V.

Борьба между анархизмом и социал-де­мократией. — Изгнание из Бельгии. — Пре­бывание в Швейцарии. — Возрождение со­циализма во Франции

Осенью 1877 года в Бельгии состоялось два конгресса: один — Интернационала в Вервье, другой — междуна­родный социалистический в Генте. Последний был в осо­бенности важен, так как стало известно, что германские социал-демократы сделают попытку захватить все рабочее движение в Европе в одну организацию, главою которой будет центральный комитет, представляющий продолже­ние старого Генерального совета Интернационала, но только под новым названием. Поэтому необходимо было отстоять автономию рабочих организаций в латинских странах, и мы сделали все возможное, чтобы послать до­статочное число делегатов на конгресс. Я поехал под именем Левашова; два немца — наборщик Вернер и ме­ханик Ринке — прошли пешком почти весь путь от Базеля до Бельгии. И хотя нас было всего только девять анар­хистов в Генте, нам удалось помешать осуществлению централизационного проекта.

С тех пор прошло четверть века; состоялся ряд меж­дународных социалистических конгрессов, и на каждом из них поднималась одна и та же борьба: социал-демо­краты пытались завербовать все рабочее движение Евро­пы под свое знамя и подчинить своему контролю; анар­хисты же восставали против этого и старались помешать этому. Сколько сил истрачено понапрасну! Сколько вы­сказано горьких слов, как дробятся силы! И все это по­тому, что социал-демократы, стремящиеся к «завоева­нию власти в существующем государстве», не понимают, что деятельность в этом направлении не может вместить в себя все социалистическое движение! С самого начала социализм стал развиваться в трех направлениях, выра­зителями которых явились Сен-Симон, Фурье и Роберт Оуэн. Сенсимонизм породил социал-демократию, фурье­ризм дал начало анархизму, а учение Оуэна развилось в Англии и в Америке в тред-юнионизм, кооперацию и так называемый муниципальный социализм, причем это движение осталось враждебным государственному социализму социал-демократов, имея при этом точки со­прикосновения с анархизмом. Но вследствие нежелания понять, что все три движения стремятся к общей цели тремя различными путями, причем два последних дви­жения вносят свой ценный вклад в прогресс, явилось то, что двадцать пять лет было затрачено на осуществление неосуществимой утопии, которую представило бы собою единое рабочее движение по социал-демократическому образцу.

Гентский конгресс кончился для меня неожиданно.

Через три или четыре дня после начала его бель­гийская полиция узнала, кто такой Левашов, и получила приказ арестовать меня за нарушение полицейских по­становлений, которое я совершил, назвавшись в гости­нице вымышленным именем. Мои бельгийские друзья пре­дупредили меня. Они утверждали, что клерикальное министерство, находившееся у власти, способно выдать меня России, и настаивали на том, чтобы я немедленно оставил конгресс. Друзья не позволили мне даже воз­вратиться с одного большого митинга в гостиницу. Гильом загородил мне дорогу, заявивши, что он силой воспро­тивится тому, чтобы я шел в гостиницу. Пришлось мне направиться в другую сторону с несколькими товарищами, и, как только я присоединился к ним, со всех сторон темной площади, на которой находились группы рабочих, раздались свистки и перекликиванья вполголоса. Все это имело очень таинственный вид. Наконец, после долгого перешептыванья и тихого пересвистыванья, группа това­рищей повела меня под конвоем к работнику социал-демократу, где мне предстояло переночевать и где меня, анархиста, приняли самым трогательным образом как брата. На следующее утро я опять уехал в Англию, и, вновь высаживаясь на берегах Темзы, я, помнится, выз­вал добродушную улыбку у английского таможенного чиновника. Он непременно желал осмотреть мой ба­гаж, а я мог показать ему только крошечный ручной саквояж.

В этот раз я опять недолго оставался в Лондоне. По богатым материалам Британского музея я принялся за изучение Французской революции, именно как зачинаются революции. Но это меня не удовлетворяло: мне нужна была более живая деятельность, и я скоро отправился в Париж. После беспощадного усмирения восстания Ком­муны здесь начинало пробуждаться рабочее движение, и мне удалось принять в нем участие. Вместе с итальян­цем Костой, несколькими французскими рабочими-анар­хистами и Жюлем Гедом с его товарищами, которые в то время еще не были узкопартийными социал-демо­кратами и отрицали парламентскую деятельность, мы основывали первые социалистические группы.

Начали мы с очень небольшого. Человек по пяти, по шести мы встречались в кафе; а когда нам удалось со­брать сотню рабочих на митинг, мы уже ликовали. Никто не мог предвидеть тогда, что через два года движение так разрастется. Но во Франции дела развиваются осо­бым путем. Когда реакция берет верх, все видимые следы движения исчезают; лишь немногие энтузиасты пробуют плыть против течения. Но вот каким-то таинственным путем, через посредство невидимого впитывания идей, реакция подточена. Зарождается новое течение, а потом вдруг оказывается, что идея, которую все считали уже мертвой, была жива все время, росла и распространялась. И как только открытая агитация становится возможной, выдвигаются сразу тысячи сторонников, существо­вания которых никто не подозревал. «В Париже, — гово­рил старик Бланки, — всегда есть пятьдесят тысяч чело­век, которые не принимают никакого участия в сходках и демонстрациях, но как только они почувствуют, что народ может выйти на улицу и там заявить свое мнение, они тотчас же являются и, если нужно, идут на штурм». Так оно было и тогда. Нас было не больше двадцати чело­век, чтобы вести движение, и мы имели не более двухсот открытых сторонников. На первых поминках Коммуны, в марте 1878 года, нас было не больше двухсот человек. Но два года спустя пришла амнистия для коммунаров, и все рабочее население Парижа высыпало на улицы, чтобы приветствовать возвращающихся. Оно толпилось на их митингах и восторженно принимало изгнанников. Социалистическое движение сразу выросло и увлекло за собою радикалов.

В апреле 1878 года пора оживления в Париже еще не наступила, и в одну прекрасную ночь арестовали Косту и еще одного товарища-анархиста, француза Педуссо. Полицейский суд приговорил их к полутора годам тюрьмы, как членов Интернационала. Я избежал ареста только вследствие ошибки. Полиция искала Левашова и пришла арестовать одного русского студента с очень похожей фамилией. Я уже прописался под моим настоя­щим именем и прожил в Париже еще около месяца. Затем русские товарищи вызвали меня в Швейцарию.