Олег ДАВЫДОВ

ЧАШКА И МАУЗЕР (Бойтесь Гайдаров, дары приносящих)

ОТ РЕДАКЦИИ: В наше неприятное время большинству трудящихся обычно не до смеха. Но нам кажется, что все же, пусть ненадолго, покуда власти чинят сломавшуюся от перегрузки гильотину, стоит посмотреть на мир немного другими глазами и улыбнуться.

Не все, быть может, знают, что наш вице-премьер реформатор Егор Тимурович Гай­дар был три года редактором отделов в "Коммунисте" и в "Правде". Упоминая об этом, я вовсе не хочу бросить тень на про­шлое мужественного реформатора. Про­сто интересно узнать, что именно застави­ло преуспевающего экономиста заняться журналистикой? В одном из своих интер­вью он буквально так ответил на этот воп­рос: "Соблазн гласности и, может быть, ге­ны". Замечательно то, что вице-премьер сам неожиданно вспомнил о своих генах. И нам тоже негоже забывать о том, что Егор Тимурович внук знаменитого писателя Ар­кадия Гайдара.

Биография Аркадия Петровича Гайдара (Голикова) хрестоматийна: в 14 лет он ушел в Красную Армию, в 17 уже командовал полком, в 20 лет вышел из армии по болез­ни, потом стал писателем, а погиб в 41-м. Очень хорошая биография. Вот только не­ясно, почему же он все-таки из армии-то ушел и стал писателем?

Оказывается, в Хакассии, куда Голиков был брошен для борьбы с бандитами (или по­встанцами?) Соловьева, будущий писатель-гуманист слишком жестоко обращался с пленными - пытал их и расстреливал без суда. Даже в жестокие годы гражданской войны на него из-за этого было заведено уголовное дело. Но до суда не дошло. Го­ликов был просто уволен из армии по бо­лезни. С диагнозом "травматический невроз". Эта болезнь возникает из-за ушибов головы и позвоночника, каковые юный ге­рой действительно получил, упав с коня. Одним из симптомов ее считается склон­ность к жестокости. Однако есть что-то со­мнительное в этом поспешном диагнозе. Попробуем разобраться.

ВЗЯЛ ОН САБЛЮ, ВЗЯЛ ОН НОЖ...

Аркадий Голиков был человеком проница­тельным. Едва приступив к борьбе с Соловьевым в Хакассии, он понял: большая часть местного населения поддерживает повстанцев, а значит - нужны какие-то не­тривиальные методы борьбы, нужна агенту­ра в стане противника. Будущий писатель стал ее вербовать. Причем странно: из со­ображения секретности он не держал в своем штабе документов, не вел протоко­лов допросов (все держал в голове), но вот почему-то агентам своим выдавал мандаты: такой-то "состоит у меня разведчиком. На­чальник боерайона ЧОН 2 Голиков". Любо­пытно, что выдавая мандат, он надрезал себе руку, орошал кровью печать и прикла­дывал ее к документу. Диковинный этот ри­туал неизменно приводил завербованных в состояние шока, и, обретя свободу, они не­медленно бежали спасаться - кто в тайгу к Соловьеву, а кто в город к начальству Голи­кова.

Впоследствии, когда Голиков уже стал Гай­даром, он перестал выдавать кровавые рас­писки, но кровью продолжал баловаться. Борис Закс, близко знавший Гайдара, сооб­щает в своих "Записках очевидца": "Гайдар резался. Лезвием безопасной бритвы. У не­го отнимали одно лезвие, но стоило отвер­нуться, и он уже резался другим... При этом не похоже было, что он стремится покон­чить с собой. Он не пытался нанести себе смертельную рану. Просто устраивал свое­го рода "шахсей-вахсей". Позже, уже в Мо­скве, мне случалось видеть его в одних тру­сах. Вся грудь и руки ниже плеч были сплошь - один к одному - покрыты огром­ными шрамами. Ясно было, он резался не один раз..."

Можно, конечно, пытаться объяснить та­кое, скажем, нестандартное поведение травмами и перегрузками в процессе раз­вития юношеского организма, как иногда это объясняют биографы Гайдара. Можно считать тяжелые гайдаровские запои мето­дом "самолечения". Можно истолковать самоубийственную гибель писателя как "искупление". Прекрасно, согласен - он все искупил. Но нас-то интересуют "гены", воз­действия которых на себя не исключает - помните? - и сам вице-премьер. Он иногда с такой гордостью говорит об этих генах, что возникает естественное желание полу­чше разобраться в болезни Гайдара.

Вышеупомянутые аномалии, подмеченные в поведении Аркадия Гайдара, хорошо ук­ладываются в то, что Эрих Фромм описыва­ет как "некрофильский характер". Ведь не­крофилия - это не только половое извраще­ние. В книге "Анатомия деструктивности" Фромм пишет, что некрофилия - "это страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения. Это повы­шенный интерес ко всему чисто механическому. Это стремление расчленять живые структуры". Да, конечно, мы слишком мало знаем об интимной жизни Гайдара, но ведь есть его книги, а тексты всякого писателя (те же сны) - отличный материал для анали­за.

