Интервью с Фёдором Исламгалиевым, членом Стачечного (сейчас Рабочего) комитета шахты Варгашорокая г. Воркуты.

Корр. – Как возникало ваше движение?

Ф.И. – Забастовал Кузбасс. Директор наш был в отпуску. Заместитель (сейчас мы его выбрали директором) на второй смене собрал собрание. Как будем, что делать – Кузбасс бастует, Донецк подключился. Или собрать конференцию общешахтную и там решить – входить в забастовку или не входить. Но у него было одно предложение – дождаться 25 июля, то есть когда приедет директор шахты. Но этого не получилось. Мы в этот день спустились в шахту, многие были за то, чтобы начать забастовку. Когда он спросил – а как и чем мотивировать всё это дело, у нас уже пакет требований был набросан. Мы в первый же день забастовки подали телеграмму, там небольшой пакет требований, где-то порядка 21 требования, были и политические.

А ночная смена уже присоединилась к забастовке в знак солидарности с требованиями Кузбасса и Донбасса.

Корр. – Когда и почему появились политические требования?

Ф.И. – Лично я был сторонником политических требований, хотя многие были против, потому что люди первый раз сталкиваются с таким явлением, немногие понимают всё это дело. Да и страшно.

Корр. – А когда политические требования стали завоёвывать широкие массы забастовщиков?

Ф.И. – Что нужны политические требования, мы убедилась в конце первой забастовки. Многие политические требования стыкуются с экономическими. Сейчас, в последний момент забастовки, мы предъявили правительству девять политических требований, десятым было предоставление экономической самостоятельности шахте, а одиннадцатым – ликвидация объединения Воркута-уголь.

Корр. – Когда Воркута бастовала осенью, остальные шахтёрские районы к ней не присоединились. Почему так получилось, и была ли какая-то помощь от них?

Ф.И. – Основная причина в том, что в городском стачечном комитете произошло большое брожение. Мы сначала намечали на 3 октября. Инту мы предупредили. Потом на пятое, потом на девятое. Инта готовится, собственно им надоело, они запутались. Что мы хотим и когда начнём в конце-то концов. Потом 19. За неделю ровно городской стачечный комитет решил начать забастовку 25-го с ноля часов. Все шахты об этом знали, но беда в том, что в этом городском стачечном комитете очень часто присутствует милиция, партийные работники из аппарата, и мы до сих пор не можем определить, кто изменил время. Мы объявили по всем шахтам, что начинается забастовка 25-го в 00 часов, а потом кто-то переправил в стачкоме на 25-е 24 часа, то есть ровно на сутки сместили забастовку. Короче, вот эта дезинформация и специальная смена времени сыграла большую роль.

Дело в том, что мы послали нашего товарища, Дмитриенко Юру, он ездил в Донецк, Ленинград, вошёл в контакт с представителями "Независимости", был на предприятиях, рассказывал, объяснял, что к чему и как. На Ленинградском заводе художественного литья стекла забастовали 25-го с 8 часов утра. Он-то думал, что мы уже бастуем. Пришёл на предприятие, и оно поддержало нашу забастовку. С 8 до 12 они стояли. Звонит директор этого предприятия в город Сердюкову, а Сердюков говорит – все нормально, шахты работают. Вот такие вещи. Директор этого предприятия моментально делает всем рабочим этого предприятия выходной. Но мы узнали, что в Ленинграде бастуют в нашу поддержку, пришлось тоже встать.

К нам стали присоединяться остальные шахты. Правда, тяжело присоединялись. Не все до конца. Начали ми в неудобное время – 25 октября. У некоторых уже назревало выполнение плана, есть смысл получить деньги. Короче, не все подключились. Их можно тоже понять – работали, работали – остаться без денег.

Корр. – А другие шахтёрские центры?

Ф.И. – Инта нас поддерживала. И морально, и деньги посылала. Когда кончился месяц, нас поддержали суточной забастовкой все шахты, кроме Заполярной. В Донбассе нас поддержали двухчасовой забастовкой – они вышли на площадь – это по телевизору показывали. В Кузбассе у них до начала нашей забастовки была двухчасовая.

Корр. – Каково общее число забастовщиков?

Ф.И. – Оно колебалось по дням. Нужно было обеспечивать жизнедеятельность шахт. Получалось день – 800, а день – 400.

На втором месяце к нам пошли деньги, практически со всего Союза. Посылали и в письмах. Посылали пенсионеры, три рубля пять копеек, подавитесь вы – крохоборы. Всякие были письма, телеграммы всякие. Мы всё это аккуратно брали, приплюсовывали. Сейчас, когда уже вышли на работу, четырёх человек освободили от работы – отвечать на письма и телеграммы. Были письма, подписанные из Одессы или из Киева, но без штемпеля, явно такого профашистского толка, с угрозами.

Корр. – Мы, кстати, здесь собирали для вас деньги на митингах, принимали резолюции в вашу поддержку.

Ф.И. – Материальная помощь шла практически со всего Союза. В общей сложности примерно 40 тысяч получилось. Этой материальной помощью мы смогли обеспечить где-то порядка 400 человек.

Корр. – Вернёмся к политическим требованиям. Они появляются во время второй забастовки?

