ПОЛИТИКА ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Интервью с берлинскими автономами Ханной и Бернардом

Ханна: Автономное движение не предста­вляет собой какую-то партию с четкой идеологической линией, поэтому все, что мы будем говорить, будет личной позици­ей, в какой-то степени субъективной. После Второй мировой войны и до 1968 года в Германии практически не было ле­вого движения, и поэтому мы начинаем от­счет с 1968 года, когда возникло студенче­ское движение и многие молодые люди пошли в политику. Уже тогда присутство­вал значительный антикапиталистический элемент. Кроме того, в это же время нача­лось женское движение, точнее, его вто­рой этап. Движение 1968 года в 70-е годы в значительной степени выродилось в раз­личные марксистско-ленинские группы, и реального движения осталось достаточно мало. С другой стороны, появились люди, которые взяли на вооружение лозунг "Марш через институты власти". Эта фра­за Руди Дучке трактовалась так: пойти в институты власти и оттуда что-то попы­таться изменить в обществе. Об этих лю­дях мы говорить не хотим, потому что ле­выми их не считаем.

- Какую роль играла РАФ (Фрак­ции Красной Армии)?

Бернард: РАФ, как организация, - тоже одна из марксистско-ленинских организа­ций, но с марксистско-ленинскими партия­ми она ничего общего не имеет. РАФ воз­никла в 70-х годах и играет определенную роль в левой сцене, поскольку ее позиция в отношении вооруженной борьбы заста­вила все другие левые группировки как-то определиться в отношении этой пробле­мы, сформулировать свое отношение. Это вызвало определенную поляризацию сре­ди левых. РАФ, как и другие вооруженные группы, считала, что необходимо перене­сти в метрополию борьбу, которую ведут народы Третьего мира. Их общая ошибка состояла в том, что реальной базы для во­оруженной борьбы в метрополии не было.

- Существует ли РАФ сейчас?

Бернард: Да, но она сейчас раскололась, с момента ее возникновения это впервые произошло открыто. В последнее время одно из важнейших требований РАФ - это освобождение политзаключенных, членов РАФ, которые сидят в тюрьме. И в течении ряда лет новых акций почти не было, они происходили с большими перерывами в три-четыре года.

Потому, что автономное движение также хотело свержения системы, причем на­сильственным способом, но иначе, чем РАФ. РАФ представляла эту борьбу иерар­хически, и полемика с РАФ всегда имела для автономов большое значение.

Ханна: И кроме того, РАФ всегда воспри­нимала себя, как некий авангард револю­ционного движения и вокруг нее вращало­сь движение солидарности с Третьим ми­ром, антиимпериалистические группы и т.д. В прежнем виде их уже нет, но многие из них подались в автономное движение. Автономное движение в активной форме возникло в конце 70-х—начале 80-х годов. Источниками этого движения было, во-первых, окружение "Движения 2-го июня" в Берлине. В противовес марксистско-ле­нинской сцене возникло движение "спонти" (спонтанеисты), в значительной степе­ни анархическое, которое, в частности, участвовало в антиатомном движении. В этих сражениях и сформировалось авто­номное движение. Это была не какая-то абстрактная идея или теория, которую ки­нулись воплощать на практике, а были кон­кретные действия, которые потом получи­ли какое-то название. Задним числом ста­ли искать и аналоги, так, в частности, на­ткнулись на движение "Аутономия Операйя" в Италии.

Бернард: В Италии, в отличие от Герма­нии в 70-е годы не было жесткого разрыва между рабочим и студенческим движени­ем, они часто действовали вместе. И лю­ди, которые в Германии приняли участие в автономном движении, рассчитывали, что можно сделать и в Германии так же, как в Италии. Но фактически в Германии авто­номное движение осталось движением вы­ходцев из буржуазной среды, средних классов. Связи с рабочим движением не было найдено.

Ханна: В начале восьмидесятых я была в Берлине, была свидетельницей и участни­цей движения, в этом было специфичес­кое мироощущение. Было несколько тем. Одна из них - это международная соли­дарность, интернационализм, особенно в связи с тем, что в 1979 году произошла революция в Никарагуа. Следующим на­правлением было сквоттерское движение, связанное с тем, что в Берлине в то время в конце 70-х - начале 80-х годов - оказа­лось огромное количество пустующих до­мов, которые должны были быть либо раз­рушены, либо перестроены и превращены в роскошные квартиры, в то время как большое количество людей оставалось фа­ктически без жилья. Поэтому действия сквоттеров вызывали в то время большую симпатию среди граждан. В Западном Берлине было захвачено около ста домов, и во многих из них, таким образом, возни­кли пространства для социальных экспе­риментов. Эти эксперименты, эти свобод­ные пространства оказывали определен­ное влияние и на общественный климат, на общество в целом.