Например, знаменитая "Школа". В ней вся, так сказать, духовная биография Гайдара. И что же мы там обнаруживаем? Детство, проведенное почему-то на кладбище, и присланный с фронта отцом маузер. Ниче­го себе подарочек тринадцатилетнему сы­ну! Этот маузер юный герой все любовно поглаживает... Символ вполне определен­ный, фаллический. Но в данном случае это - как бы орган деторождения - наоборот. Орудие смерти. Этот маузер буквально оказывается тем фалом, держась за кото­рый ребенок втягивается в область смерти, в революцию. Бегство из школы, из родно­го дома, почти случайное первое убийство - все это происходит из-за того, что у мальчи­ка есть подаренный отцом маузер. Судьба Голикова (героя "Школы") буквально орга­низуется маузером, который в конце кон­цов приводит ребенка в Красную Армию, где смерть - уже только деталь повседнев­ного быта. "Школа" - это изящное символи­ческое описание становления унаследо­ванного по отцовской линии некрофиль­ского характера. Характера Гайдара. Трав­мы и перегрузки, которыми врачи поспеш­но "объяснили" болезнь юного командира полка, наступят впоследствии, уже в армии.

ГАЙДАР КАК СИМПТОМ

Маленькому Аркаше Голикову, наверное, никто не дарил настоящего маузера. А вот любовь к смерти и разрушению ему явно была подарена. И он артистически развил в себе эту любовь. В сущности его развитие задержалось на стадии детской жестоко­сти. Он не преодолел тот этап в развитии личности, на котором дитя с интересом от­рывает крылышки мухам и бабочкам, рас­членяет жуков и лягушек, мучает кошек, причиняет порою боль и себе. Он навсегда остался ребенком, что отчетливо видно в выражении лица Аркадия Петровича на фо­тографиях. Но во всем этом, может быть, не было бы ничего такого ужасного, если бы при этом в руки великовозрастного мла­денца не попали пистолет и шашка, и власть над людьми, и подходящая к случаю идео­логия. В результате Гайдар развил в себе варварскую страсть к смерти до болезнен­но некрофильских размеров.

А теперь вообразите себе, каким ударом для него было лишение возможности сво­бодно реализовывать свои смертоносные задатки. "Я любил Красную Армию и думал остаться в ней на всю жизнь", - с грустью пишет он в "Автобиографии". Но его уволи­ли в запас.

Что было делать? Другой бы пошел подсте­регать с ножом ночью прохожих. Аркадий Голиков не захотел быть Джеком-потроши­телем. Он стал Гайдаром. Он больше не убивал и не пытал людей, но он наполнил свои замечательные произведения смер­тью и кровопролитиями. Теперь он давал волю своим страшным склонностям лишь на символическом уровне. Он убивал и пы­тал в воображении. Первая его книга "В дни поражений и побед" - автобиографиче­ское описание зверств гражданской войны. В следующем году выходит книга, злове­щее название которой говорит само за се­бя: "Жизнь ни во что".

Однако не во всех произведениях Аркадия Петровича жизнь имеет такую низкую це­ну. Есть среди них и довольно гуманные. Например, "Голубая чашка", которую (вме­сте со "Школой") Егор Гайдар назвал са­мым своим любимым произведением из всех написанных дедом. В начале этого удивительного текста Маруся, жена героя-рассказчика, уединяется с каким-то своим другом, полярным летчиком, а затем ухо­дит его провожать. Бедному герою остает­ся лишь, играя с маленькой дочкой, масте­рить для нее из бумаги вертушку (суррогат самолета) и забираться с этой вертушкой на крышу, имитируя настоящий полет. Трога­тельно. Но Марусю не трогает это наивное подражание профессии ее друга, настоя­щего пилота. Возвратившись домой, она сгоняет заигравшегося мужа с крыши, а на­утро обвиняет его и дочь в том, что они разбили ее любимую голубую чашку.

Фрейдистский смысл этой чашки и этой мечты о полетах слишком прозрачен, чтобы еще стоило заострять на нем внимание. Го­раздо пикантнее то, что злая Маруся пред­стает в тексте любимого рассказа нашего и.о. премьера как воплощение болезни и смерти. "Бледная", "тень", "лица не вид­но"... Эта строгая, беспощадная, безжиз­ненная женщина очень любит садистки воспитывать и сурово принуждать. Ее сти­хия - беспочвенные обвинения, постоян­ный скандал и полярные летчики. Настоя­щая Снежная королева. Естественным сим­волом такой холодной женщины является голубая чашка - "неживая", как определяет сама Маруся, да еще и разбитая.