Ф.И. – Во второй уже полностью. Мы их ещё добавили. Политические требования очень чётко стыкуются с экономическими. На некоторые наши требования Рыжков сказал: в 13 пятилетке нет средств. Значит на шесть лет он продлевает наше забастовочное состояние. Потом было требование по поводу признания статуса нашего. Куда только мы не обращались – статус наш не признавали. Устав спускают сверху. Но по международной конвенции № 87, принятой в Праге в 48 году и ратифицированной Советским Союзом в 1956 г., рабочие имеют право самоорганизовываться, не спрашивая разрешения и без воздействия хозяйственных органов.

Приезжали к нам кузбассцы. Очень хвалили свой устав, говорят: там собран миллион для шахты Варгашорская. Ну и отправили мы четырёх ребят от имени своей шахты. Они приезжают, а им говорят – чего вы сюда приехали? Ну трое поехали по линии политического Координационного центра. Это у нас партия пошла по другому пути – организовала Координационный политический центр, который шёл непосредственно по партийной линии. К тем, которые ехали от стачкома – одно отношение, а к тем, кто по партийной линии – другое, противоположное, потому что им нравится устав, такая стройная структура. А нам в ультимативной форме – вступите в наш Союз – деньги получите. Ну а короче им дали 8 тысяч, да и то на город. Сергей Козлов там был ещё в сентябре. Короче, говорит, там ничего хорошего нету. Оно так и есть.

Корр. – А какие недостатки этого устава?

Ф.И. – Там чувствуется рука аппарата. Вот если внимательно прочитаешь. Написано языком аппаратным, чувствуется, что писал не рабочий. То есть это спускали сверху. Второе – оторванность этих органов, как городских,т ак и областных, от рабочих. Они не чувствуют рабочих.

Корр. – Каково отношение в вашем движении к интеллигенции, к ИТР, нет ли здесь отчуждения?

Ф.И. – Ну как ты думаешь, отчуждение, когда в стачечном комитете зам. начальника участка. Он разработал модель экономической самостоятельности. Те люди, которые приходят к нам, мы им никогда не отказываем. Это сначала, во время летней забастовки мы вынуждены были скрывать эти связи, чтобы людей не подвести.

Корр. – А к приезжим, неформалам?

Ф.И. – Нормальное. Мы фактически тоже неформалы, нас ведь не признали.

Корр. – Какова сейчас организация рабочих комитетов?

Ф.И. – Нам тут предлагали вступить в Союз трудящихся Кузбасса, но наши сразу отмели – не будем стыковаться.

Корр. – Это из-за устава?

Ф.И. – Да, потому что он нас не устраивает, мы решили его сами написать. Мы пошли чуть другим путём – не принимают наши стачечные комитеты, давай создадим организацию. Вот создали организацию – Демократическое рабочее движение. В него входят все представители стачкомов.

Корр. – Какие задачи перед собой это движение ставит?

Ф.И. – Наша организация, созданная в соответствии с Конвенцией МОТ, действует строго в рамках Конституции, сотрудничает на равных условиях со всеми общественными организациями. ДРД образует рабочий комитет в составе 6 человек и в случае забастовки предлагает свои услуги по её возглавлению. ДРД как организация трудящихся занимается просветительской работой, участвует в выборах.

Корр. – А политические требования ДРД уже сформулированы?

Ф.И. – Во-первых, это областной и региональный хозрасчёт, преобразование Коми в союзную республику. Хотя это может быть пересмотрится. Она же не сопредельная.

Корр. – А самоуправления на предприятиях собираетесь добиваться?

Ф.И. – Да мы уже сейчас кое-чего добились. После летней забастовки мы переизбрали партком – секретаря и зама переизбрали. Выбрали своих вроде, рабочих, а оказалось не то совсем, они пошли по линии, ну сам знаешь, партийной дисциплины. Профком тоже переизбрали. Председатель профкома сейчас Иван Иванович Гуридов, председатель стачкома шахты Варгашорская. Переизбрали СТК. Нам один инженер хороший совет дал: вы своих товарищей выбирайте в профком, в СТК, чтобы легализоваться. Мы по этому пути и пошли.

Корр. – А через Верховный Совет вы рассчитываете чего-нибудь добиться?

Ф.И. – Да, необходимо, например, отменить антизабастовочный закон. И депутаты уже сами говорили, что он не решает вопроса. Вот применили к нам эти суды, а суды-то не правы. Мы не можем подчиниться этому закону – забастовка была начата раньше принятия закона. Закон, признавая нашу забастовку незаконной, автоматически отметает то соглашение, которое мы подписали с правительством. Это же абсурд.

Необходимо отменить антидемократические законы о митингах, о применении войск. Корр. – А принять?

Ф.И. – Ну что принять? Да много надо законов новых принять.

Корр. – Как тебе представляются перспективы рабочего движения?

Ф.И. – Необходимо единство наших взглядов. Единства требований не получится, потому что у каждой отрасли своя специфика. Нужна твёрдая гарантия защиты наших прав, как в Европе. И чтобы рабочее движение впоследствии, я не думаю, что оно пропадёт, переросло впоследствии в народовластие и самоуправление на предприятии.

Беседу вёл А.ШУБИН