Сколько людей жило в сквотах?

Ханна: Точная цифра неизвестна, но это несколько тысяч человек. В начале 80-х го­дов ситуация в Берлине вокруг этих домов быстро обострялась, поскольку захвачен­ных домов стало очень много, и государст­во не желало этого больше терпеть. Сквоттерское движение раскололось как бы на две части - одна часть считала, что нужно заключить договоры с властями и домовладельцами, чтобы попробовать спа­сти эти жизненные пространства, спасти свои проекты и эксперименты, другая часть считала, что ни на какие переговоры с властями идти нельзя, эта часть начала радикализоваться.

Одной из крупнейших акций того периода была демонстрация против визита Рейгана в Берлин, когда было заявлено, что мы весь город поднимем на уши. Акция была удачной, в некоторых случаях удалось вы­гнать полицейских за пределы Кройцберга.

Бернард: Подобными активными столкно­вениями с полицией, битьем витрин и т.д. пытались также оказать влияние на поли­тиков, чтобы максимально затруднить вла­стям очищение захваченных домов. Это была стратегико-политическая сторона во­инственности того периода. Частично эта воинственность возникла из стремления удержать эти дома, а частично из ради­кального чувства протеста, то есть опре­деленное панковское мироощущение по­влияло на автономное движение, в том смысле, что ничего общего иметь с госу­дарством и системой не надо, с ними нуж­но воинственно бороться. В 80-е годы основной вопрос был - позво­лим ли мы себя интегрировать в систему или нет? Тогда в Германии еще было у власти правительство эсдеков и либера­лов. Для радикальных левых в тот период было важнее бороться не с конкретным ухудшением в положении людей, как сей­час, например, а бороться именно против интеграции в систему. Как тогда казалось, система способна интегрировать все, что угодно (как, например, панковское движе­ние) и необходимо этому сопротивляться. Именно в это время возник этот знамени­тый образ "черного блока" во время демонстраций - одетых в черное людей в ма­сках, которые ищут столкновений с поли­цией, разбивают витрины и т.д. Это очень быстро превратилось в миф, который со­вершенно не обязательно в каждом случае имел отношение к действительности.

Ханна: Кроме того, это битье витрин име­ло далеко не всегда символический харак­тер: при этом магазины разворовывались, все, что в них было, выносилось на улицу и раздавалось всем желающим. Демонст­рация служила прикрытием для экспро­приации.

Каково было отношение к "реальному социализму"?

Ханна: В принципе мы знали достаточно мало о том, что делается в Восточном бло­ке. Общее ощущение было такое - это нам не нравится, это государственно-монопо­листический капитализм. Но никаких боль­ших дискуссий на эту тему не было, счита­лось, что если ты что-то активно говоришь против того, что делается в СССР, ты тем самым помогаешь капитализму и империа­лизму,

Бернард: Главная тенденция заключалась в игнорировании так называемого "реаль­ного социализма". И поэтому, к сожале­нию, наше движение нельзя охарактеризо­вать как антисталинистское, мы тогда ни­чего не говорили конкретно против стали­низма. Но по основному содержанию и мо­тивам движения, оно было анархистским, и потому антисталинистским. В автономном движении всегда имелись и до сих пор имеются группы, которые счи­тают себя коммунистическими, но не пар­тийно-коммунистическими, а автономно-коммунистическими. Но о движении в це­лом этого сказать нельзя, так как проблема утопии, того как должна выглядеть или как называться альтернатива капитализму - анархизм, коммунизм или что-то еще - эти проблемы не обсуждаются.

Ханна: Мы больше основывались на "анти" - антикапитализм, антиимпериализм и т.д., но что касается содержания, то тут характерна сама символика - черные и красные флаги, черные и красные звезды.

Бернард: Кроме того в начале 80-х годов отрицание системы доходило до того, что люди отказывались работать в рамках ка­питалистической системы и иногда даже пользоваться социальной системой, счи­тая, что они могут жить на то, что прино­сят им их политика, их проекты. Например, распространялись брошюры о том, как ну­жно симулировать заболевания, чтобы не работать, получая при этом пособие.

