"ОБЩИНА"
СТАРОГО ВРЕМЕНИ
Многим
известна расхожая истина о том, что все новое - это
лишь хорошо забытое старое. Так человеку, мало-мальски знакомому с историей
пореформенной России, эта "перестройка" эпохи Александра II несомненно покажется во многом похожей на наше бурное
время. Дело тут не только в прямом совпадении лексики: газеты шестидесятых годов
прошлого столетия были заполнены привычными для нас словами "перестройка",
"обновление", "гласность" и т.п. Аналоги без труда могут
быть найдены и большому количеству явлений русской общественной жизни того
времени. Возьмем хотя 5ы процесс размежевания некогда единого неформального
движения, участники которого, невзирая на различия политических взглядов, бок о
бок выступали против общего противника - тоталитарного коммунистического
государства. Наша "Община" пыталась по мере сил отражать это явление
на своих страницах. Нечто подобное встречалось в России и более ста лет тому
назад: "Многие революционеры шестидесятых годов удовлетворились двумя
грошами царственного либерализма. Гласный суд, адвокаты и жалкие земства
примирили их с жизнью и поставили на сторону правительства. Либералам стало и в
самом деле лучше, ну а "сиволапые" пусть
потерпят. Эти, удовлетворившиеся, когда-то сами принадлежали к
"нигилистам", теперь они готовы ссылать их куда угодно".
Неправда ли,
до боли знакомая картина? Несмотря на отделяющие нас от этого суждения 112 лет.
Конечно, наши бывшие союзники, а также возникшие за последние месяцы
"демократы", одобряют еще далеко не все, порой даже выступая против
правительства. Но в отношении "сиволапых"
такой перелом фактически уже произошел. Теперь даже те, кто всего два года
назад вместе с нами на площади Пушкина "бодался с голубыми
мундирами", раздают налево и направо суждения типа: "Бывают забастовки,
которые и следовало бы подавить". А "демократы", до недавнего
времени страстно обличавшие диктатуру в узком кругу поверенных лиц, говорят о
необходимости "сильной руки" для сдерживания "толпы" и
борьбы с "экстремистами", пытающимися "заигрывать с
рабочими".
Ну да бог с
ними, этими быстро линяющими поборниками прав человека, готовыми рассматривать
проблему лишь как общий принцип "правового государства". Тем более, что речь здесь пойдет не о них, а об "Общине"
1878-го года. Ведь именно там, в 5-ом номере журнала, была опубликована статья
Н.И.Жуковского "Реформы и революция", отрывок которой вы только что
прочли.
О начале
издания социально-революционного обозрения "Община" было объявлено в
Женеве в конце 1877 г. Декларацию подписали "заведующие делами"
журнала П.Аксельрод; Н.Жуковсккй,
Д.Клеменц и З.Ралли. Аксельрод,
впоследствии один из лидеров русской социал-демократии, и Клеменц
были тогда членами "Северной революционно-народнической группы".
Жуковский - соратник Бакунина, бывший русский офицер, бежавший из-под ареста
за причастность к полковому восстанию. Бакунистом был и Ралли, студент
Московского Университета, участвовавший в студенческих волнениях 1869 г. и
затем эмигрировавший из России.
В
"Общине" работало немало интересных людей. Народников представляла
(помимо Аксельрода и Клеменца),
к примеру, такая легендарная фигура как С.Степняк-Кравчинский. Он стал одним
из самых активных сотрудников журнала. Среди авторов можно было встретить
опального киевского профессора, "умеренного анархиста" (как называл
он себя сам) М.П.Драгоманова, уволенного из
университета и фактически изгнанного из России; и уцелевших парижских
коммунаров Артура Арну, Рудольфа Кана;
и таких "неумеренных" анархистов как П.Кропоткин, В.Черкезов и Э.Реклю.
Не удивительно,
что сотрудничество этих людей привело к тому, что анархистский, а именно так называли
его современники, журнал, который и выходил-то всего один год, стал, по отзыву
историка революционного движения А.Туна, "превосходным, с литературной
стороны (...), лучшим произведением революционной литературы".
Немало
способствовала этому и концепция издания, выбранная редакцией. Вот как писал о
ней Аксельрод: "Между тем, как
"народники-бунтари" в России проявляли стремление к узкому
практицизму, склонны были смотреть сверху вниз на далекие "идеалы" и
игнорировать западноевропейское рабочее движение, - "Община",
наоборот, проникнута была сознанием необходимости и важности подчеркивать
тесную связь, существовавшую между нашей революционной практикой и западно-европейскими социалистическими теориями. Заправские
"народники-бунтари" не придавали пропаганде среди рабочих серьезного
значения и стремились одеть социализм в сермягу, т.е.
превратить его исключительно в идеологию, с лозунгом "Земля и Воля",
а в "Общине" раздавались голоса о важности пропаганды среди рабочих.
Далее, под несомненным влиянием Драгоманова, мы,
члены редакции "Общины", чуть-чуть не подменили "анархию"
федерализмом, - правда лишь как переходной общественно-политической
организацией. Мысль о "конечной цели" как будто совсем улетучилась
из нашего сознания, заменившись представлением о федералистическом
строе. Но это политически и психологически связано было со стремлением русских
последователей Бакунина выработать приспособленную к условиям родной
действительности и потребностям крестьян программу и тактику. Этим же
объясняется и то, что "Община" не посвящала статей изложению
анархизма, она ставила себе другую задачу. Но приверженность руководителей
"Общины" к воззрениям Бакунина проходит красной нитью, пропитывает
собою содержание статей всех авторов, вплоть до князя Черкезова".
