ПОКА НЕ "СОЛИДАРНОСТЬ"

11 дней продолжалась забастовка 170 тысяч шахтёров одного из крупнейших в СССР угледобывающих регионов. Она завершилась принятием уникального в советской истории документа "Протокола о согласованных мерах между региональным забастовочным комитетом Кузбасса и комиссией ЦК КПСС, Совета Министров СССР и ВЦСПС", который обязал руководство страны обеспечить выполнение большинства требований шахтёров и в кратчайшие сроки на самом высоком уровне рассмотреть остальные. Она вызвала мощную, беспрецедентную в советской истории волну забастовок во всех остальных угледобывающих регионах страны: в Донбассе и Воркуте, в Караганде и Днепропетровске. Безусловно, что эти 11 дней (с 10 по 20 июля) стали определённым рубежом в развитии процесса перестройки в СССР, который знаменовал собой вступление страны в новый этап своей историй – этап, когда на авансцену социальных столкновений выходит Его Величество РАБОЧИЙ КЛАСС. И только время покажет, какое воздействие этот выход окажет на перестройку советского общества, ускорит её или подорвёт, но уже сейчас ясно, что воздействие это будет чрезвычайно сильным и, возможно, решающим. Поэтому присмотримся внимательно к событиям, что происходили в июле в Кузбассе, и попробуем их проанализировать.

Когда 10 июля на одной из шахт г. Междуреченска не вышли на работу 300 шахтёров, местные власти не придали этому происшествию серьёзного значения. Но события развивались стремительно – уже на следующий день забастовали все шахты города. Бастующие в шахтёрских касках, грязных (покрытых угольной пылью) рабочих робах прошли многотысячной колонной по главной улице Междуреченска и сели прямо на асфальт напротив городского комитета коммунистической партии. В тот же день бастующие образовали городской стачечный комитет и выдвинули 42 требования, важнейшими из которых были: увеличение зарплаты на 65% и продолжительности отпуска до 45 дней, введение дополнительной оплаты ночных и вечерних смен, предоставление шахтам статуса независимых хозяйственных предприятий, радикальное улучшение снабжения города продовольствием и товарами первой необходимости, развертывание массового жилищного строительства. Стачка так легко парализовала 107-тысячный город, что это испугало как руководителей области, так и руководителей угольной промышленности. И уже вечером 11 июня в Междуреченск прибыли министр угольной промышленности СССР Михаил Щадов и 1-й секретарь Кемеровского областного комитета КПСС Александр Мельников. Всю ночь – до 5 часов утра – министр отвечал на вопросы 20-тысячной толпы бастующих шахтёров и раздавал пока ещё довольно туманные обещания. В результате он сорвал голос (совершенно охрип), но не сумел убедить бастующих выйти на работу. В последующие дни забастовка стремительно, как лесной пожар, охватила все шахтёрские города Кузбасского угольного бассейна, в которых забастовали не только шахтёры, но и рабочие машиностроительных, химических заводов. К забастовке готовы были присоединиться вообще все промышленные предприятия области, а также железнодорожники, но всюду созданные городские забастовочные комитеты попросили их продолжать свою работу, взяв на себя защиту и их интересов.

14 июля шахтёры "оккупировали" и центральную площадь столицы Кузбасса города Кемерово. Прямо на площади, напротив зданий областного комитета КПСС, областного исполнительного комитета Советов народных депутатов, областного управления КГБ были установлены навесы и палатки, в которых люди провели несколько суток, ожидая, чем всё это кончится. Но сотни людей расположились прямо под открытым небом – на асфальте и газонах, страдая и от палящего солнца и от проливных дождей. Очень быстро бетонная трибуна 3-х метровой высоты, на которой во время праздников стоит областное начальство и приветствует демонстрацию трудящихся, была заклеена самодельными плакатами: "Кузбасс – не колония", "Шахтёры, бастуем до победы!", "Каждый миллион добытого угля оплачен кровью одного погибшего шахтёра". Под связкой веток тополя, покрытых толстым бурым налётом, надпись: "Наш шахтёрский подарок министру химической промышленности СССР". Но наиболее сильную реакцию людей (смех, ядовитые шутки) вызывает надпись, сделанная мелом вдоль всей трибуны: "Нам не нужны ни министерство угольной промышленности, ни производственные объединения со всеми их генералами и начальниками. Пусть они сами построят себе шахты, добивают уголь и продают его, пусть они едят только заработанный хлеб с маслом и колбасой. А мы посмотрим, сумеют ли они тогда себя прокормить".

