СОВРЕМЕННЫЙ КОММУНИТАРИЗМ
В США
Я хочу
жить с Крисом, и чтоб там была и Кэрол,
и другие тоже • все вместе. И я хочу, чтобы равные и свободные люди, живущие со
мной рядом, любили меня и ласкали меня, и не был бы я так жутко одинок.
Эдуард
Лимонов. "Это я, Эдичка".
Коммуны были и будут всегда, пока действует античеловеческий механизм государства, пока общество генерирует ненависть, предательство, одиночество, пока рождаются люди, не желающие продаваться и оплачивать карьеру отказом от мечты. А когда государство изменится настолько, что каждый человек сможет строить жизнь по своей воле, не ограничивая при этом свободу других, самоуправляемые коммуны, видимо, станут основой нового общества.
Коммунитарная идеология всегда активизировалась в периоды устоявшихся форм бытия. Считается, что в новое время прокатились три волны коммунитарного движения. Четвёртая волна накрыла западный мир в незабвенных шестидесятых, совпав с молодёжным движением протеста, с появлением контркультуры, надёжных противозачаточных средств, баррикад в Париже и т.д. Эпицентром коммунитарных экспериментов, как и ранее, остались Соединённые Штаты, поэтому дальше речь пойдет о них.
С североамериканской культурной традицией обычно связывают культ крайнего индивидуализма, забывая, что и община, как первичная ячейка самоуправления, также играла там важную роль (вспомните, например, некоторые фильмы о Диком Западе или книги Марка Твена). Электоральная система и рынок не разрушили этот тип общины, но деполитизировали её и включили в иерархию сформированных сверху государственных структур, лишив при этом реальной власти.
В шестидесятые годы в США, как и в других развитых странах, стали остро ощущаться негативные последствия капиталистического развития: деприватизация частной жизни людей, утрата ими контроля над средой непосредственного обитания. Реакцией на это стало возникновение нового коммунитарного движения, преимущественно молодёжного по своему составу, стремившегося не просто возродить общинную традицию, но и создать альтернативу буржуазному образу жизни, истэблишменту и бюрократии. Своей целью участники движения провозглашали "ненасильственную замену существующего общественного порядка децентрализованной коммунитарной общностью свободных граждан, обеспечивающих свои потребности добровольным трудом и решающих все проблемы путём локального самоуправления".
Чего ждали молодые американцы от жизни в коммунах? "Мы больше не хотим, чтобы над нами довлели материальные интересы или интересы карьеры... Я мечтал быть членом какого-нибудь племени, где все заряжены на деятельность, где люди заботятся друг о друге, где никто не обязан работать, но каждый хочет что-то делать, ибо наше счастье и само наше существование зависят от каждого из нас".
В 1965 году в Соединенных Штатах было менее сотни коммун, к 1968 году их стало две-три тысячи.
Далеко не все коммунары рассматривали свою деятельность как протест против Системы. Социолог Заблоцки подразделял коммунитарные образования шестидесятых на собственно коммуны и "пристанища". "Пристанища" объединяют отколовшихся от "большого общества" людей, не имеющих общих стратегических целей, а стремящихся поддержать собственное внесоциальное существование.
Большинство коммун (общин) возникало стихийно и вначале не налагало никаких запретов на поведение своих членов. Предполагалось, что мягкость, любовь и сострадание послужат хорошей заменой репрессивных сдерживающих механизмов. Но этот, по выражению Заблоцки, "золотой век полного анархизма" бывал обычно недолог. Ради эффективной общей работы, решения бытовых и межличностных проблем приходится вводить какие-то ограничения, что, конечно, не всем по нраву.
На второй фазе существования коммуна рискует либо распасться (чему часто способствуют государственные органы, применяя весь свой арсенал от законодательных запретов до полицейских репрессий), либо превратиться в закрытую иерархизированную структуру. В последнем случае реализуется мощный тоталитарный потенциал общины, обладающей гораздо большими, чем государство возможностями контроля над личностью. Какое-то время большинству коммун шестидесятых удавалось придерживаться середины между свободой и иерархией, но средний срок их существования не превышал двух лет. Среди причин развала доминировали негативные проявления власти (25%), в то время как экономические причины назывались в одном случае из семидесяти.
Но небольшой срок жизни коммун ещё не свидетельствует о неудаче коммунитарного эксперимента. Считать мерилом успешности долголетие - слишком формальный подход, отмечают социологи. Существенней другой критерий успеха - вклад в эволюцию ценностной системы "большого общества".
Покидая альтернативную коммуну, человек обычно отвергает не ценности коммунитаризма, а лишь социальную практику, имевшую место в конкретном случае. Пройдя через опыт коммуны и даже в определённый момент оценив его как отрицательный, он не в состоянии отречься от этого опыта. В случае распада общины человек зачастую пытается найти ей замену, стремясь сочетать ценности коммунитаризма и индивидуализма.
Когда утверждают, что коммунитаризм "заглох" в середине 70-х, не учитывают важных обстоятельств: не коммунитаризм заглох, ибо число коммун не только не уменьшилось, но даже несколько возросло (одни распадались, другие возникали), а общество стало иначе относиться к этому движению. Плюрализм стилей жизни становится общественной нормой. Возросла терпимость, коммуны перестали привлекать столь пристальное и пристрастное внимание. Более того, коммунитаризм как идеология переживает в восьмидесятые годы подъём, с ним связан расцвет гражданских инициатив, опирающихся на неформальные добровольные ассоциации типа "групп самопомощи", в которых в США в начале прошлого десятилетия участвовало 20 миллионов человек.
Мощная бюрократическая машина Америки прилагает усилия по адаптации коммунитарных ценностей, создавая новую этику (соединив в ней, казалось бы, несовместимые идеи контркультуры и этатизма), пропагандируя "спокойную революцию", основанную на гармонии с природой, соседских отношениях, приносящей удовлетворение работе. Вместе с тем продолжают существовать и альтернативные коммуны, потому что необходимость в альтернативе капитализму, каким бы развитым он ни был, сохраняется.
Николай МУРАВИН