ЕЩЕ РАЗ О ЛЬВЕ ТОЛСТОМ

"Всякое правительство я считаю... учреждением для совершения посредством насилия безнаказанно самих ужасных преступлений: убийств, ограблений, спаиванъя, одурения, развращения, эксплуатации народа богатыми и властвующими; и потому полагаю, что все усилия людей, желающих улучшить общественную жизнь, должны быть направлены на освобождение себя от правительств".

Л.Н.Толстой "Об общественном движении в России", 1905 год.

Недавно по радио в литературные чтениях передавали рассказ, посвященный началу века. Главный герой, интеллигент, переживший революцию, вспоминает последние "предгрозовые" годы. Как и многие, он считал себя тогда поклонником Толстого. Но как-то раз встретился ему монашек-странник и в один миг поднял на смех нашего героя с его модным толстовством.

Что же выставил православный человек в вину мятежному графу и почему счел его бунт пустым и нехристианским?

Он сказал то же, что и десятки, сотни раз будут повторять о Толстом и после, желая опорочить и принизить его анархическое евангелие, его проповедь и его идеал.

Нам говорят со снисходительной улыбкою:

- Что Толстой?.. Как и все анархисты-бунтари - из князей и графьев; тщеславный, взбалмошный человек, пожелавший слыть оригиналом. В молодости -помещик, воспитанный дурно, развратник, увлекавшийся женщинами, "военный корреспондент" Севастополя, выпивоха - вдруг, став стариком, обращается из Савла в Павла. Его пугает война - он говорит "не убий", не может волочиться за дамами - призывает к воздержанию, ему хочется стать знаменитым - ругает церковь, нужно слыть оригиналом • пашет сам землю. Говорит - "раздайте все" -и остается помещиком, проповедует любовь к ближнему и ругается с собственной женою.

И о те годы, и вчера, и сегодня - религиозные фанатики также, как и новоиспеченные верующие (потому что так модно), развращенные бездействием интеллектуалы - все они будут, - кто смиренно склонив очи долу, кто со сладострастною усмешечкою, - говорить; вам эти слова.

А между тем, народный порыв, желание "идти к Толстому" - остается к будет поныне и присно.

В чем же феномен Льва Толстого?

В том ли, что он "зеркало русской революции", как писал Ленин? В особом литературном стиле? В стремлении к филантропии и душеспасительству?

В России с XVIII века начинается традиция дворянски-интеллигентского радикализма. Радищев едет из Петербурга в Москву, заходя в крестьянские избы, декабристы встают в каре - под пули и картечь, наконец, тысячи студентов идут в народ, - но народ отторгает и дворян, и декабристов, и землевольцев. Не помогает стремление к труду, не помогают и переодевания в народные рубахи, вид "господина", тянущего соху, только настораживает крестьянина.

И вдруг - граф, занимающийся ручным трудом и пишущий тут же книги - не вызывает недоверия, а ведет подсчет сотням и сотням листков, идущих ему от малограмотных простых людей.

Там крестьяне читают вместе Евангелие - и их высылают за это в Сибирь; здесь странник не снимает шапки перед судьею, ибо не хочет видеть в нем "власть"; а тут десяток молодых людей отказывается идти в армию, потому что Толстой напомнил заповедь Христа "не убий"...

Толстой - почти единственный настоящий интеллигент, который сумел, вопреки дистанции между элитой и народом, прямо обратиться к самым широким слоям русских земледельцев и работников. Его проповедь пробила брешь в полицейской поруке, связавшей цепями рабства общинную деревню. Слова Евангелия, истолкованные им гуманистически и анархически, стали наилучшей формой пропаганды - ибо христианство являлось единственным стержнем, пронзившим и связавшим все прослойки и глубины русского народа.

Его проповедь, простая и понятная, буквально сокрушила при этом не только подлейшую суть и глупость правительства, суда: но и полицейскую сущность церкви, вживленной в российский государственный аппарат.

