КРОПОТКИН О ТЕРРОРЕ И РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИДЕЕ.

"Глупо же это потому, что готовиться к убийству тем людям, которые хотят освободиться от убийств и угроз убийства, значит дать своим врагам единственный законный повод употреблять против них всевозможные насилия и даже убийства и оправдывать все прежде совершенные".

Л.Толстой "По поводу "Народных листков", 1901 г.

Анархо-коммунизм как политическое течение представал в русской революционной истории во многих ипостасях. Кто только не клялся в верности идеям Кропоткина, и как часто люди, именовавшие себя анархо-коммунистами, преступали "заветы" своего лидера! Как часто Кропоткин и кропоткинцы не могли понять друг друга…

Вспомним позицию Петра Алексеевича в феврале 1917 года. Он приехал в Россию, чтобы поддержать идею Демократической Республики как непременного этапа на пути российского освобождения. Он же участвует в Государственном Совещании - тогдашнем "круглом столе" Временного правительства с "неформалами" - и выступает с проповедью примирения и общего договора. А между тем анархо-коммунисты поддерживают большевиков, которые провоцируют забастовку электриков: в зале Госсовещания гаснет свет, символизируя невозможность гражданского мира и национального согласия.

И матрос Железняков, тоже анархо-коммунист, скажет депутатам Учредилки знаменитое "караул устал", помогая тем самым большевикам в их восхождении к власти...

Под лозунгом "Террор вам - тираны!" как легко анархо-коммунисты объединились с РКП(б) в прямом насильственном истреблении "господствующего класса", даже не задумываясь над словами Кропоткина: "Всякий имеет, прежде всего, право на жизнь".

В творчестве Петра Алексеевича разговор о терроре занимает немалое место, особенно в статьях, написанных во времена равашолевского и безмотивного террора конца XIX - начала XX вв. Именно тогда многие анархисты, увидавшие торжество парламентарной бюрократии, победу идей государственного социализма и рост в общественной среде меркантильных настроений и интересов, поджигают запалы бомб и пытаются спровоцировать общественный взрыв взрывами в кафе, ресторанах и на площадях.

До этого Кропоткин не давал жесткой оценки террора. Выстрелы народовольцев в России он не мог однозначно осудить. Тупая, беспощадная махина русской власти оправдывала в его глазах отчаянные действия обреченных, но не смирившихся людей. Однако с момента равашолевских взрывов кропоткинская позиция оформляется окончательно. Обращаясь к истории Великой Французской революции, Петр Алексеевич четко проводит грань между кратковременным всплеском народного гнева ("террором народа") и робеспьеровским террором "революционных" властей. Террор народа представляется ему "результатом того презрения к человеческой жизни, к которому приучили народ представители богатства и власти. И народ, когда чаша его терпения переполнилась, воспользовался теми средствами, какими укрощали его".

Это написано в оправдание сентябрьских убийств 1792 года, когда в парижских тюрьмах толпами санкюлотов были без суда перебиты все заключенные… Кропоткину не было известно, что этот акт был ловко спланирован Дантоном и робеспьеровцами, чтобы направить в иное русло негодование народа поражениями на фронтах и собственными ошибками якобинцев. Подобный метод нередко применялся в истории; вспомним хотя бы маоистский "огонь по штабам". Но как бы то ни было, для верившего в природную правоту народа Кропоткина восстание населения, террор масс - это террор отчаяния и "ответ на все угнетения и презрение правящих классов".

Иное дело - систематический, организованный террор: "террор, который возводится в "государственный принцип" и диктуется не чувством народной мести и отчаянием, а холодным рассудком во имя революционной идеи […] Он в действительности служит лишь для того, чтобы ковать цепи для народа. Он губит индивидуальную инициативу, которая есть душа революции, он увековечивает идею правительства сильного и властного; он подготовляет диктатуру того, кто наложит свою руку на революционный трибунал и сумеет им руководить с хитростью и осторожностью в интересах своей партии". Кому выгоден террор? "Будучи оружием правителей, террор служит прежде всего главам правящего класса; он подготовляет почву для того, чтобы наименее добросовестный из них добился власти". Каким примером дальновидности Кропоткина являются эти цитаты, как ярко предсказаны им будущие ленины, троцкие, сталины и берии!

Кропоткина занимает мысль - кому же наиболее дорог террор как революционный метод? Он дает на этот вопрос ответ общий - "якобинцам всех революций". Но кто они? Это робеспьеровцы Великой Французской революции и революционеры-марксисты. "Грозные революционеры, не склонявшие свои головы перед мощными силами реакции, с которой они боролись, не имели революционной идеи. Они знали лишь революционные способы борьбы, способы, состоящие, по их мнению, в том, чтобы обратить против старого правительства то оружие, которое это правительство употребляло до этого времени против своих врагов". "Каждый революционер мечтает о диктатуре, будет это "диктатура пролетариата", т.е. его вождей, как говорил Маркс, или диктатура революционного штаба, как утверждали бланкисты… Все мечтают о революции как о возможности легального уничтожения своих врагов при помощи революционных трибуналов, общественного прокурора, гильотины и ее слуг - палача и тюремщика".

