К ЮБИЛЕЮ.

А.Шубин.

МАХНОВСКОЕ ДВИЖЕНИЕ: ИДЕИ И ЛЮДИ.

Уродливый человек в гигантской папахе с окровав­ленной саблей в руках. Шевелюра до плеч, безумный взгляд, горы изрубленных тел, сожженные деревни...

Вы конечно узнали образ изверга Махно, бандита Махно, анархиста Махно, Этот образ стал одним из жупелов, которым, наряду с американским империализмом, троцкистско-бухариискими двурушниками, безродными космопо­литами, с давних пор запугивают советских граждан. В более приглаженном виде прижился этот образ в научной литературе: "Ограбленные города, свернутые в спираль железнодорожные рельсы, разоренные заводы, кровь, море человеческой крови – вот то наследство, которое оставила махновщи­на народам России и Украины, не принеся ничего взамен", – пишет советс­кий историк С.Н.Семанов.

Вывод Семанова стремятся подкрепить и другие исследователи махновского движения. Д.Л.Голинков ставит это движение в один ряд с петлюровщиной и григорьевщиной, а С.Канев завершает рассказ о махновщи­не следующим выводом: "Анархизм на Украине, выступая под лозунгом "третьей революции", стал прямым орудием буржуазно-помещичьей контрре­волюции и, естественно, разделил ее участь".

История гражданской войны полна картин удачных и неудачных перево­ротов, внезапно возникающих и рассыпающихся республик, бонапартов на час и авантюристов, всплывающих то тут, то там, и снова исчезающих с исторической сцены. В этом отношении анархическое движение на Украине стоит особняком. Какие бы вихри ни проносились над украинской землей, оно оставалось. Какие бы армии ни претендовали на господство в Приа­зовье – районе махновского движения – оно все время заставляет считать­ся с собой. Несмотря на кровавый характер борьбы, развернувшейся вокруг этого района, несмотря на террор и спаленные кулацкие хутора (но не крестьянские деревни), махновщина все же внушает уважение своей массовостью, боеспособностью и, главное, теснейшей связью с местными жителя­ми. В армии Махно на протяжении всех трех лет сражались тысячи людей, а в лучшие времена "Махновия" превращалась в европейских размеров "госу­дарство" с 20-30-тысячной армией, неоднократно громившей деникинцев. Не вызывает сомнения и та большая роль, которую сыграли махновцы в деле разгрома не только Деникина, но и Врангеля. Кстати, и внешность Махно соответствует столь "солидному" положению и имеет мало общего с карика­турами Кукрыниксов и образом фильма "Хождение по мукам". А когда обра­щаешься к махновским воззваниям, то сомнениям уже несть числа: "Русская революция чуть не с самого свержения самодержца Николая Кровавого идет по пути установления советского строя, при котором Советы рабочих и крестьянских депутатов на местах стараются наладить истинно свободную жизнь без дармоедов-чиновников и без шкуродеров-помещиков, кулаков и капиталистов".

Кто же эти люди? В одном сходятся все – движение возглавили анар­хисты. Но какие? Анархизм так же многообразен, как и теории сторонников государственности. Если, подходить к анархизму как к идейному течению, то мы увидим принципиальные различия анархо-иидивидуалистов и анар­хо-синдикалистов, анархо-коммунистов и анархо-универсалистов.

Лидерство в движении определялось авторитетом среди крестьян и по­тому принадлежало "батьке" Махно. Единственным "пришлым" теоретиком, оказывавшим больное влияние на взгляды лидеров движения был П.А.Аршинов, старый знакомый, а затем секретарь Махно. Именно взгляды этих двух люде и легли в основу идеологии и политики лидерского ядра махновцев, а в известной степени и всего движения.

Н.Махно определяет свои взгляды как анархо-коммунизм "бакунинско-кропоткинского толку". Это противоречивое определение было связано с тем, что Н.Махно почти не читал работ М.А.Бакунина и П.А.Кропоткина и не знал о принципиальных различиях в их концепциях. Н.Махно формировал свои взгляды почти самостоятельно, принимая линь то, что с его точки зрения соответствовало действительности.

Главное, что выделяет анархистов – это неприятие государства. И сразу возникает вопрос: кто будет решать общие проблемы?