В тот же день – 14 июля – шахтёры Междуреченска, инициаторы забастовки в Кузбассе, вышли на работу. Их призыв последовать их примеру ни у кого не нашёл отклика и с этого момента эпицентр забастовки переместился из Междуреченска в Прокопьевск, старый шахтёрский город с наиболее тяжёлыми условиями жизни и работы людей. Прокопьевск приобрёл фантастический вид: улицы города заметно опустели, в то время как проспект Шахтёров в центральной части города был заполнен бастующими. Тысячи людей в шахтёрских касках и робах, с чёрными от угольной пыли лицами, стоя, сидя, лёжа ждали официальной реакции на свои требования. А требования их между тем приобретали всё более радикальный характер. Они далеко выходили за рамки упрощённой формулы "требуем денег, еды и жилья". Бастующие требуют осуществить наконец решительные реформы в экономике, прежде всего предоставить промышленным предприятиям реальную хозяйственную самостоятельность, то есть право продавать свою продукцию кому угодно, включая и зарубежных партнёров, и по свободным ценам, в том числе и за валюту, право свободно распоряжаться той частью прибыли, которая остаётся у предприятия после строго фиксированных отчислений в государственный и местный бюджеты. Поднимаются и проблемы социальной справедливости – выдвинуто требование отмены всех видов специального (привилегированного) снабжения продовольствием и товарами широкого потребления, кроме снабжения ветеранов войны, инвалидов и малоимущих. В борьбе за социальную справедливость страсти разгораются и на многотысячном митинге раздается заявление о том, что работники городского и районных комитетов партии живут в роскоши, ежемесячно получают по 600 рублей (тогда как шахтёры сейчас зарабатывают в среднем по 250-З00 рублей), снабжаются по низким ценам мясными и рыбными деликатесами. Тут же избираются доверенные лица, которые обходят по поручению митинга квартиры секретарей горкома и райкомов, а потом докладывают митингующим результаты проверки: предметы роскоши у секретарей не обнаружены, японских видеомагнитофонов и мебельных гарнитуров у них нет, а в холодильниках те же продукты, что продаются в магазинах города.

16 июля в ходе забастовки произошло ванное событие. В Прокопьевске был создан областной забастовочный комитет, председателем ко­торого избрали народного депутата СССР Теймураза Авалиани. 17 июля для переговоров с областным забастовочным комитетом в Кемерово прибывает правительственная комиссия во главе с членом Политбюро ЦК КПСС Николаем Слюньковым. Однако областной забастовочный комитет отказывается приехать в Кемерово для встречи с правительственной комиссией, что вынуждает её отправиться в Прокопьевск, где вечером 17 июля ж начинается 1-й раунд переговоров. Но незадолго до этого – в 17 часов – на площади Советов г. Кемерово члены правительственной комиссии встретились с митингующими шахтёрами. Это была показательная встреча, о многом свидетельствующая и даже не столько содержанием речей ораторов, сколько манерой держаться. Слюньков, взобравшись на трибуну, покачивал над головой сцепленными руками, как бы в знак солидарности с бастующими, что было встречено ироническим смехом среди митингующих. Воистину тяжкие времена наступили для руководителей любого ранга – им приходится перестраиваться, подавляя свои внутренние чувства, им приходится или заигрывать с народом или действительно играть роль народных вождей. Но особенно показательным было поведение главы советских профсоюзов С.Шалаева. По своему положению среди высших руководителей страны он должен был быть ближе всех к трудящимся, так сказать их "вторым отцом", но именно он из членов правительственной комиссии не смог скрыть своих чувств: с испугом смотрел он с трибуны на волнующееся под ним море рабочих людей и всё время как-то по-детски старался скрыться за спинами рядом о ним стоящих руководителей. Для советских профсоюзов это была воистину символическая сцена.

