Николай Озимов

СНЫ ПЕТРА СЕРГЕЕВИЧА

— Нет, сказал Петр Сергеевич, — Вы не понимаете, что та­кое сон. Впрочем и я этого не понимаю… Он помолчал и добавил, — до конца не понимаю…

Мы сидели за столиком в сельской столовой. Знаете, такие придорожные столовые на Украине, куда забегают перекусить во­дители междугородних автобусов, пассажиры и местные пьянчужки.

Было шумно. Накурено. На грязной скатерти стола фаянсовые тарелки с клеймом Общепита. Над остатками борща и макаронов по-флотски въедливый запах невкусной пищи.

Серая обыденность. Я смотрел сквозь морщинистое невырази­тельное лицо Петра Сергеевича на сельскую улицу у него за спи­ной, ковырялся вилкой в чем-то невообразимом под названием жаркое. Осень. Мелкий моросящий дождь. Размытая ухабистая до­рога.

— Так же как с Вами сейчас, — продолжал Петр Сергеевич, — разговорился я несколько лет тому назад с проезжей бабусей. Я в правлении колхоза бухгалтер. Холостяк. А сюда поесть хожу… Бабуся как все в ее возрасте. Одета в серое. И в походке, и в манере держаться — обыкновенная бабуся. И я, привыкший к серой обывательской жизни и ко всему этому, — он повел правой рукой в сторону залы, а потом к пейзажу у себя за спиной, — был матери­алистом на все сто. Бабка рассмеялась мне в лицо. Она сказала: Есть два Мира. Физический, в котором мы живем, и — Мир Духов.

Я удивленно посмотрел на Петра Сергеевича, а он, будто погружаясь в себя, будто проваливаясь в истинное свое Я, быст­ро, то срываясь на высокие ноты, а то понижая голос до шепота, начал говорить, говорить. Его глаза под мохнатыми седыми бро­вями внезапно блеснули синеватым светом, вспыхнули как у кошки в сумрачной комнате и остановились на моем лице, заглянули в глубину души.

Бабка сказала:

— Между двумя Мирами очень тонкая граница, как газовая вуаль. Но наше сознание легко ее преодолеет. Например, освоив технику ритмического дыхания. Попробуй — если не трус. Дыха­тельные упражнения по полчаса три раза в день. Десять секунд медленно носом втягиваешь воздух, как бы вниз живота. Потом задерживаешь дыхание и подтягиваешь живот до самого горла. И последние десять секунд медленно через нос — выдыхаешь.

Я упражнялся в ритмическом дыхании у себя в общежитии. На одной из голых стен на уровне глаз забил гвоздик и нацепил наручные часы.

Секундная стрелка медленно ползла по циферблату. Сжимало виски. Горячая дурманящая волна плеснула на темечко и потекла по затылку… Судорожные конвульсии передергивали все тело. Не хватало воздуха.

Я на мгновение закрыл глаза и — будто повис лицом вниз над рекой. Прозрачная вода течет по песчаному дну. Шевелятся надонные растения. Солнце искрится на водной ряби…

Картинка сменилась.

… Сумрачный вечер. Я как бы из пещеры смотрю на зеленый холм, поросший лесом. Справа вспыхнула белая светящаяся точка, и медленно по горизонтали пошла влево, но только зашла на край холма, превратилась в глаз, который уставился в меня. Глаз пересек изображение холма. Превратился в точку. Точка, двигаясь, ушла налево.

Не хватало воздуха. Удушье сломало меня и я задышал. Сделал глубокий вдох, другой…

Подташнивало. Кружилась голова. Я здесь один в серой оди­нокой комнате, а рядом… Теперь понятно почему ведьмы бегали на шабаш, почему с улыбкой шли на костер. Да и мне какая радость прозябать в качестве маленького человека в этом сером Физическом Мире.

… Честь безумцу, который навеет

     Человечеству Сон Золотой.

Я упражнялся по пять раз на день. A в выходные с утра и до вечера,. Видения окружали меня. Духи, демоны и божества луны. Я убежал в Истинную Реальность и на всем моем облике появилась печать человека не от мира сего. Женщины подходили пря­мо на улице — просили устроить личную жизнь, исцелить болезни.

Но, когда из города прикатила первая расфуфыренная мадам, общежитие загудело. Куда смотрит общественность? Пришел участ­ковый. Провел беседу. А мадам приезжала еще и еще. Ловила меня на улице. Подкарауливала в этой столовой.