Семьдесят лет назад этот вопрос возникал реже. Достаточно вспом­нить, что идеал коммунизма, маячивший на горизонте – вот-вот и достиг­нем – есть идеал той же анархии, то есть общества без государства. Пот­ребовались десятилетия, чтобы вытравить из массового сознания идеи безгосударственности, чтобы мы перестали понимать простую, казалось бы, вещь; государство – это не общество, а машина подавленна общества, "форма власти над этой общественностью", как говорил Н.Махно.

Еще в XIX в. была установлена связь между государственным насилием и эксплуатацией. Чиновничий аппарат, обладая собственными социальными интересами, учится уходить из-под контроля общества и служить себе, а не ему. Оторвавшись от населения, государственный аппарат начинает под­бирать свои состав самостоятельно, руководствуясь критерием преданности клану, а не критерием эффективности. Уникальная возможность бесконт­рольной эксплуатации общества через налоговую систему заставляет госу­дарство бороться с любыми попытками контроля над собой, противостоять инициативе снизу, в конечной счете – личности.

Государственная система, с точки зрения анархистов, является, таким образом, главным препятствием на пути развития человека. Оно должно быть заменено другими формами общественной координации, основанными на самоуправлении свободных личностей.

Но как этого достичь? Махно предлагает следующее: "Такой строй я мыслил только в форме вольного советского строя, при котором вся страна покрывается местными совершенно свободными и самостоятельными социально-общественными самоуправлениями тружеников".

Местное самоуправление. Община. Мы привыкли видеть в ней линь кон­сервативные стороны, забывая о том потенциале демократической культуры, который накопили крестьяне к началу XX в.. Люди умели самостоятельно решать множество вопросов в рамках компетенции общины всем миром, не спрашивая разрешения у начальства. Взаимозависимость людей, которая часто трактуется как подавление личности коллективом, чем дальше, тем больше компенсировалась участием человека в принятии общих решения. Но Н.Махно видит и корни контрреволюционности общины – узость ее кругозо­ра, воспитанное веками внутреннее согласие отдать государству решение тех вопросов, которые лежат за межой общинного мира. И государство пользуется этим спокойствием, вмешивается в общинные дела, выкачивая средства через налоги. Необходимо разрушить государственное право на решение общих дел, подчинив органы координации общинным советам: "Через свои районные, областные и общенациональные съезды эти местные, хо­зяйственные и общественные органы самоуправления устанавливают общую схему порядка и трудовой взаимности между собой. Создают учетно-статистическое, распределительное и посредническое федеральное бюро, вокруг которого тесно объединяются и при помощи которого в интересах всей страны, всего ее свободного трудового народа, согласовывают на поприще всестороннего социально-общественного строительства свою работу".

Как видим, здесь есть много общего с традиционными социал-демокра­тическими моделями: и общественное регулирование экономики, и планирова­ние. Но есть в этих построениях и то, что принципиально отличает кон­цепцию Н.Махно от всего спектра политических учений государственнического направления: система власти (именно власти, ибо серьезный анархизм не предполагает немедленного безвластия) базируется на местном самоуправлении и вырастает из него снизу вверх через съезды Советов – ключевое звено в концепции Махно.

Но где гарантия, что новые органы координации, плановые и статисти­ческие центры не замкнутся на себе, не превратятся в новый источник угнетения?

"Наша трудовая община будет иметь всю полноту власти у самой себя и свою волю, свои хозяйственные и иные планы и соображения Судет прово­дить через свои органы, которые она сама создает, но которые не наделя­ет никакой властью, а только лишь определенными поручениями", - писали Н.Махно и П.Аршинов в мае 1919 г.

Это одна из первых формулировок концепции распыленной власти, кото­рая затем разрабатывалась неонародниками, а сейчас, конечно вне связи с предшествующими мыслителями, принимается европейским движением "зеле­ных". Идеи возвращаются, потому что остаются породившие их проблемы. Демократическая мысль снова и снова приходит к выводу, что власть долж­на быть децентрализована и в территориальном, и в отраслевом отношени­ях. Объединение трудящихся (и не только сельские, но и городские) могут создавать органы с четкой задачей. Эти органы не имеют права присваи­вать себе дополнительные полномочия и объединяться в единую систему исполнительной власти. Связь между ними осуществляется через всесильное самоуправление трудящихся - съезды советов.