В четвёртом часу утра 18 июля 1-й тур переговоров заканчивается полным удовлетворением 9 требований забастовщиков и частичным удовлетворением двух. В связи с тем, что обсуждение требований забастовщиков происходит в конструктивном духе, в духе уступчивости со стороны правительственной комиссии, областной забастовочный комитет рекомендует городским забастовочным комитетам прервать забастовку вечером 18 июля, но забастовочные комитеты не распускать, чтобы в любой момент возобновить забастовку. Во время второго тура переговоров 18 июля подписывается заключительный документ "Протокол о согласованных мерах…". "Протокол" зафиксировал безусловную победу забастовщиков по большинству выдвинутых требовании, но странное дело – среди самих бастующих шахтёров по этому поводу никакого ликования не было. Объективно одержав победу, субъективно они чувствуют себя потерпевшими неудачу. И потому ещё целых два дня – 19 и 20 июля – на забастовщиков оказывают давление и правительственная комиссия, и местные власти, и средства массовой информации, и областной забастовочный комитет, чтобы побудить людей выйти на работу, их настойчиво убеждают в том, что они победили, а люди не верят в это. Почему? Многочисленные случаи обмана шахтёров властями в прошлом, систематическое невыполнение ими широковещательных обещаний, наконец, не вполне честная политическая игра со стороны властей в последние дни забастовки (дезинформация в средствах массовой информации, когда неоднократно сообщалось о прекращении забастовки там, где она на самом деле продолжалась; отключение телефонной связи между шахтёрскими городами, что серьёзно затрудняло проверку официальных сообщений о прекращении забастовки на той или иной шахте; породили столь мощную инерцию недоверия шахтёров по отношению ко всякого рода начальству, что даже победу свою многие шахтёры восприняли как поражение. Отовсюду можно было услышать: "Нас 70 лет обманывали, обманут и сейчас", "Где гарантии, что данные нам обещания на этот раз будут выполнены?", "Таких гарантий в нашей стране нет и быть не может". Другие поправляли таких пессимистов: "Только Горбачёву мы ещё верим. Пусть он приедет к нам и заверит нас, что правительственные обещания будут выполнены полностью и в срок. Тогда мы сразу возобновим работу". Недоверие к достигнутому соглашению и одновременно растерянность, незнание, что и как делать дальше стали преобладающими чувствами среди бастующих. Сочувствие вызывали к себе в эти последние дни забастовщики, сильные и мужественные люди, готовые перенести любые лишения и трудности, но смотрящие на вас растерянно, с робкой надеждой услышать от вас какой-нибудь совет, какое-нибудь разумное слово, какой-нибудь убедительный довод в пользу того или иного конкретного действия. В этом была одна из драматических сторон происходивших событий. Но драма эта, надо полагать, оптимистическая, так как шахтёры приобрели бесценный опыт стачечной борьбы, почувствовали свою, ранее ими не осознаваемую социальную силу, видели и растерянность как местных начальников, так и высокопоставленных гостей из Москвы. Этот опыт и эти воспоминания им ещё послужат в нелёгкой, долгой борьбе за свои права.