Церковь, по Толстому, не только ставит себя, не имея на это никаких прав, между нравственным законом (Богом) и человеком, не только раздает векселя на "спасение души", но и является чисто формальной чиновничьей иерархией, верным агентом государства, послушно продающей все "тайны" исповеди и доносящей о любом сомнении и инакомыслии крестьянина, рабочего, интеллигента. Она не вступает против смертных приговоров к продолжает благословлять перед казнью. Она утопает в роскоши, не становясь на сторону обездоленных. Она также безнравственна, как и государство, и поэтому является его оплотом.

Действительно, вопреки мнению сегодняшней "либеральной публики", церковь никогда не была столпом нравственности, и уж особенно в начале XX века, когда не только не осудила даже "Кровавого воскресенья", но и отпускала грехи солдатам, занимавшимся расстрелами»

Ударив по церкви, Толстой качнул крестьянский мир к сознанию нового общинного строя - при котором община не скидывает покорно деньги в общую шапку налога, не выдает ежегодно пушечное мясо для войн, не помогает полицейским сдирать штаны и сечь инакомыслящего, а встает на защиту каждого своего члена, отвергает вмешательство государства в свою внутреннюю жизнь: Лев Николаевич открывал перед крестьянами и рабочими новый мир, и лишь жестокие репрессии имперских и советских властей остановили движение по этому пути.

Воистину колоссально воздействие толстовства на русскую интеллигенцию. Его проповедь нашла отклик как в интеллектуальной элите, писательской, творческой среде, так и среди простых земцев, служащих, студентов, рядовых священников. Он постоянно ведет огромную переписку с художниками и литераторами, его идеи подталкивают творческую мысль (вспомним хотя бы рассказы Леонида Андреева "Христиане" и "Рассказ о семи повешенных"), его голос всегда против расстрелов, экзекуций и карательных мер.

Самая смерть Толстого становится причиной пробуждения интеллигенции от наркотического сна декадентских лет. Ведь уход Толстого из Ясной Поляны, шаг "в народ", стоивший ему жизни, произошел в момент глухого застоя, смертной тоски и "веховского" презрения к народу. Среди всеобщего сплина это известие порождает взрыв, и впервые после 1905 года он выплескивает на петербургские улицы волну людей, протестующих против продолжающихся смертных казней. Они выходят, не боясь жестокой расправы, ведь Толстой умер за это - чего же еще бояться после такого?

Ленин пишет о зеркале русской революции - нет. Толстой никогда не был этим зеркалом, ибо русская революция стараниями всяческих партий, авангардов, и в силу жестокой тупости царской бюрократии пошла наиболее разрушительным, трагическим путем. Высокая нравственная сила движения, отказ от государственных методов и институтов, гуманизм и самоуправление не стали ее стержнем. Но толстовство как течение, приобретавшее иногда скрытые, религиозно-нравственные, иногда открыто анархические формы, - продолжало существовать, потому что изъять из обращения творчество Толстого было невозможно Я хорошо помню начало 1980-х годов, когда не были известны подлинные Бакунин, Кропоткин, Новомирский, но Толстой в перепечатках, в зачитанных до дыр стотомниках п.с.с., в попытках создания хиповских коммун существовал и действовал как единственный источник анархизма. Иногда удивляются, услыхав, что Толстой близок к анархизму. Казалось бы, какая связь между писателем, "религиозным" деятелем и направлением политической мысли? А между тем, при всей направленности во внутренний мир человека, Толстой глубоко анархичен и в критике государства, и в критике церкви, и в своем гуманистическом коллективизме, но главное, в чем мы едины - в признании главенства нравственности над моралью. Общественная мораль может оправдывать смертные казни, а внутренний голос человеческий - никогда, мораль может осуждать диссидентов, но их нравственный порыв выше мнения толпы. Бог Толстого существует внутри каждого из нас, и значит, даже если строй солдат идет стрелять в народ, - ты должен выйти из строя, как бы ни судила тебя общественная мораль.

И сам метод Толстого - Просвещение, пропаганда, в крайнем случае гражданское неповиновение, игнорирование правительства, но ни в коем случае не насилие, - этот метод близок современному анархо-синдикализму, это то, что заставляет нас снова встать на защиту Льва Николаевича Толстого.

Владимир Гурболиков