В построениях Н.Махно бросается в глаза нарочитое нежелание детально описывать черты будущего общества. Не в пример многим социальным утопистам прошлого Н.Махно считает, что общины (советы) сами определят конкретные формы своего существования. Но принципы им определены доста­точно четко.

Но будут ли эти принципы приняты крестьянско-рабочей массой? Согла­сится ли с ними народ страны, которому впервые за многие столетия педставилась возможность самому определять свою судьбу? Массовое дви­жение, начавшееся в 1917 г., было во многом созвучно идеям самоуправле­ния и автономии. Фабзавкомы, многочисленные комитеты, союзы, да и сами Советы в первый период своего существования, были живым воплощением этих идея. Это давало большие шансы на успех анархическому течению, которое, по словам П.Аршинова, "отстаивало систему самоуправляющихся про­изводственных и потребительских объединений рабочих и крестьян, т.е. систему самоуправляющихся производственных Советов, фабрично-заводских комитетов, кооперативов".

И действительно, идеология будущих лидеров махновщины была поддер­жана широкими слоями крестьян Приазовья. Этот район характеризовался высокой хозяйственной активностью и давними традициями местного самоуп­равления. Крестьянам импонировало стремление анархистов избавить их от государственного гнета и от любых других форм эксплуатации. Проникая в массовое сознание крестьян, идеи вождей движения частично принимались, а частично корректировались, возвращаясь в резолюциях крестьянских съ­ездов и собрания.

Начало этого диалога относится к весне 1917 г., когда Группа анархо-коммунистов стала лидирующей силой в Гуляй-Польском крестьянском Со­вете и повела борьбу против уездных властей, местных кулаков и помещи­ков. Эта борьба закончилась успешно - в сентябре 1917 г. анархисты на­чали в районе аграрную реформу, организацию на добровольных началах сельскохозяйственных коммун. Уже в этот период в Группе анархо-коммунистов выделяется Н.Махно, возвратившийся с каторги, которую отбывал за участие в террористической организации.

Заняв пост председателя крестьянского союза (затем Совета), Н.Махно развернул кипучую организаторскую работу. Но уже тогда в его взаимоот­ношениях с выборными органами проявлялись черты формальности – Совет в случае чего можно поставить перед фактом, навязать ему свое мнение, опираясь на "партийную" группу анархо-коммунистов. Читатель может воз­разить: разве мало было таких примеров в год рождения Российской де­мократии? Лидеров различных политических группировок волновало то, как отнесутся массы к тому или иному шагу, а не доля участия тех же масс в принятии решения. В том-то и дело, что когда люди не умеют обращаться с демократическими механизмами, они легче учатся обращаться с винтовкой.

После победы Советской власти на Екатеринославщине, Гуляй-Польский Совет продолжал держаться самостоятельно, огрызаясь на любое вмешательство близлежащего Александровского ревкома. Впрочем, последний своим административным рвением только мешал начинаниям гуляй-польцев, самое важное из которых в условиях надвигающегося голода заключалось в пря­мом продуктообмене с московскими рабочими.

Отношения двух "советских властей" в этот период можно охарактери­зовать как недоверчивое. Ревком с опаской глядел на "самостийный" поли­тический центр, игнорирующий любые указания; а махновцев раздражало вмешательство в их дела извне. Впрочем, такое соседство продолжалось недолго.

Развитие революционного процесса в Гуляй-Поле было прервано 16 ап­реля 1918 г.переворотом, совершенным под руководством украинских нацио­налистов. Через несколько дней в город вошли немецкие войска. Так перед революционерами Гуляй-Поля встал вопрос о вооруженном пути революции. Красногвардейские отряды, слабо связанные с местным населением, откаты­вались под напором немецкой военной машины. Эвакуировались и анархисты. Но не надолго.

В июле 1918 г. Н.Махно снова появился в родных краях. Он восстанав­ливал прежние связи с крестьянами, которых все более выводила из себя немецкая "продразверстка". В октябре удалось начать партизанские опера­ции в тылу немцев. И тут неожиданно проявился военный талант Н.Махно. После боя в Дибривках, когда маленький отряд "махновцев" разбил целый батальон австрийцев, крестьяне поняли, что "батько" способен защитить их от оккупантов. Нравилась крестьянам и жестокая справедливость атама­на. Расстрелы "врагов трудового народа", пылающие поместья и кулацкие хутора приучали народ к жестокости. Впрочем, вместе с "махновцами" в этот год "училась" вся страна,, что не оправдывает, конечно, каждый отдельный урок.