Ханна: В тот момент это еще было "обще­ство благосостояния", когда речь шла не о том, как бы из людей побольше выкачать, а о том, как интегрировать людей в систе­му посредством социальной политики. То­гда государственным лозунгом было соци­альное партнерство вместо классовой борьбы. Сейчас ситуация совершенно иная.

Кроме того, в отличие от РАФ, некоторые автономные группы говорили - мы оказы­ваем сопротивление каждый день и в ходе этого повседневного сопротивления мы получаем удовольствие, ловим кайф. Поэ­тому возникло движение, получившее на­звание "герилья удовольствия". Нужно иметь в виду, что многое из того, что де­лало автономное движение, воспринима­лось и задумывалось, как некая альтерна­тива по отношению к тогдашнему умерен­но-буржуазному движению за мир.

Бернард: Это было совершенно ужасаю­щее зрелище, когда во времена движения за мир миллионы людей повторяли только одно: "мы должны быть пацифистами и не­насильниками и тогда мы сможем остано­вить войну, изменить мир и т.д." Мы пыта­лись объяснить им, что сугубо мирными методами они никогда не смогут ликвиди­ровать эту систему. Иногда даже специ­ально провоцировали реакцию, затевали столкновения с полицией.

Ханна: В принципе автономы отвергают ненасилие как обязательный принцип, но в нашем движении есть люди, которые при­держиваются более или менее ненасиль­ственной тактики. Но в основном автономы "готовы к насилию".

Нужно иметь в виду, что система всегда пыталась расколоть левое движение по этому принципу. Эта тема вносилась извне и специально муссировалась, чтобы нейт­рализовать людей. Существует определен­ная градация в понимании насилия - суще­ствует насилие против людей и насилие против вещей. Если, скажем, разбивают витрину, то это насилие против вещей, и против этого никто в движении особо не спорит. Но что касается насилия против людей, по этому поводу есть споры. У нас тоже есть поползновения со стороны госу­дарства объявлять насилием все подряд. Достаточно выйти на демонстрацию в мас­ке, это объявляют насилием, потому что это - пассивное сопротивление полиции, а значит - насилие. (В Германии есть тер­мин "монополия государства на примене­ние насилия", считается , что только госу­дарство имеет легальное право примене­ние силы - прим.ред.)

Бернард: Постоянные дискуссии по воп­росу насилия были очень непродуктивны. Но были две причины, по которым движе­ние было вынуждено к этим вопросам по­стоянно возвращаться. Государство пыта­лось дискредитировать движение, говоря, что мы "насильники и уголовные преступ­ники", и дело с нами иметь нельзя ни в ко­ем случае, они даже пустили в оборот сло­во "хаоты". Во-вторых, автономы пытались систематически практиковать насилие против вещей, чтобы показать, что госу­дарство систематически занимается повсе­дневным институциональным насилием, что вся капиталистическая система устро­ена так, что в отношении людей постоянно практикуется насилие. Автономы отвечают на это насилие и заставляют государство продемонстрировать его открыто. Был очень популярен лозунг: "Когда бьют вит­рины, вы орете, а когда умирают люди в Третьем мире, вы молчите". Это лозунг хо­рошо передает мироощущение, в резуль­тате которого появилось автономное дви­жение.

Начиная с 80-х годов были и другие важ­ные темы, обсуждавшиеся в автономном движении. Очень важным был вопрос о борьбе против атомной энергетики в связи со строительством заводов по переработ­ке ядерных отходов, особенно в Горлебене и Ваккерсдорфе и в связи со строительст­вом различных АЭС.

Ханна: Многие из этих проектов удалось предотвратить именно потому, что возник союз между буржуазным ненасильствен­ным антиядерным движением и автоном­ным радикальным движением. Иногда вла­стям не удавалось расколоть движение по принципу насилия/ненасилия. Но так было не всегда, скорее это было нетипично. На­пример, в Вендланде, в Нижней Саксонии, было достаточно сильное напряжение ме­жду местными крестьянами, боровшимися против строительства атомных объектов, и автономами, которые пришли извне. В ходе конкретных акций приходили новые люди, участвовали, находили людей, с ко­торыми могли сотрудничать. Это вообще характерно для автономного движения: ког­да происходит что-то реальное, сразу идет лавина людей, которые делают что-то вме­сте, но как только непосредственный по­вод исчезает, то эта масса рассыпается.