Особенно пугает Кропоткина то, как воспринимают революционность в рабочих кружках марксистов: "Тот, кто будет говорить о необходимости возможно большего истребления врагов революции, тот будет признан наиболее крайним и истинным революционером". Рабочих приучают к мысли, что революция - это как бы казнь эксплуатирующего класса, но для Кропоткина "избиение буржуа ради триумфа революции - это безумие".

Такая тревога и предостережения Петра Алексеевича, естественно, игнорировались большевиками, но они не были восприняты и малограмотными русскими анархо-коммунистами. Столкновения с ними происходят у Кропоткина уже в 1904 году. Об этом вспоминает анархист А.Таратута в сборнике "Памяти Кропоткина". Во время встречи в Лондоне Таратута рассказал Петру Алексеевичу о фактах вооруженного сопротивления революционеров при обысках и арестах, и получил самую негативную реакцию Кропоткина: "Это в первую голову ослабляет организации и ставит товарищей в чрезвычайно тяжелое положение", - передает Таратута его слова. Но посмотрим, что последовало дальше. "Когда же я указывал, что террор в России принял разливной и местами уродливый характер - негодование Петра Алексеевича было столь велико, что словами трудно дать о нем верное представление. Отмеченные мною уродства были для него логическим и неизбежным последствием нашей тактики".

Итак, Кропоткин критикует своих русских приверженцев и говорит о том, что они избрали неверный путь. В чем же для него состоит их главная ошибка? Да в том, что народу, "чтобы победить, мало одной гильотины, недостаточно одного только террора (здесь имеется в виду террор народный - В.Г.), необходима революционная идея, истинно революционное миросозерцание, способное выбить оружие из рук противника". Мы уже приводили слова Кропоткина, что истребление по классовому принципу - безумие. Культу революционного насилия он противопоставляет необходимую конструктивную работу как минимум в двух направлениях.

С одной стороны - "необходимо, чтобы те новые идеи, которые отметят новое начало в истории цивилизации, были бы намечены до революции; чтобы они были усиленно распространяемы в массах" и, пройдя горнило критики, стали привычны и понятны широким слоям народа.

С другой стороны, Кропоткин отмечает, что "никакой революции, ни мирной, ни кровавой, не происходит без того, чтобы новые идеалы глубоко не проникли в тот самый класс, которого экономические и политические привилегии предстоит разрушить". Нужно, чтобы этот класс не мог идейно противостоять новому мировоззрению, не имел достаточно решимости к длительному сопротивлению, и подготовлен к вероятности глубоких общественных перемен.

Как видим, политические убийства и подготовка народных бунтов вовсе не представляются Кропоткину задачей революционеров. И до, и после переворота их главное дело - это просвещение и созидание, налаживание условий для комфортной человеческой жизни.

А террор?

Если насилие будет разжигаться, поощряться и преображаться революционерами-якобинцами в "государственный принцип", победа диктатуры над свободою становится неизбежной. Хаос казней и взаимных избиений приведет к полному прекращению нормальных социальных отношений и вызовет к жизни "партию порядка", которая создаст свой обычный Комитет Общественного Спасения с карательными функциями. "А раз "порядок восстановлен", дальнейшие последствия предвидеть нетрудно. Расстреливать будут не одних "воров", придется доискиваться и до "виновников беспорядков", восстановить суд и гильотину, и самые горячие революционеры погибнут на эшафоте. Свершится повторение 1794 года". Это замечательное предвидение, сделанное в книге "Хлеб и воля", изданной еще в конце XIX века, не остановило хода событий, не предотвратило появления ВЧК и также не остудило пыла анархо-якобинцев русской революции. Не было в ней времени, чтобы вспомнить о цене человеческой жизни, и коммунисты всех цветов порасстреляли немало патронов… Почему слова Кропоткина остались для анархо-коммунистов незамеченными, что причиной - неграмотность, недальновидность лидеров, или, как писал потом Д.Новомирский, виною всему сама революция, совершаемая в условиях разрухи, когда всеобщий страх порождает диктатуру, а война превращается в профессию миллионов? Кто знает...

Известно лишь, что Российская Конфедерация анархо-синдикалистов не встала и в то кровавое время в ряды "освободителей" с "револьвертами" в руках, а до конца 20-х годов, вопреки репрессиям, вела мирную пропаганду и профсоюзную борьбу.

Владимир Гурболиков.