Она работала в городском туристическом агентстве. Была замужем за учителем физкультуры. Парень высокий, красивый, за­нимается восточными боевыми искусствами. Потом запил, бросил работу, связался со шпаной. А она, по ее словам, имеет какое-то отдаленное отношение к валюте. Семья развалилась, но муж за валюту держится. Она с: дочкой переехала в квартиру матери, но он ходит и туда — дерется.

Отворожи, отец, — просит женщина.

А я говорю:

— Страшное это дело. На молодой месяц придем на кладбище. Найдем могилу с твоим именем. Будешь мертвую молить о помощи. Потом разденешься догола, в каждую руку возьмешь горсть земли от креста и ляжешь голая на могилу. Я буду петь заклинания, буду просить, чтобы душа мертвячки в тебя вселилась. Зарежу над твоим телом черную курицу и ты выпьешь ее кровь, и прогло­тишь трепещущее сердце.

— Все стерплю. Только помоги.

Но в назначенный день не приехала. Прошел месяц. Другой. Завтра новолуние и снится мне ночью сон. Будто в мою комнату пришла эта женщина.

— Вера Петровна. А для Вас просто Вера.

Мы сидим на моей кровати. Разговариваем. И смотрит она мне в глаза, упорно ловит мой взгляд, так что жутко мне дела­ется.

Я встал, подошел к окну.

— Раздевайся, — говорю. Разделась. А мне еще хуже. Так тя­жело на сердце. Знаю, надо раздеваться. Попросил выключить свет, но в комнате по-прежнему светло-пресветло. Расстегнул рубашку. К койке шагнул. Потом оборачиваюсь. Окно настежь. Шторы ветром разнесло. На фоне окна черный силуэт. Не успел осознать — человек это или не человек. Он уже руки протянул и взял меня за бедра. Ужас. Пронзительный леденящий ужас.

Мгновенно проснулся. Лежу на спине в: своей комнате. За окном ночь. Никого. А руки эти ледяные до сих пор на себе чувствую.

Если верить "Соннику", увидеть во сне Привидение и испу­гаться — участие больших сил, давление на спящего, чтобы пос­тупился своим.

А днем из города Вера Петровна приехала.

— Решилась. Идем на кладбище. Я ей про сон. А она — 6удь что будет. Я уже так и этак. Стыдно девке признаться; что сам колдун струсил.

— Понимаешь, — говорю, — у тебя запущенный случай. Тебе только Черная Месса поможет.

— Я и на Черную согласна. А на счет денег не сомневайся. У меня в Киеве кооперативная трехкомнатная квартира. Завтра поедем в город и я на твое имя дарственную оформлю. Ну, что мне делать? Одинокому сельскому бухгалтеру, когда киевской квартирой поманили.

— И Вы согласились, — не выдержал я. Петр Сергеевич отвел глаза в сторону. Помолчал.

— Понимаете. В нашем деле. Я все-таки какой-никакой колдун.

Эти слова вызвал и на моем лице непроизвольную улыбку. По­думайте сами: сижу в захудалой сельской столовой за одним сто­лом с колдуном. Бред да и только. Но рассказ захватил меня.

— Когда к тебе обратились за помощью, колдун принимает в расчет не здравый смысл, а голос Интуиции или, как мы говорим, Голос Бездны. Мой ночной страх ослабел, рассеялся и я неожиданно для себя сказал: "Поколеси по больницам нашего района. Ищи в больничном морге девушку, которая умрет сегодня ночью. Найдешь — приезжай. Я твой. Отворожу. Отведу от тебя мужа над мертвым телом этой девушки.

Она поехала.

— Ну и что, — не выдержал я, — Приезжала?

Петр Сергеевич помолчал, посмотрел мне в глаза.

— Я здесь ее жду. Я сегодня отпросился с работы.

— Вы думаете?..

— Я не думаю. Я сегодня ночью все уже видел. Ведь мы с Вами про сны разговоры разговариваем.

Морг этот поблизости. Километров двадцать. И приедем мы туда к полуночи.

Вера Петровна сторожу морга уже сунула сто рублей. С ве­чера напьется и до обеда проспит. И ключи от морга он уже от­дал. Везет Вера ключи. Я мертвячку как женщину поимею. Сначала будет страшно. Маленькая пустая комната. В самом центре — мра­морный стол. Свечи дымят, трепещут тени на стене. Ужас внутри меня. Долго буду раздеваться и подходить к ней с замиранием сердца, задыхаясь… А половой член встал как кол. Какие у нее холодные ноги, но медленно-медленно сгибаются, когда я тяну ее тело к себе на край стола.