Бернард: Как приходят к автономам? Мы уже говорили, что значит "быть автоно­мом", - это связано с определенным мироощущением. Движение не имеет жестких структур, куда можно прийти, сказать "примите меня, я хочу участвовать". Поэто­му для людей, которые хотели принять участие в движении, было сложно найти людей и место, куда они могли бы прийти.

Ханна: Надо учитывать, что по сравнению с началом 80-х годов ситуация измени­лась. Тогда были сквоты, о которых все знали. Сейчас их нет, по крайней мере в таких масштабах, как тогда. К тому же, по мере того, как движение становилось бо­лее боевым, его структуры, встречаясь с репрессиями, как бы закрывались, стано­вились менее доступными, менее явными и напасть на них было достаточно сложно.

Бернард: Кроме того, если в движении нет писаных правил, то неписанные прави­ла могут быть очень сильными. Например, если в какую-то группу приходит человек, который выглядит несколько иначе, он уже может восприниматься, как человек несколько подозрительный. Частично это объясняется тем, что периодически разо­блачались агенты, засланные службами безопасности.

Ханна: Хотелось бы сделать краткий об­зор того, в каких политических кампаниях автономы были задействованы за послед­ние 15 лет. Во-первых, борьба за захва­ченные дома, вторая фаза которой нача­лась с момента присоединения ГДР. Дру­гое направление - антифашизм. Это было важным еще в 80-е годы, хотя не так важ­но, как сейчас. Тогда мы ограничивались сбором информации или тем, чтобы защи­щать от фашистов какие-то конкретные то­чки. Но после того, как фашистское движе­ние стало расти, это приобрело особую важность. Далее - антиядерное движение, которое было очень важным в 80-е, но в котором автономы сейчас активно не уча­ствуют. При этом аргументация против АЭС была такая - это гигантская техноло­гия, контролировать и управлять которой может только полицейское государство, поэтому нужно против этого бороться.

- А экологические аргументы?

Ханна: В принципе аргументы были и те, и другие, но автономы делали упор на со­циально-организационно-технологических моментах.

Бернард: Тема экологии всегда занимала у автономов второстепенное место, эта те­ма была прежде всего оккупирована "зеле­ными". И самое главное - в экологическом движении в Германии всегда доминирова­ли люди, которые считали, что капитализм и экология совместимы, а для нас это бы­ло неприемлемо. Мы не хотим экологичес­ки чистой Германии, которая будет чистой за счет того, что эксплуатирует Третий мир.

Следующая тема - интернационализм. Специфика отношения автономов к этой проблеме заключалась в том, что мы вос­принимали себя как людей, живущих в странах метрополии, которые тоже получа­ют привилегии по сравнению с людьми, живущими в странах Третьего мира. Отсю­да необходимость поддержки освободи­тельных движений в странах Третьего ми­ра и борьба за справедливость во всем мире, а также стремление в самом обще­стве стран-метрополий бороться против игнорирования этой проблематики.

Ханна: Следующее - это проблемы феми­низма, сексуальности и взаимоотношений между полами вообще. Поскольку автоно­мы всегда считали, что проводят не поли­тику представительства, а политику "от первого лица", то считалось, что они не могут и не должны разрывать личную жизнь и свою политическую деятельность. В частности, феминистское движение зая­вляло марксистам, что те неправы, не учи­тывая сферу воспроизводства, учитывая только производительный труд. Автономы всегда говорили им, что личная сфера то­же является политической. Женщины тре­бовали, чтобы в нашей среде были дис­куссии на эти темы. Бернард рассказывал об этом мифе об автономе, как о человеке в маске, сеющем насилие, именно этот об­раз воплощал в себе то, против чего фе­министки всегда пытались бороться. Женщины видели в этом возвращение че­рез заднюю дверь так называемых "муж­ских добродетелей". Автономы как раз проповедовали стритфайт, уличные бои с полицией, где нужно быть быстрым, ловким. Это был своего рода ковбойский культ. Многие автономные женские группы критиковали смешанное женско-мужское автономное движение, в котором процве­тает мачизм (от испанского слова "мачо" -настоящий мужчина). В результате этих дискуссий движение раскололкось, жен­щины начали создавать свои чисто жен­ские организации, в том числе и для поли­тических акций.