Со времени своих первых побед Н.Махно мог рассчитывать на вооружен­ную помощь "мирного" населения в своих ночных налетах.

После ноябрьской революции в Германии, когда начался откат немцев на Запад, именно "махновцы"- оказались хозяевами обширной территории Приазовья, граничащей с Донбассом, Крымом и крупным промышленным цент­ром Украины Екатеринославом. "После неудачного налета на этот город в декабре 1918 г. территория махновского района не некоторое время стаби­лизировалась. Перед лидерами движения стал вопрос о преобразованиях не освобожденных землях, об обороне их от вторжений извне. Собирались ли они "вводить анархизм" в Приазовье и на кого могли опереться в своей борьбе?

Н.Махно считал, что если массы не осознают необходимости борьбы со злом государственности, анархическое движение должно идти с ними, отод­вигая своя анархизм на второй план: "...Когда массы начинают проявлять к нему доверие, оно не должно увлекаться этим доверием и не должно от­рываться от различных изгибов первоначально развивающихся события, хотя бы и не анархических, но революционных, в которых масса развивала своя начальный порыв. Но надо и не пропустить момента, когда с этими изгиба­ми нужно и самим разойтись, и отвести от них трудящиеся массы".

Чуткость к требованиям широких слоев трудящихся района создавала движению прочную опору в крестьянской массе. Антикулацкая и антипомещичья направленность "махновщины" привлекли к ней и середняцкие, и бед­няцкие слои. Голос бедняков звучит в резолюциях. Второго съезда Советов Гуляй-Польского района (февраль 1919 г.): "Впредь же до разрешения зе­мельного вопроса окончательным образом съезд выносит свое пожелание, чтобы земельные комитеты на местах немедленно взяли на учет все поме­щичьи, удельные и другие земли и распределили бы их между безземельными и малоземельными крестьянами, обеспечив и вообще всех граждан посевными материалами".

Большую роль в движении играли и рабочие, Приазовье было чрезвычай­но насыщено разного рода предприятиями, начиная с черепичных и кончая машиностроительными и металлургическими. Рядом находились Донбасс, Екатеринослав, порты Азовского моря, где работали многие жители района. С началом хозяйственного кризиса они хлынули домой и приняли активное участие в событиях. Достаточно сказать, что виднейшие лидеры движения П.Аршинов, Б.Веретельников, В.Белаш, Чубенко, и сам Н.Махно были в свое время рабочими.

Многообразие социальных сил в движении порождало широкую палитру подходов к необходимым преобразованиям. Но значительный земельный фонд, конфискованный у кулаков и помещиков, давал возможность относительно безболезненно согласовывать различные интересы: желающие могли органи­зовывать из своих участков сельскохозяйственные коммуны (крупнейшая из них коммуна им. Р.Люксембург насчитывала 285 человек и засеяла 125 де­сятин земли ("Путь к свободе", #2, 1919г.)), другие – укреплять общинные узы или оставаться на отрубах. Как мы уже видели, немалое внимание уделялось наделение землей малоземельных и пришлых. При помощи анархис­тов сельское самоуправление развивало и культурно-просветительскую ра­боту, что позволило В.Антонову-Овсеенко отметить: "Гуляй-поле - один из самых культурных центров Новороссии".

Какую роль играла в этих процессах политическая организация движе­ния? Согласование различных мнения и интересов в масштабах всего района происходило на съездах Советов и фронтовиков. В 1919 г. таких съездов было три (январь, февраль, апрель). Их резолюции, принятые после жарких дискуссии, созвучны идеям лидеров движения: "В нашей повстанческой борьбе нам нужна единая братская семья рабочих и крестьян, защищающая землю, правду и волю. Второй районный съезд фронтовиков настойчиво при­зывает товарищей крестьян и рабочих, чтоб самим на местах без насильст­венных указок и приказов вопреки насильникам и притеснителям всего мира строит новое свободное общество без властителей панов, без подчиненных рабов, без богачей и без бедняков".

Резко высказывались делегаты съезда против "дармоедов" чиновников. Мощная антибюрократическая тенденция движения не давала разрастись его собственной бюрократии. Наибольший аппарат имел штаб Махно, занимав­шийся даже культурно-просветительской работой, но вся его гражданская (а формально и военная) деятельность находилась под контролем исполни­тельного органа съездов – Военно-революционного совета".