Тело белое. Тугие маленькие груди. Каждый раз, когда я рывком все ближе и ближе подвожу ее лоно на край стола, губы девушки вздрагивают и складываются в гримасу улыбки. Черные волосы липкими потными лохмами, как змеи, ползут за ее голо­вой.

Глубоко вздохнув и зажмурив глаза, погружаюсь в ее тело, теряю сознание от беспредельного страха и удовольствия одновременно.

— Так Вы уже совершали подобное? — не выдержал я. Петр Сергеевич прервал рассказ, долго смотрел на меня.

— Я, — сказал он, — рассказываю сон. Что такое сон не пони­маю ни я, ни Вы… Но самое удивительное — это сон во сне. Одна часть моего сознания понимает, что я сплю у себя в общежитии, другая часть осознает себя в морге и тоже раздваивается, час­тично засыпает и в то же время видит новый сон. И в этом новом сне я ласкаю тело мертвой девушки, все сильней возбуждаюсь, ласкаю ее руками, наклоняюсь, целую. И вдруг навстречу мне из ее тела ударили волны тепла и жара.

Она задрожала, вздохнула порывисто и открыла глаза. Не отрываясь, смотрит. Лицо ее засветилось и то вспыхивало, то погружалось в тень. Время остановилось.

— Кто ты? — спросила мертвая.

Я схватил ее руки своими, переплел пальцы. Ее колени ле­жали на моих локтях. Я прижался к ней намертво.

— Кто ты? — спросила опять.

Морг был освещен четырьмя свечами, которые стояли по углам в пол-литровых банках.

Но сделалось так темно, словно вся ночь вошла в морг че­рез форточку и решетку окна. Я боялся смотреть в окно, я боял­ся смотреть в лицо мертвой девушки, и тогда, я овладел, овладел ее телом яростно и стремительно как страстный любовник.

Она затрепетала. Дрожь в моих и ее ногах, дрожь из моих пальцев передавалась ее пальцам. Страстные стоны, вскрики.

Но только я останавливался, как ее глаза принимали осмысленное выражение и она говорила:

— Кто ты?

Моя городская мадам постучала в дверь морга. Мы договори­лись, что Вера Петровна придет через три часа. Значит прошло три часа. И сейчас три часа ночи. Время Вампиров.

— Входи, Вера, — сказал я пересохшими губами.

— Кто ты? — опять спросила девушка. Входная дверь заскри­пела и открылась. Раздались шаги и открылась дверь у меня за спиной. Крик ужаса и скрип съезжающего по стене тела. Я голый посреди морга. Две женщины лежали… Я боялся оглянуться, но не мог отвести глаз от лица девушки, лежащей передо мной.

Она захохотала, вывернула руки, и вскочила на ноги посреди мраморного стола.

Только когда холод из облицованной плиткой стены остано­вил мое убегающее тело, я понял, что загнан в угол. Опрокину­тая ногой свеча зашипела и погасла. Банка катилась к двери морга.

Мои женщины первые пришли в себя. Они смотрели друг на друга, встряхивали головой, плакали и обе проклинали меня. Грозила кулачком то одна, то другая.

Передо мной все качалось и плыло. Мертвячку или точнее ожившую из мертвых звали Олей. Мы закутали еe в какие-то тряп­ки и увезли ко мне в общежитие.

Утром я позвонил ее родителям. Еще одна истерика. Они приехали с милицией. Прибежал и мой участковый. Разговоры — протоколы. Повезли к прокурору. Но, как не крути, — а я оживил, воскресил мертвую.

Меня не просто отпустили, а на милицейском газике отвезли в общежитие. Сбежалось полсела. Приехала Оля с родителями. Осталась у меня, в моей комнате.

Через три дня из города приехала Вера Петровна. Неумолимая как Судьба. У меня не было сил с ней спорить.

Помоги ей, сказала Оля.

И ночью мы вернулись в морг. Остались вдвоем. Оля легла на мраморный стол.

Ужас не отпускал меня ни на мгновение. Я знал, что не могу остановиться, я знал, что ничего нельзя изменить. Это Судьба. Она никогда не оживала и все эти три дня она была и продолжала оставаться мертвой. Сейчас мы начнем и ее тело у меня на глазах превратится в разлагающийся труп.

Петр Сергеевич замолчал. Тяжело вздохнул.

А Вы говорите, — сказал он, что сон это иллюзия. Фантазия. Сейчас приедет моя заказчица. Осталось не долго. Несколько минут.

Текст приводится по журналу «Волки Луны», №1, с. 2-6