Бернард: Часть автономов решила опре­делить, какое же место они занимают в этом патриархальном обществе. Есть ощу­щение, что мы живем в богатой капитали­стической стране, с одной стороны, тоже получая свою долю, льготы от эксплуата­ции Третьего мира, с другой стороны, это­го не желая. Это двойственное положение левого в богатой стране они сравнивают с двойственным положением мужчины в пат­риархальном обществе. Осознавая это, не­которые мужские группы решили зани­маться антипатриархальной мужской поли­тикой в современном обществе. Идея за­ключается в том, что, как в своей частной жизни, так и в политике, надо осознать, что такое патриархальные нормы, пытаться с ними бороться, искоренять их. Дело это совсем непростое - нельзя сказать, что с этого дня я антипатриархальный мужчина. Это определенный процесс, который зани­мает ряд лет и является некой эволюцией. Многие удивляются, почему автономы так много этим вопросом занимаются, но я считаю, что если мы отвергаем существу­ющее общество, критикуем его, то мы дол­жны хорошо понимать, какую роль мы в этом обществе играем. О нынешней ситуации. Сейчас, после 1989 года, все говорят о том, что левое движе­ние вообще и автономное движение в ча­стности находятся в глубоком кризисе. Я считаю, что с разрушением советской сис­темы автономы ничего не потеряли, а, мо­жет быть, даже приобрели, - приобрели чувство облегчения, потому что противо­стоящей системы больше нет, можно со­средоточиться на борьбе с капитализмом. С другой стороны, что делать с ощущени­ем, что капитализм победил, какую альтер­нативу предложить? Начиная с 1989-90 го­дов борьба автономов направлена против нового немецкого национализма и фашиз­ма. В начале 90-х годов в Германии возни­кло очень сильное фашистское движение, какого не было со времен войны, с актив­ными боевиками на улицах.

Ханна: Структуры возникли на западе, но на востоке получили поддержку, обрели базу, которой у них раньше не было. Мно­го людей были убиты скинхедами, просто ультраправыми или даже организованны­ми фашистами. Это были прежде всего иностранцы, люди, которые иначе выгля­дели, бездомные. Автономы пытаются по­мешать фашистам проводить демонстра­ции, организуют оборону общежитий для иностранцев, ведут большую работу по сбору информации о фашистах. Есть мно­го антифашистских, антирасистских групп, специальных телефонов, по которым мож­но позвонить и сообщить информацию, обратиться за помощью. В 90-е годы, можно сказать, что автоном­ное движение, как таковое, стагнирует. Многие молодые люди, которые в 90-е го­ды пришли в политику, в автономное дви­жение, занимаются примерно тем же, что и раньше, стоят примерно на тех же пози­циях, но больше не называют себя автономами, а называют себя антифашистами. Кроме того, это и вопрос поколений: мно­гим автономам, которые когда-то начинали это движение, уже за 30 или за 40, нынеш­ние 20-летние их воспринимают, как дру­гое поколение. Когда в прошлом году го­товился конгресс автономов, трудно было привлечь многие группы из бывшей ГДР и многие группы, состоящие из молодежи. Это странно, так как позиции этих групп примерно одинаковые. Еще одна причина застоя в том, что некоторые люди, которые в этом давно участвуют, полагают, что движение погрязло в оборонительных боях и мало занимается наступлением и поэто­му теряет свою силу. Крупным успехом ав­тономов было то, что они предотвратили проведение Олимпиады 2000 в Берлине. В некоторых местах удалось предотвратить многие конкретные проекты. Это все ус­пешные акции, но они мало направлены на изменение всей системы в целом.

Ханна: Начало автономного движения пришлось на период, когда какая-то часть общества не хотела в него интегрировать­ся, тогда это вызывало конфликт. И это составляло силу автономного движения. Низкий уровень организованности тоже составлял тогда часть силы автономного движения, потому что государству было сложнее реагировать. Сейчас ситуация из­менилась, в том смысле, что общество легко готово, даже хочет выбросить из се­бя "нижнюю" треть. И поэтому угроза - "мы больше не принимаем в этом участия, без нас" - это уже не угроза. Очень многие лю­ди в обществе решили, что крах "реально­го социализма" означает, что капитализм - хорошая система, потому что она хорошо функционирует. Например, профсоюзы (даже самые передовые), которые, правда, левыми в Германии никогда не были, сей­час отбросили окончательно классовую борьбу и ведут политику, нацеленную на то, чтобы поощрять создание предприятий в самой Германии. Они готовы за это за­платить зарплатой, условиями труда, и т.д. Автономы были сильны в первую очередь тогда, когда они были непредсказуемы, в силу своей диффузности и когда они мог­ли стимулировать определенные настрое­ния среди населения. Сейчас это не полу­чается.