Очевидно, что гарантом сложившейся системы власти была Повстанчес­кая армия, призванная ограждать общественные структуры от насильствен­ного вмешательства извне и изнутри. Последнее было одной из главных проблем "махновского" штаба, начиная с января 1919 г.. Периодические вспышки бандитизма были вообще чрезвычайно характерны для этого периода революции: "В городе грабежи, пьянство, разгул, которые"начинают зах­лестывать армию", - докладывал после занятия Харькова командующий груп­пой войск РККА В.Ауссем, Другой эпизод: "В конце апреля полк стоял на станции Тетерев, красноармейцы безнаказанно бесчинствовали – грабили, убивали пассажиров, убили несколько, евреев", - вспоминает В.Антонов-Ов­сеенко о похождениях 9 полка РККА. Здесь уместно привести Фрагмент бесе­ды наркома Украины А.Затонского с красноармейцами, которых пришлось уговаривать не поворачивать не Киев, чтобы "разделаться там с Чекой, и Коммунией": "Наконец один ужо пожилой дядько спрашивает: "А чи правда, о Раковский жид, бо кажуть, що раньше большевики були, а потим жиди коммуниста Раковского посадили…" Удостоверяю, что товарищ Раковский самого православного происхождения, что коммунисты - это те же большевики…".

Разгул солдатского бандитизма, принимавшего часто антисемитскую ок­раску, можно объяснить психологической ситуацией, в которой оказался солдат в 1918-1919 годах. Он был силой, на которую опиралась диктатура. Он добывал партиям власть и считал себя вправе в случае чего "навести порядок". Сила порождала ощущение вседозволенности, постоянные перебои в снабжении и выдаче жалования - ощущение "неблагодарности" со стороны властей.

Комплектование махновской армии из местных крестьян серьезно за­трудняло бандитизм в основной зоне движения. Периодические его вспышки, особенно участившиеся в январе, встречались репрессиями, что позволило к весне стабилизировать положение. И все же эта сторона революции угне­тала Н.Махно, который напишет впоследствии: "В этой жестокой борьбе мо­ральные стороны преследуемой нами цели будут неизбежно уродоваться и будут такими уродливыми казаться всем до тех пор, пока связанное с этой цель» намечаемое нами дело борьбы не будет признано всем населением своим делом и не начнет развиваться и охраняться непосредственно им самим".

В январе 1919 г. до этого было еще далеко. Зона движения была окружена враждебной средой, отрезана от крупных городов и источников промышленного сырья. Стало ясно, что к идеалам приазовского крестьянина и его вождей в одиночку не приблизиться. Тем временем набеги казаков Краснова на район переросли в методическое наступление генерала Виног­радова. В конце января фронт приблизился вплотную к Гуляй-полю. У мах­новцев кончались последние патроны, когда в район Екатеринослава вышли авангардные части РККА...

Взаимоотношения с Центральной Советской властью представляют собой наиболее драматичную сторону истории движения, в конечном счете определившую его трагедию. Основу сотрудничества этих двух сил составляли не только прагматические интересы, но и взаимооценка, общность понимания некоторых вопросов революции.

Первоначально обе стороны надеялись на то, что союзник осознает "свои ошибки" и перейдет на платформу оппонента. Если большевистское руководство возлагало в этом свои надежды на комплекс воспитательных и реорганизационных мероприятий, то Н.Махно – скорее на логику революционного процесса, на сближение авангарда революции с позицией широких трудовых масс, в том числе и крестьянских:

"...В этих зеленых, толстых и сочных стебельках растет великая, не подлежащая цифровой оценке помочь революции. Нужно только, чтобы рево­люционные власти поумнели и отказались от многого в своих действиях; иначе ведь население пойдет против революции; иначе население, трудовое население не найдет в завоеваниях революции полного удовлетворения и одним только отказом оказать революции добровольную материальную ("в смысле пищи") помощь нанесет ей удар несравненно более сильный, чем ка­кие бы то ни было вооруженные отряды калединской, корниловской и иной контрреволюции".