Неизбежность дальнейшего развития рабочего движения в СССР вызывает желание сравнить забастовку шахтёров Кузбасса с "жарким летом" в Польше в 1380 году. И там и здесь стачечная волна поднялась стихийно, неожиданно даже для самих её участников – поэтому забастовщики не располагали заранее собранным стачечным фондом материальной поддержки, стачечные комитеты создавались не до забастовки, а в ходе ее, тогда же, а не раньше, формировался пакет основных требований, тогда же, в ходе событий, устанавливались координационные связи между бастующими предприятиями и т.д. И там и здесь не была забастовка акцией заранее и тщательно подготовленной, но была взрывом стихийного возмущения, взрывом, вызванным вопиющим расхождением, глубокой пропастью между нуждами трудящихся и политикой власть имущих. На этом собственно и кончается сходство и начинаются расхождения. У польских рабочих к 1980 году был накоплен солидный опыт стачечной борьбы, опыт противостояния государству-работодателю. Этот опыт включал в себя как навыки организации стачечной борьбы, так и отсутствие наивности в политических вопросах. В 1980 году долгое время развивавшиеся отдельно рабочее движение и демократическое движение польской интеллигенции слились в единое целое. Рабочие приобрели в лице демократически настроенных интеллектуалов теоретиков своего движения, его стратегов, а интеллектуалы приобрели в лице рабочих могучую силу, прочную основу для осуществления своих идей. Шахтёры Кузбасса боролись в одиночку. Им не хватало элементарных знаний, политических и экономических, и нехватку эту они пытались ликвидировать, расспрашивая нахлынувших в Кузбасс иностранных корреспондентов о том, как на Западе отстаивают свои права рабочие. В Польше забастовщикам противостояло консервативное и насквозь коррумпированное руководство во главе с Эдвардом Гереком, лучшим другом Леонида Брежнева, что делало это противостояние резким, жёстким, а компромисс между конфликтующими сторонами труднодостижимым, В Советском Союзе забастовщикам государство-предприниматель не противостоит столь жёстко, столь непримиримо как в Польше летом 1980 года, так как сейчас существующими политическими и социально-экономическими порядками в стране недовольны как правящие круги во главе с Михаилом Горбачёвым, так и управляемые ими массы. Все стремятся к переменам, различия касаются лишь степени их глубины, темпов и форм осуществления. Вот это общее стремление создаёт почву для компромисса, примирения и сотрудничества, хотя бы и временного, между рабочими и государством-работодателем. Наконец, советский рабочий класс значительно более неоднороден, чем польский, и по социальным условиям жизни, и по национальному признаку, и по уровню своего классового самосознания, что затрудняет согласование действий, солидарность рабочих разных регионов и разных отраслей народного хозяйства, зато позволяет вносить раскол в рабочее движение, противопоставлять одни отряды рабочего класса другим. Словом, забастовочный взрыв, прозвучавший в Кузбассе и отозвавшийся эхом в разных концах Советского Союза, не мятежная Польша времён рождения "Солидарности", точнее, пока ещё не Польша.

21.07.89.

Сергей ХАРЛАМОВ

Дополнение к статье. ПРЕДЫСТОРИЯ ЗАБАСТОВКИ В КУЗБАССЕ.

С аналогичными требованиями в форме почтительных просьб шахтёры неоднократно обращались в прошлом к местному и центральному руководству, но ответа на свои обращения, как правило, не получали, а если им и обещали что-либо улучшить в их положении, то обещания свои власть имущие не выполняли. Так, например, ещё 26 января 1989г. в самой популярной газете Советского Союза "Труд" было опубликовано открытое письмо группы шахтёров "Междуреченска" министру угольной промышленности СССР Михаилу Щадову. В этом письме сообщалось, в частности, о том, что в городе, который даёт стране ежегодно 30 миллионов тонн угля, каждая третья семья не имеет своего жилья (ни квартиры, ни дома). Больницы располагаются на первых этажах жилых домов и напоминают муравейники. Люди по неделе должны ждать в очередях приёма к врачу. В магазинах нет ни мяса, ни молока, ни свежих овощей и фруктов, ни мыла и стирального порошка, ни лекарств. И цены в магазинах растут, а зарплата шахтёров падает. Министр тогда полностью проигнорировал этот вопль отчаяния и уже этой весной – в марте-апреле – раздались первые раскаты грома июльской грозы. Тогда забастовали горняки ряда шахт. Средства массовой информации страны не сообщили об этих забастовках ничего. В то же самое время бастующим были даны разного рода обещания и они возобновили забастовку. Но ситуация в регионе после этого не только не улучшилась, но продолжала ухудшаться. И опять шахтёры попытались добиться удовлетворения своих требований мирным путем. За 10 дней до начала забастовки горняки шахты имени Шевякова г.Междуреченска предъявили ряд требований своему директору, но тот не только не стал искать решения поставленных перед ним проблем, но даже не нашёл времени объясниться с рабочими. И лишь тогда отчаявшиеся люди прибегли к забастовке, которая неожиданно для всех стала всеобщей.