Глава IV

Поражение Революции. Итоги потрясения.

Революция приостанавливается. «Дума». Политические партии. Установление контакта между передовыми кругами и народными массами. «Русский парадокс» вновь обретает силу.

К концу 1905 года французская буржуазия предоставила России заем. Это «переливание крови» спасло умирающий царский режим.

С другой стороны, правительство решило положить конец войне не слишком унизительным мирным договором.

С этого момента усилилась реакция. Пообещав народу благополу­чие в будущем, она успешно повела борьбу против Революции.

Впрочем, последняя и так застопорилась. Октябрьская стачка яви­лась ее высшим подъемом, кульминационной точкой. Теперь ей была необходима, по меньшей мере, «передышка», «пауза». В будущем мож­но было ожидать нового подъема, не без участия левой Думы.

Тем временем свободам, добытым силой и провозглашенным ца­рем постфактум в его манифесте, был решительно положен конец. Правительство вновь запретило революционную прессу, восстановило цензуру, провело массовые аресты, ликвидировало все рабочие и рево­люционные организации, которые только попались ему под руку, рас­пустило Совет, бросило в тюрьму Носаря и Троцкого и отправило войска провести чистки и показательные расправы в охваченные силь­ными волнениями регионы. Почти повсюду военные и полицейские силы были доукомплектованы.

В итоге осталось только одно учреждение, которое правительство тронуть не осмелилось: Дума, созыв которой вскоре ожидался.

Но Революции еще удалось нанести два ощутимых удара востор­жествовавшей было реакции.

Первым стал новый мятеж на Черноморском флоте, руководимый лейтенантом Шмидтом. Бунт был подавлен, Шмидт расстрелян.

Второй — вооруженное восстание московских рабочих в декабре 1905 года. Несколько дней им удавалось противостоять правительствен­ным силам.

Чтобы окончательно подавить восстание, правительству пришлось перебросить войска из Санкт-Петербурга и прибегнуть к артиллерии.

В этот момент была предпринята попытка объявить новую все­российскую стачку. Если бы она удалась, восстание могло бы победить. Но на это раз, несмотря на тщательную подготовку, движению не хватило подъема, подобного октябрьскому. Стачка не стала всеобщей. Работала почта и железные дороги. Правительство имело возмож­ность Передислоцировать войска и повсюду являлось хозяином поло­жения. Не оставалось сомнения, что Революция выдохлась.

Так в конце 1905 года буря утихла, не сломив препятствий на своем пути.

Но она сделала важное, необходимое дело: очистила и подготовила почву. Она оставила неизгладимые следы как в жизни страны, так и в умонастроении народа.

Рассмотрим окончательные итоги потрясения.

Что мы имеем в активе?

Если речь идет о конкретных достижениях, то, прежде всего, Думу.

В определенный момент правительству пришлось узаконить дос­таточно широкие избирательные права населения, при этом застраховав себя от слишком горьких разочарований, которые в противном случае могли бы вскоре последовать. Оно еще не чувствовало себя достаточно сильным и тоже должно было «передохнуть», «сделать паузу».

Народ возлагал на Думу самые большие надежды. Выборы, на­значенные на весну 1906 года, вызвали в стране лихорадочную актив­ность. В них приняли участие все политические партии.

Подобное положение вещей было достаточно парадоксальным. В то время как левые партии теперь открыто, легально вели предвыбор­ную агитацию (правительство могло помешать им, лишь издавая до­полнительные подзаконные акты и строя тайные козни), тюрьмы были переполнены членами этих же самых партий; свобода слова и печати отсутствовала; рабочие организации находились под запретом.

Парадоксальность ситуации была очевидна. Она легко объясня­лась. И объяснение это позволит нам понять, какой видело правитель­ство будущую Думу.

Несмотря на некоторые свободы, которые оно вынуждено было предоставить своим подданным в связи с выборами, правительство, разумеется, вовсе не считало Думу институтом, призванным выступить против абсолютизма. По его мнению, Дума должна была стать лишь вспомогательным, чисто консультативным и подчиненным ему органом, способным содействовать властям в выполнении некоторых их задач. Вынужденное терпеть предвыборную агитацию левых, правительство заранее решило допускать ее только в строго определенных рамках и выступать против всякой попытки фрондировать со стороны партий, избирателей или же самой Думы. Так что с его стороны было совер­шенно логичным считать, что Дума не имеет ничего общего с Револю­цией, и продолжать держать революционеров в тюрьмах.