Бернард: Сейчас в автономном движении идет спор о том, должно ли оно организо­ваться. Частично это результат реальных проблем, потому что непредсказуемость иногда приводит к тому, что мы непред­сказуемы сами для себя. И некоторые лю­ди пришли к выводу, что нужно создать более прочную структуру. Это течение идет прежде всего из организации "Анти­фашистское действие", это общенацио­нальная организация. Ее создание вызва­ло серьезные споры в автономном движе­нии из-за опасения, что может возникнуть что-то вроде "автономной партии". Важной темой для автономов в последние годы стала тема государственных репрес­сий. Многие люди были арестованы, мно­гих ищет прокуратура и полиция. В таких масштабах этого давно уже не было. Мно­гие опасаются, что это - часть специаль­ной государственной политики, направ­ленной на то, чтобы заставить автономное движение больше заниматься проблемой самозащиты, чтобы отвлечь их от другой деятельности, не дать им заниматься ни­чем другим. В частности, некоторых това­рищей разыскивают по обвинению в том, что они пытались взорвать тюрьму, в кото­рой будут содержатся подлежащие высыл­ке иностранцы. Три человека были объяв­лены в розыске, они скрылись, проводится большая работа по сбору денег для них. Арестованы также издатели журнала "Ра­дикал". Это старое автономное издание, которое в течении ряда лет издается неле­гально. Идут процессы против активистов "Антифашистского действия". Продолжа­ются попытки властей придавить любую легальную деятельность.

- Вы говорили о расколе в авто­номном движении, что есть "жен­ский сепаратизм" и "мужской се­паратизм". Все ли автономное движение расколото по этому принципу или есть смешанные группы?

Ханна: Именно в западно-берлинской ча­сти движения этот раскол зашел сейчас уже достаточно далеко. Прежде всего это было реакцией со стороны женщин на то, что в смешанных организациях мужчины отказывались обсуждать определенные во­просы и поэтому женщины сказали: "не хо­тите обсуждать, тогда мы вынуждены соз­дать свою группу для того, чтобы этими вопросами заниматься". В последние два-три года есть и обратная тенденция, есть женские группы, которые продолжают ра­ботать как женские группы, но уже вместе с мужчинами. Эта фаза была важной, так как позволила мужчинам и женщинам осознать себя, определить свою позицию. Ошибка начинается тогда, когда говорят, что мужчины и женщины ничего общего друг с другом не имеют.

- За счет каких проектов сущест­вует автономное движение? Мы слышали о существующем в Гер­мании "Проекте А", в рамках кото­рого существует кооперативные предприятия, одни из которых ориентированы на рынок, другие - на удовлетворение нужд общины. Есть ли у автономов аналогичные программы?

Ханна: Есть те, кто не работает и получа­ет пособие, есть те, кто занимается коопе­ративными проектами, позволяющими фи­нансировать политическую деятельность. Отличие автономов от некоторой части анархистов состоит в том, что мы не счи­таем, что можно построить какой-то от­дельный островок, оазис вне общества. В этом мы согласны с идеей Франкфуртской школы, о том, что вы всегда являетесь ча­стью общества, даже если пытаетесь от него отгородиться, и изменения должны быть в существующем обществе, люди должны показывать, что возможна альтер­натива существующей системе. Есть "кол­лективы", которые делают автономы. Мно­гие люди хотят работать в таких коллекти­вах, без хозяев, без начальства. В 70-е го­дах было широкое движение, которое на­зывалось "альтернативные проекты". Идея состояла в том, чтобы создать контр-экономику в условиях капиталистического об­щества. Опыт был скорее негативным, по­тому что капитализм интегрировал или разрушил большинство этих проектов из-за того, что подобная коллективная работа при капитализме не конкурентоспособна. Люди в этих коллективах вынуждены рабо­тать гораздо больше, чем работники на ка­питалистических предприятиях, и за гора­здо меньшую плату.