Петр Рябов

ЧЕРЕПОВЕЦКИЕ ПИСЬМА

Хроника из окопов зеленого фронта

В Письме первом рассказывалось о том, как после разгона палаточного лагеря экологов военизированной охраной меткомбината четверо «зеленых» были арестованы и посажены на 5 суток. Оставшиеся на свободе были вынуждены искать новые формы борьбы.

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Спиритический сеанс

Четверо наших товарищей сидят в изоляторе — отбывают свои пять суток «за вытоптанную лужайку». Их держат в подвале. На четвёртый день мы нашли вентиляционную трубу, через которую с ними можно переговариваться.

Мы рассказываем им новости. Из-под земли доносятся их голоса, едва различимые и такие родные.

— Похоже на спиритический сеанс, на общение с подземными духами, — замечаю я.

Мой товарищ уточняет:

— Разница в том, что мы не расспрашиваем духов, а сами рассказываем им о том, что происходит на земле.

Какого мы цвета?

Поскольку лагеря на лужайке сейчас нет, а мы кочуем по квартирам, то тема вытоптанной «зелеными» травы у заводоуправления — исчерпана местной прессой.

Теперь газеты оживленно обсуждают другую животрепещущую тему: какого же на самом деле мы цвета? Непонятно: то ли за нашими зелеными требованиями стоят коричневые, то ли красные, то ли черные силы, то ли незримая рука Запада? Исписаны горы бумаги, газеты тиражируют статью за статьей, в которых старательно обходятся наши требования и реальные проблемы города, но зато вновь и вновь увлеченно дебатируется мировая, проблема: какого цвета хищные волки укрылись под овечьей экологической шкурой?

Наконец нам надоедает эта неопределенность, и Кирилл Привезенцев — организатор нашего экологического лагеря протеста и герой прошлогоднего лагеря — печатает в городской газете «Речь» статью, в которой ясно и четко сказано: «Нас финансирует канадская разведка». Спите спокойно, мирные обыватели! Мы надеемся, больше вопросов на эту тему у вас не возникнет.

Радости

Здесь, в экологическом лагере, полнота и насыщенность жизни такова, что начинаешь радоваться всяким «мелочам». Удалось поесть — праздник. Добрался вечером до постели (разумеется, это не постель, а спальник — но это неважно!) — замечательно. А когда, полусонный, встречаешь утром на вокзале в 7.20 московский поезд и видишь товарища с Большой Земли, вылезающего из вагона, — это просто чудо! Новый брат пополняет наше. тесное братство, новый штык будет угрожать всевластию мэрии и дирекции ЧерМК, новое пополнение для нашего крошечного «партизанского отряда».

Мэр Позгалев ругает нас по радио и в газетах почти ежедневно; в городской и областной печати по нашему поводу дым стоит столбом; пятнистые у проходных ежедневно напряжены и бдительны — а ну как мы еще что-нибудь учудим? Они думают, что нас — несколько десятков. Пусть думают. Знали бы они, что нас — всего пять-шесть-семь человек!

Снег

На пикете к нам подходит молоденький курсант местного военного училища.

— Вы знаете, когда я зимой стоял на посту во дворе и шел снег, я всегда знал — откуда сегодня дует ветер. Если снег красный — значит, с мясокомбината, если черный — значит, с химзавода, ну а если ветер был с металлургического — то снег черного цвета.

Позиционная война

Пять суток ареста истекли. Наши товарищи на свободе. Жаркие бои за лужайку остались, далеко позади, v

Мы занимаемся скучной, нудной, «конструктивной работой»: каждодневные пикеты (когда голова превращается в граммофон, а язык — в граммофонную пластинку, в тысячный раз прокручивающую наши требования для "пробегающих по площади Металлургов граждан), походы по дворам и разговоры с жителями, организация тех из, них, кто хочет изменить ситуацию с экологией в городе. Но боже, как же их мало! Как порой опускаются руки!

На вторник назначено собрание жителей, желающих что-то сделать для собственного же переселения из домов вокруг комбината — по законам государственным здесь не должны, а по законам природы — не могут жить люди.

«Придем», — говорили нам люди, подходящие к пикету. «Обязательно придем!», — твердо уверяли нас люди, подписывавшиеся под нашими требованиями. «Придем», — говорили нам жители дворов, по которым мы ходили. «Сами придем и приведем с собой весь подъезд», — говорили нам бабки на лавочках и мамы с младенцами в .колясках.

Мы два вечера сидели на телефоне и обзвонили почти сотню людей, желающих «что-то сделать». «Где будет собрание? — заинтересованно переспрашивали граждане: — Сейчас запишем. Спасибо! Придем».'

На собрание пришло, кроме нескольких вымотанных многолетней, борьбой активистов местного экоклуба, известных нам наперечет, еще около десятка человек...

Когда бесы плачут

— Вы хорошие, но ничего не добьетесь, — говорят нам грустные люди, подходяще к пикету.

— Без вас — ничего, — соглашаемся мы. — Но неужели же так можно жить?

— Нельзя, — послушно кивают они.

Новые, новые факты, новые истории, которые уже не умещаются в голове, на которые уже не реагируют издерганные и заезженные нервы:

— Директор ЧерМК Липухин дал распоряжение премировать тех врачей, которые выдают меньше всего больничных работникам комбината....

— В домах вокруг комбината за каждые два-три дня надо заново мыть оконные/стекла — за пару дней в них нарастает вот такой слой копоти...

— Когда я каждый день выхожу со своей двухлетней девочкой на прогулку, у нее начинает идти из носа, кровь... ^

—- А вы знаете, что около Череповца, в Бабаеве, тайно хоронят радиоактивные отходы? В этом роду Япония и Финляндия отказались покупать собранную у мае клюкву — она вся светилась от радиации.

Накапливается зверская усталость. Наши товарищи, возвращаясь в Москву, по неделе валяются в постели с кашлем и температурой — отходняк от смены воздуха с череповецкого на почти нормальный — московский — и от постоянного череповецкого напряжения. Нас остается в лагере совсем мало. Но мы знаем одно: надо что-то делать, чтобы так как есть, не было. И мы делаем, что можем, и еще немного сверх того.

Однажды на пикет нападает пьяный детина, рвет плакат «Наша цель: экологическая безопасность и рабочие места». Он злобно машет кулачищами: «Убирайтесь!». В другой раз местного парня, клеившего наши плакаты «Чистый воздух вашим детям» избивают двое в штатском, рвут плакаты — рвут зло, ожесточенно.

Новью люди, которые хотят что-то сделать, появляются, но их немного. Они собирают подписи под нашими требованиями, предлагают нам свои квартиры для ночевки, объединяются в группы, чтобы бороться за свои права. Они есть; и, значит, мы здесь не зря. Позади уже три недели лагеря. (А я за, все это время ни разу и не подумал о Москве.)

А на второй день, когда мы еще держались на лужайке, к нам в лагерь пришла пожилая женщина, бывшая актриса. И она сказала нам своим красивым, выразительным голосом:

— Деточки, родные мои, вы только будьте поспокойнее. Что бы ни было, — только будьте спокойнее. Ибо когда вы спокойны — бесы плачут!

Спасибо вам за совет, добрая женщина! Попробуем же заставить бесов плакать.

Череповец, глубокое подполье, 23 июля 1994 года