Другим явлением, беспрецедентным для России, было возникно­вение и легальная — в определенной степени — деятельность различ­ных политических партий.

До событий 1905 года в, стране существовало только две партии, обе нелегальные и скорее революционные, нежели «политические». Это были Социал-демократическая партия и Партия социалистов-револю­ционеров.

Манифест 17 октября, некоторые свободы, предоставленные в связи с предвыборной кампанией и, главное, сама эта кампания тотчас же вызвали к жизни целый выводок легальных и полулегальных полити­ческих партий.

Закоренелые монархисты создали «Союз Русского народа» — ультрареакционную, «погромную» партию, «программа» которой пре­дусматривала отмену всех «милостей, обещанных под давлением мя­тежных преступников», включая Думу, и полное уничтожение после­дних следов событий 1905 года.

Не столь оголтело реакционные элементы: большинство высоко­поставленных чиновников, крупные промышленники, банкиры, собствен­ники, купцы, землевладельцы, — объединялись вокруг партии «октяб­ристов» («Союза 17 октября»), о которой мы уже говорили.

Политический вес обеих правых партий был незначителен. Они служили, скорее, посмешищем страны.

Большинство преуспевающих и средних классов, таких, как «зас­луженная» интеллигенция, образовали крупную центристскую поли­тическую партию, правое крыло которой было близко к «октябрис­там», а левое открыто демонстрировало республиканские воззрения. Партия разработала программу конституционной системы, должен­ствовавшей положить конец абсолютизму: власть монарха предлага­лось существенно ограничить. Партия получила название «консти­туционно-демократической» («кадетов»), иначе «Партии народной свободы». Ее лидерами были главным образом крупные муници­пальные чиновники, адвокаты, врачи, люди свободных профессий, университетские профессора. Очень влиятельная, располагавшая значительными средствами, эта партия с самого своего возникнове­ния развила бурную и энергичную деятельность.

На крайне левом фланге находились: «Социал-демократическая партия» (которая, несмотря на свою республиканскую программу и революционную тактику, вела, как мы говорили выше, практически легальную и открытую предвыборную кампанию) и, наконец, «Партия социалистов-революционеров» (в программных и тактических вопро­сах, за исключением аграрного, она мало отличалась от Социал-демок­ратической партии), которая в ту эпоху с целью избежать возможных осложнений вела предвыборную кампанию и представляла своих кан­дидатов как «Трудовая партия» (затем последняя стала самостоятель­ной партией). Само собой, обе партии представляли главным образом рабочие и крестьянские массы, а также широкий слой работников ум­ственного труда.

Здесь необходимы сделать несколько уточнений, касающихся про­грамм и идеологии этих партий.

Не считая вопроса политического, наиболее важным программ­ным пунктом всех партий являлся, безусловно, аграрный вопрос. Необходимость его срочного решения встала со всей остротой. Действительно, сельское население росло столь стремительно, что клочки земли, выделен­ные освобожденным в 1861 году крестьянам и уже тогда недостаточные, в результате продолжающегося дробления за четверть века стали неспособ­ны прокормить их владельцев. «Уже и цыплят некуда выпустить», — жаловались крестьяне. Массы сельского населения с растущим нетерпени­ем ожидали справедливого и действенного решения этой проблемы. Ее значение понимали все партии.

В то время предлагалось три пути:

1. Конституционно-демократическая партия предлагала увели­чить земельные наделы путем отчуждения части помещичьих и го­сударственных владений: крестьянам предстояло постепенно ком­пенсировать его с помощью государства, по официальным и «справедливым» расценкам.

2. Социал-демократическая партия выступала за безусловное, безо всякой компенсации, отчуждение земли, необходимой крестьянам. Эта земля представляла бы собой национальное достояние, которое распределялось бы по необходимости («национализация» или «обобществление» земли).

3. Наконец, партия эсеров предлагала самое радикальное ре­шение: немедленная и полная конфискация земель, находящихся в частной собственности; немедленная отмена всякой (частной и госу­дарственной) собственности на землю; предоставление всей земли в распоряжение крестьянских общин под контролем государства («со­циализация» земли).

Прежде чем приступить к остальным вопросам, Думе предстояло заняться этой насущной и сложной проблемой.

Еще несколько слов об идеологии двух крайне левых партий (со­циал-демократов и социалистов-революционеров) в ту эпоху.