В жестокой Марусе нетрудно узнать спро­ецированный в литературное произведе­ние идеал, к которому Гайдар стремился всю жизнь. Голиков стремился к этому иде­алу в годы гражданской войны, проливая невинную кровь. (Кстати, с Марусей герой "Голубой чашки" знакомится, держа в ру­ках пистолет, - уж не маузер ли подаренный отцом в "Школе"?). Но ведь и став писате­лем, Аркадий Петрович продолжал стре­миться к тому же самому идеалу. Только теперь он изживал свою склонность к жес­токости, создавая литературные произве­дения. В сущности это было продолжение болезни, но писатель ощущал ее в себе как литературный дар. И назвал свой сомни­тельный дар тюркским словом "Гайдар", то есть "идущий впереди, разведчик". Нечто в Аркадии Петровиче и действительно неудержимо стремилось куда-то вперед - к идеалу смерти. А заодно и тащило с собой знаменитого детского писателя (вот поче­му он то сеял смерть вокруг себя, то сам себя резал). Это нечто, ведущее его, и было его, так сказать, "гайдарностью".

Воплощаясь в литературных героях, эта "гайдарность" (Фрейд бы назвал ее "сверх-Я") зацепляла и начинала тащить за собой еще и читателей. Таким образом, осуществ­лялось подлинное предназначение "гайдарности" - уводить в страну мертвых. По­следние в жизни слова человека подводят итог его деяний на этой земле, показывают, кем он был. Когда в 41-м году Гайдар напо­ролся на засаду, он вскочил во весь рост перед немецкими пулеметами и крикнул: "Вперед! За мной!" Товарищи, которые в тот момент были с ним, не захотели идти за ним в смерть и спаслись.

БЛАЖЕННОЕ НАСЛЕДСТВО

А теперь очень трудный вопрос: не наслед­ственна ли эта болезнь, этот дар? Имя Гай­дар потомки унаследовали. Литературный дар - как они это думают - тоже. Что же касается деструктивной "гайдарности", яв­ляющейся оборотной стороной этого дара (если не самим даром), от нее, я думаю, Егор Тимурович предпочел был откреститься. Да и я бы не стал утверждать, что бедную эконо­мику нашу реформирует некрофил. Но вот Эрих Фромм считает: "Весьма вероятно, что в развитии некрофилии существенную роль играет генетический фактор". Для объясне­ния того, как это возможно, Фромм выдви­гает гипотезу "злокачественной инцестуальности", то есть фаллической фиксации ре­бенка, генетически предрасположенного к эмоциональной холодности, на суровой, злой матери.

Мы уже видели, каков гайдаровский идеал женственности - голубой и надтреснутый (все женщины в текстах Аркадия Петровича похожи на Марусю). Ну, а поскольку муж­чина в реальной жизни ищет женщину, со­ответствующую его идеалу, постольку же­ны и матери реальных Гайдаров должны быть хотя бы отчасти похожи на идеализи­рованную Марусю из "Голубой чашки". Но ведь Маруся - как раз такая женщина, которая (согласно гипотезе Фромма) очень да­же может способствовать передаче некро­фильских задатков по наследству...

Но тут остановимся. Не будем вторгаться в интимную сферу. И так уже ясно, что иные деяния нашего и.о. премьера (так же как и породистый его облик) произрастают из темного лона тяжелой гайдаровской на­следственности. Это, конечно, не значит, что интеллигентный Егор Тимурович может собственноручно пустить кому-нибудь пу­лю в затылок. Однако ведь вовсе и не обя­зательно "расстреливать несчастных по темницам", чтобы быть законченным зло­деем. Можно ведь морить несчастных лю­дей и без всякого маузера, одними только экономическими морами. Уж кто-кто, а эко­номически грамотный Егор Гайдар знает, как этого можно добиться.

В ближайшем будущем наша экономика может окончательно впасть в коматозное состояние, и я опасаюсь, что это именно тот идеал, к которому стремится Егор Тимуро­вич, применяя свою "шоковую терапию". Сам-то он, наверное, думает, что все идет к лучшему. Но вот вопрос: "к лучшему" для кого - для людей или для персонифициро­ванной в и.о. премьера деструктивной "гай­дарности"? Маловероятно, что проводимая ныне политика сможет сделать жизнь лю­дей лучше. А вот окончательно уморить хи­лый, жалкий, больной, а все же пока что живой организм нашей экономики Гайдар вполне может. Да, именно живой организм потрошит Егор Тимурович. Как ни крути, а экономика - это живое существо, поскольку важнейшим ее элементом являются люди -движущие ее и от нее кормящиеся. Люди своим трудом создают экономику, оживля­ют ее своей кровью. А всякого рода Гайда­ры ее разрушают и губят.

Это, конечно, дело грядущих историков - измерить, какую долю внес лично Гайдар в дело этого разрушения, понять, какие "ошибки" заставила его совершить внут­ренне присущая ему гайдарность. Но разве не символично уже то, что опекать и дока­нывать шоками умирающую нашу экономи­ку поставлен человек, за плечами которого столь явная традиция жизнененавистничества?