Вряд ли стоит
подозревать в неискренности Аксельрода, отказавшегося
впоследствии от анархических заблуждений молодости и. следовательно, не заинтересованного
в том, чтобы задним числом "анархизировать"
направленность издания.
В одной
статье практически невозможно полностью передать атмосферу журнала, годовая
подшивка которого насчитывает 240 набранных мелким шрифтом страниц, по
формату сравниваемых с размерами современной нам "Юности". Однако, если вернуться к одной только, уже упоминавшейся здесь
статье "Реформы и революция", то многое станет понятным. Возможно,
благодаря сходству обеих "перестроек" немало мыслей Жуковского
сохранило свою актуальность. Так, говоря о межнациональных проблемах, и в
прошлом веке будораживших нашу империю, он отмечает: "Москвич, поляк, украинец,
сибиряк друг другу не указчики, а товарищи. Теперь они все живут под гегемонией
великоруссов и называются русским народом, потому
именно, что над ними русский становой; исчезнет становой и
все эти народы будут предоставлены самим себе, а в каких пределах и как
они сфедерируются друг с другом, это может показать
только практика".
Здесь же
автор делится своими наблюдениями за борьбой двух тенденций в принципах
организационного строения революционных организаций. Итак, что делать их
активистам, действующим в условиях громадной многонациональной империи?
"Поставив
федерализм, областную и общинную автономию принципом революции, пойдя на
трудный путь пропаганды в народе, молодежь наша не могла дать и себе самой
нейтралистскую организацию. Покончив с традицией всероссийского благодетельствования не существующего всероссийского
народа, агитаторы и пропагандисты последних лет делились на самостоятельные
кружки, не подчинялись никакому комитету, не исполняли ничьей чужой, единичной
или групповой диктаторской воли. Оно и не удивительно, якобинство, комитетство, диктаторство не подходят к бытовому строю
наших народов.
В столице, по близости власти, по большей привычке считать стольный
город всем областям указчиком, могут являться комитетские поползновения; но
придавать им какое бы то ни было значение нельзя, потому что империя безобразно,
до нелепости велика, так что приказ комитета не успеет дойти до иного места,
как сам комитет сменят сами же петербуржцы; с другой стороны - дух областной
независимости так силен в разнокалиберном населении, что народы, населяющие
Россию, не захотят подчиняться никаким комитетам, заседающим в
Петербурге".
"Здесь
же можно встретить подтверждение того, что авторы "Общины"
стремились сотрудничать с рабочим движением России; Жуковский утверждает: "Агитация, пропаганда словом, листок, книга, организация
рабочих групп всякого вида, слагающихся для борьбы с патронатом во всех его
формах и с властью, всегда и всюду защищающей интересы владельческого
меньшинства; личное участие в вызываемых обстоятельствами народных бунтах -
вот средства действия (...) Не искать возможности помочь всеми средствами
стачке, не воспользоваться ею как средством агитации между менее подготовленными
рабочими организациями - непростительно".
Вас испугало
ужасное слово БУНТ? - Но речь здесь идет не о подготовке и организации массовых
беспорядков. Как правило, бунты не происходят по злой воле кучки заговорщиков.
Жуковский ставит проблему, к сожалению, до сих пор не утратившую своей
остроты. Разве каждый из нас не задавался вопросом: "А что делать лично
мне, если на моей улице качнется стихийное выступление доведенных до отчаяния
людей? Сидеть и смотреть, рассуждая об обреченности этих "сиволапых", или попытаться помочь им отстоять хотя бы
минимум своих прав, сделать все для того, чтобы не пролилась кровь?"
Вот как пишет
об этом автор "Реформ и революции": "Объявлять себя
пропагандистом и только пропагандистом, когда бунтует целая деревня, волость,
уезд, в котором ты живешь, столь же странно, как сложа
руки ждать бунта. Бунты каждый день не бывают и искусственным образом не
делаются; экономическая сила вещей вызывает их, и ни
одному революционеру, при всей искренности его, при всей пламенности его
темперамента не дано ПРОИЗВОДИТЬ БУНТ", - он не дает читателю готовых рецептов
и руководящих указаний, как позже это делали всевозможные вожди и прочие. Все
равно эту проблему, если, не приведи бог, полыхнет, каждый будет решать в
одиночку.
Неверно было
бы предположить, что старая "Община" являлась сугубо ' теоретическим
журналом. На ее страницах можно встретить материалы, освещающие знаменитый
"Процесс 193-х", разоблачающие политику правительства (к примеру,
опубликованные здесь секретные циркуляры министра юстиции графа Палена). В каждом номере в рубрике "Россия" - многочисленные
корреспонденции из Москвы, Петербурга, Харькова, Одессы, Смоленской,
Пензенской, Пермской и прочих губерний. В них сообщается о деле Веры
Засулич, об убийстве провокатора в Ростове-на-Дону, о положении рабочих в
мастерских Главного Общества Управления железных дорог и о многом, многом
другом.
Вот так.
Марксизм еще не успел соединиться в России с рабочим движением, маленький
Володя из Симбирска играл в тихие и подвижные игры, а наша (да-да именно наша)
"Община" уже выходила и пользовалась успехом. И когда нас спрашивают,
почему вы решили дать в 1987 году столь странное название - "Община"
сначала студенческой группе, а затем и ее журналу, мы вполне можем ответить:
"Тому было много причин и одна из них - это журнал, выходивший в 1878 г. в
Женеве".
Илья СЕРГЕЕВ