Уже к 1900 году в Социал-демократической партии возникли зна­чительные разногласия. Часть ее членов, следуя «программе-минимум», считала, что грядущая русская Революция будет буржуазной и добьет­ся весьма умеренных результатов. Эти социалисты не верили в воз­можность перехода от «феодальной» монархии к социализму. Они по­лагали, что возникшая в результате революции буржуазная демократическая республика создаст возможность быстрого капиталистического развития и заложит основы будущего социализма. На их взгляд, в то время «соци­альная революция» в России была невозможна.

Однако многие члены партии придерживались иного мнения. Для них грядущая Революция имела все шансы перерасти в «Социальную революцию» со всеми вытекающими последствиями. Эти социалисты отказались от «программы-минимум» и готовились к завоеванию партией власти в непосредственной и решающей борьбе против капитализма.

Вождями первого течения были Плеханов, Мартов и другие. Вто­рым руководил Ленин.

Окончательный раскол произошел в 1903 году на Лондонском съезде партии. Сторонники Ленина оказались в большинстве, поэтому их назвали «большевиками». Меньшинство, соответственно, получило название «меньшевиков».

После победы в 1917 году «большевики» преобразовались в «Ком­мунистическую партию», а «меньшевики» сохранили за собой название «социал-демократов». Коммунистическая партия объявила меньшевизм контрреволюционным течением и разгромила его.

Что касается Партии социалистов-революционеров, она также разделилась надвое: на «правых» эсеров, которые, подобно меньшеви­кам, считали необходимым пройти через стадию буржуазной демокра­тической республики, и «левых» эсеров, солидарных с большевиками в том, что Революцию следует двигать как можно дальше вперед, вплоть до уничтожения капиталистического режима и установления социализ­ма (своего рода Социальной республики).

(В 1917 году ставшие у власти большевики подавили правых эсе­ров как контрреволюционеров. Что касается левых эсеров, большевис­тское правительство поначалу сотрудничало с ними. Затем между парти­ями возникли серьезные разногласия, и большевики порвали со своими союзниками, а затем объявили их вне закона и уничтожили.)

Во время революции 1905 года влияние крайних партий (больше­виков и левых эсеров) было незначительным.

В заключение картины различных идейных течений, возникших в ходе этой Революции, отметим, что в Партии социалистов-революцио­неров возникло и третье течение, которое, выделившись из партии, выступило за уничтожение в процессе Революции не только буржуаз­ного государства, но и государства как такового (как политического института). Это идейное течение получило в России название максима­лизм, так как его сторонники, отвергнув программу-минимум, порвали с левыми эсерами и провозгласили необходимость непосредственной борьбы за полную реализацию программы-максимум, то есть за под­линный социализм на неполитической основе.

«Максималисты» не являлись политической партией. Они образо­вали «Союз эсеров-максималистов». Этот «Союз» опубликовал ряд брошюр с изложением из воззрений, а также издавал, непродолжи­тельное время, несколько газет. Его члены были, впрочем, немногочисленны, а влияние почти нулевым. «Союз» занимался в основном терро­ристической деятельностью. Но он также внес свой вклад в революци­онную борьбу, а многие его члены погибли как герои.

В целом по своим воззрениям максималисты были очень близки к анархизму. Действительно, они отказывались слепо следовать марксис­тскому учению; не видели необходимости в политических партиях; реши­тельно критиковали государство, политическую власть, хотя и не осме­ливались целиком и полностью осудить ее. При этом они не признавали возможности непосредственного перехода к «анархическому» обществу (то есть проводили различие между «подлинным социализмом» и анар­хизмом.) На переходный период они предлагали «Трудовую республи­ку», где элементы государства и власти были бы «сведены к минимуму» и, согласно воззрениям максималистов, обречены на быстрое отмирание. Этот тезис о «временном» сохранении государственной власти отличал максимализм от анархизма.

(Как и все идейные течения, не согласные с большевизмом, макси­мализм был удушен им в ходе Революции 1917 года.)

Что касается анархических и синдикалистских концепций (мы под­робно рассмотрим их в другой части нашего исследования), они в то время были почти неизвестны в России.

За рубежом многие верят, что раз Бакунин и Кропоткин, эти «отцы» анархизма, были русскими, Россия изначально являлась страной анархистского движений и идей. Это глубокое заблуждение. И Бакунин (1814-1876 гг.), и Кропоткин (1842-1921 гг.) стали анархистами за границей. Ни тот, ни другой никогда не вели анархистской деятельности в России. Что касается их произведений, то и они до 1917 года публи­ковались исключительно за пределами страны, зачастую на иностранных языках. Лишь некоторые отрывки из их трудов, переведенные, адапти­рованные и изданные специально для России, распространялись в ней нелегально, с большим трудом и очень ограниченным тиражом. (13) Нако­нец, все социальное, социалистическое и революционное просвещение в России осталось в стороне от анархистских идей, ими, за редким исклю­чением, никто не интересовался.

