилось все более решительным и угрожающим. Почти повсюду манифестанты атако­вали полицейских. Было подожжено несколько административных зданий, в частности, Дворец Правосудия. Улицы ощетинились бар­рикадами. Появились многочисленные красные знамена. Солдаты неизменно сохраняли доброжелательный нейтралитет, но все чаще вливались в ряды манифестантов. Правительство уже не могло рас­считывать на армию.

Тогда оно бросило против восставших все столичные силы охраны порядка. Полицейские спешно готовились к нападению. Они устанав­ливали пулеметы на крышах домов и даже на церковных колокольнях, занимали все стратегические позиции. А затем перешли в генеральное наступление против восставшего народа.

Весь день 26 февраля шли жаркие бои. Из многих мест полицию удалось выбить, уничтожить ее агентов и заставить замолчать пулеме­ты. Но полицейские ожесточенно сопротивлялись.

Царя, находившегося на фронте, телеграммой уведомили о се­рьезности происходивших событий. Тем временем Дума объявила свои заседания непрерывными и решила не уступать попыткам рас­пустить ее.

* Пусть это полное банкротство не удивляет читателя. Следует учитывать, что россий­ская буржуазия — слабая, неорганизованная и не участвовавшая в государственных делах — не проявляла никакой инициативы, не обладала реальной силой, не играла организующей роли в национальной экономике; что рабочие и крестьяне — рабы, не имевшие даже права голоса — ничего не значили в экономической организации страны, и им было наплевать на царский режим; что все политические, экономические и социальные механизмы реально нахо­дились в руках класса царских чиновников. Как только война дезориентировала этот класс и разладила заржавевший механизм, все рухнуло.