Но ни та, ни другая сторона не собиралась "умнеть". Все более оче­видным становилось различие самих подходов к решению социально-полити­ческих проблем. В ход пошли классовые оценки. Теория "мелкобуржуаз­ности" любой оппозиции, возникавшей в революционном лагере читателю известна хорошо. Она применялась и против махновского движения. Расс­мотрим Классовые оценки, которые теоретики последнего давали большеви­кам. Хотя эти взгляды были окончательно сформулированы уже после рево­люции, сами подходы наметились несомненно переломной весной 1919 г. и видны во многих махновских документах.

Острый конфликт интересов крестьянства и части рабочих с политикой военного коммунизма привел к тому, что теоретики махновского движения начали распознавать за "военно-коммунистической" моделью действитель­ную опасность - закрепление организационной работы за фиксированными ' слоями общества и монополизацию ими распоряжения как орудиями, так и результатами производства. А за этим неизбежна бесконтрольность в их деятельности.

П.Аршинов подробно рассматривает нарастание командных тенденций в революции: "В ряде городов профсоюзы и фабрично-заводские комитеты приступили к перенятию предприятий и товаров в свое ведение, к удалению предпринимателей, к самостоятельному проведению тарифов и т.д.. Но все эти шаги встретили противодействие со стороны ставшей уже государствен­ной машиной коммунистической партии". П.Аршинов пытается проникнуть в психологию коммунистов, в логику, которая движет их действиями: "Период разрушения, преодоления сил капиталистического режима закончился, на­чался период коммунистического строительства, возведения пролетарского здания. Поэтому революция может идти теперь вперед только через органы государства. Продолжение же прошлого состояния страны, когда рабочие продолжают командовать с улицы, с фабрик и заводов, а крестьяне совсем не видят новой власти, пытаясь наладить свою жизнь независимо от нее, носит в себе опасные последствия, может дезорганизовать государственную роль партии".

Итак, с точки зрения П.Аршинова, стремление коммунистов поставить революционные процессы под тотальный контроль государства вызвано их партийным эгоизмом,  за которым маячит классовый эгоизм "новой буржуа­зии". А отсюда вывод: чтобы революция развивалась не сверху вниз, а снизу вверх чтобы трудящиеся сами, без опеки сверху, создавали новые формы жизни, чуждые эксплуатации, необходима принципиально беспартийная система. Это конечно не значит, что партии следует запретить – махновский район в этом смысле был одним из самих плюралистичных. Беспартийная система предполагает состояние, при котором партии и общественные дви­жения имеет одинаковые возможности влиять на систему власти, но ни одна организация не сможет захватить власть в масштабах страны.

Критика партийности звучит и в размышлениях Н.Махно: революционные партии "при всех своих потугах, подчас колоссальных и достойных уваже­ния; не могут вместить в рамки своих партийных доктрин ширь и глубину жизни трудящихся". Столкновение партийных активистов, облеченных в фор­мы доктрин, разрушает единство трудящихся, вовлекает их в междоусобную борьбу, которая выгодна прежде всего самим партийным руководителям: "Нет партий…, нет политических организаций, а есть кучки политических шарлатанов, которые во имя личных выгод и острых ощущения на путях дос­тижений своих целей уничтожают трудовой народ..."

В борьбе за власть политические партии стравливают рабочих и крестьян, которые "бросаются в объятья какой-либо из этих политических партия, и этим, распылив свой трудовой фронт, обессиливают свою классо­вую мощь".

Такой взгляд на революционный процесс диктовал стратегию махновского движения – союз со всеми силами, стоящими на платформе советской власти и растворение в этом союзе партийных разногласий, Н.Махно счи­тал, что борьбу с подчинением советов бюрократическому аппарату целесо­образно вести "изнутри" единого революционного фронта. Но для этого сотрудничество с другими революционными силами должно быть равноправным. Особенно раздражала лидеров движения ситуация, при которой "много­миллионное крестьянство любой губернии, положенное на чашку политичес­ких весов, будет перетянуто любым губкомом партии", Бывших рабочих Н.Махно и П.Аршинова почему-то не убеждали рассуждения о том, что про­летариат, в силу самих условия производства приученный беспрекословно подчиняться вышестоящему начальнику, более сознателен, чем привыкший хозяйствовать самостоятельно крестьянин. Махновцы требовали полного ра­венства в правах всех трудящихся, и в начале казалось, что это требова­ние вполне приемлемо хотя бы в условиях локального "эксперимента".

 (Продолжение следует)