Что касается синдикализма, то, поскольку никакого рабочего дви­жения до 1917 года в России не существовало, синдикалистская кон­цепция была практически никому неизвестна — за исключением не­скольких образованных интеллигентов. Можно предположить, что российская форма организации рабочих — «Совет» — возникла в 1905-м и возродилась в 1917 году именно по причине отсутствия синдикали­стского движения и самой его идеи. Если бы профсоюзные механизмы тогда существовали, то они, несомненно, способствовали бы формиро­ванию рабочего движения.

Мы уже говорили, что в Санкт-Петербурге, Москве, на западе и юге страны существовало несколько небольших анархистских групп. Несмотря на свою малочисленность, московские анархисты активно уча­ствовали в событиях 1905 года, в частности, в декабрьском вооружен­ном восстании. (14)

(После 1917 года большевики подавили анархистское движение, как и всех, кто не был с ними согласен. Но это оказалось нелегко. Борьбе между большевизмом и анархизмом в русской Революции 1917 года — упорной, ожесточенной и почти неизвестной за рубежом, борьбе, длившейся более трех лет, апогеем которой стало махновское движение — посвящена последняя часть нашей работы.)

Перейдем к моральным, психологическим последствиям эпопеи 1905 года. Их значимость для будущего неизмеримо выше отдельных «мате­риальных» результатов.

Прежде всего, как мы отмечали выше, был развеян «миф о добром царе». У широких народных масс открылись глаза на подлинный характер царского режима, они осознали жизненную необходимость избавления от него. Самодержавие и царизм были свергнуты в умах людей.

Это не все. Одновременно взоры народных масс обратились, нако­нец, к тем, кто уже долгое время боролся против царского режима: к передовым кругам интеллигенции, левым политическим партиям, рево­люционерам. Так между передовыми кругами и народными массами установились прочные и достаточно широкие связи. Отныне они только расширялись и углублялись. «Русский парадокс» был изжит.

Таким образом, налицо два важнейших завоевания Революции. С одной стороны, результат материальный, который мог быть использо­ван в следующей революции — Дума. С другой, было устранено моральное препятствие, стоявшее на пути всякого широкомасштабного массового подъема: народные массы осознали, в чем корень зла, и постепенно воссоединялись со своим передовым отрядом в борьбе за освобождение.

Почва для грядущей, решающей революции была подготовлена. Таков был важнейший «актив» потрясения 1905 года.

Увы! «Пассив» ее был чреват не менее значительными по­следствиями.

В плане материальном — к несчастью — движение 1905 года не смогло привести к созданию классовой организации рабочих: ни синди­калистской, ни даже профсоюзной. Трудящимся массам не удалось завоевать права на организацию. Они оставались разобщенными, неорга­низованными.

В плане моральном подобный порядок вещей предрасполагал к тому, чтобы в будущей революции народные массы неосознанно стали орудием в руках политических партий, заложниками их губительного соперничества, отвратительной борьбы за власть, в которой трудящиеся ничего не выиграют, или, вернее, все потеряют.

Таким образом, отсутствие накануне Революции подлинно рабочей организации и движения широко открывало двери будущему господству, точнее сказать, полновластию той или иной политической партии в ущерб активности самих трудящихся.

Далее читатель увидит, что «пассив» этот оказался фатальным для Революции 1917 года: он раздавил ее своей тяжестью.

Здесь следует сказать несколько слов о судьбе Носаря-Хрусталева, первого председателя первого рабочего Совета Санкт-Петербурга.

Арестованный во время разгрома движения (в конце 1905 года), Носарь был сослан в Сибирь. Оттуда ему удалось бежать за границу. Но, подобно Гапону, он не смог приспособиться к новым условиям жизни, заняться реальной работой. Конечно, он не погряз в разврате, не совершил предательства, но влачил за рубежом жалкое, несчастное существование.

Так продолжалось до Революции 1917 года. После ее начала он, как и многие другие, поспешил возвратиться на родину и принял участие в революционной борьбе, не сыграв в ней, впрочем, значительной роли.

Затем следы его теряются. По некоторым сведениям из заслужи­вающего доверия источника, он в конце концов выступил против боль­шевиков и был ими расстрелян. (15)