LXIII
РАЗЛОЖЕНИЕ СЕКЦИЙ
Две враждебные силы стояли друг против друга в конце
1793 г.: Комитеты общественного спасения и общественной безопасности, которым
подчинялся Конвент, и Парижская коммуна. Настоящая сила Коммуны была, впрочем,
не в отдельных людях, как бы они ни были популярны: не в ее мэре Паше, не в ее
прокуроре Шометте или его помощнике Эбере, ни даже в ее Генеральном совете. Ее
сила была в секциях. Вследствие чего центральное правительство и направило
свои усилия к тому, чтобы секции подчинить своей власти.
Когда Конвент отнял у секций право самим созывать свои
общие собрания по мере надобности, они начали создавать «народные общества»,
или «секционные общества». Но к этим обществам отнеслись очень недружелюбно
якобинцы, которые становились вполне людьми правительственными; а потому в
конце 1793 и в начале 1794 г. в Клубе якобинцев много говорилось против народных
и секционных обществ, тем более что роялисты в то время делали усилия, чтобы
овладеть ими. «Из трупа монархии, — говорил один из якобинцев, Симонд, — вышло
несметное количество ядовитых насекомых, которые не так глупы, чтобы надеяться
на воскресение трупа»; они стараются поддержать конвульсии в политической
жизни страны*. В особенности в провинции эти «насекомые» пользовались успехом.
Множество эмигрантов, продолжал Симонд, «законников, финансистов, агентов
старого порядка» наводняют деревни, овладевают народными обществами и
становятся их президентами и секретарями.
* Societe des Jacobins. Receuil
des documents. Red. et introd. par A. Aulard v, 1—6. Paris, 1889—1897, v. 5, p. 723.
Нет никакого сомнения, что народные общества, которые
в Париже были не что иное, как собрания секций, организовавшихся под другим
именем*, вскоре «очистились» бы сами, без постороннего вмешательства, т. е.
исключили бы скрывавшихся в них роялистов и продолжали бы дело секций. Но вся
их деятельность не нравилась якобинцам, которые относились враждебно к этим
«новичкам», превосходившим их в «патриотизме» (т. е. в преданности революции).
«Их послушать, — говорил Симонд, — так выходит, что патриоты 89 года... не что
иное, как усталые и заезженные клячи, которых надо
приколоть, потому что они не могут поспевать за новичками на пути революции».
И он выдавал истинные опасения и страхи якобинской буржуазии, когда говорил о
«новом, четвертом Законодательном собрании», которое эти «новички» хотят
созвать, чтобы идти дальше, чем шел Конвент. «Наши злейшие враги, — прибавлял
Жанбон Сент-Андре, — не за дверьми нашего собрания; мы их видим: они среди
нас; они хотят идти дальше нас в революционных мерах»**.
* См. у Мелье статуты народного
общества, организованного секцией Пуассоньер (Mellie Е. Les sections de Paris pendant la Revolution. Paris, 1898).
** Societe des Jacobins, v. 5, p. 624—625.
После чего Дюфурни говорил против всех секционных
обществ, а Дешан называл их «маленькими вандеями». Что же касается Робеспьера,
то он немедленно выступил со своим любимым аргументом «происки иностранцев!».
«Мои опасения, — говорил он, — к сожалению, вполне оправдались. Вы видите, как
контрреволюционное лицемерие преобладает в этих обществах. Агенты Пруссии,
Англии и Австрии хотят этим способом уничтожить власть Конвента и патриотический
авторитет Якобинского общества»*.
* Ibid., vol. 5, p. 578,
заседание 26 декабря 1793 г. Когда кордельер Моморо решился заметить, что
кордельеры часто себя спрашивали, имеют ли они право мешать образованию
народных обществ, так как «право собираться в народные общества священно»,
Робеспьер сухо ответил ему: «Все, что предписывается общественным спасением,
несомненно, согласно с принципами».
Враждебное отношение якобинцев к народным обществам,
очевидно, было враждебностью по отношению к самим секциям города Парижа и к
таким же организациям в провинциях; это была враждебность всякого центрального
правительства к народному самоуправлению. Таким образом, как только
революционное правительство было утверждено декретом 14 фримера II года (4
декабря 1793 г.), право выбирать мировых судей и их секретарей — право,
присвоенное себе секциями еще в 1789 г. и впоследствии утвержденное за ними
законом, было отнято у них. Судьи и секретари должны были впредь назначаться
Генеральным Советом департамента (декреты 28 декабря 1793 г. и 12 мая 1794
г.). Мало того, даже право секций выбирать свои комитеты
общественной благотворительности было отнято у них в декабре 1793 г. и
было взято в свои руки Комитетами общественного спасения и общественной
безопасности!
Народная революционная организация секций была подрезана, таким образом, в самом корне.
Но всего лучше выступает основная мысль якобинского
правительства в том, как оно сосредоточило в своих руках все полицейские
обязанности. Мы видели (гл. XXIV), какое значение приобрели секции как органы
муниципальной и революционной жизни Парижа; мы упоминали о
том, что они делали для снабжения города жизненными припасами, для записывания
волонтеров, для организации вооружения и отправки батальонов на войну, для
фабрикации селитры*, для организации труда, для безработных и неимущих и т. п.
Но рядом с этими обязанностями секции города Парижа и других больших городов
отправляли также и полицейские обязанности. В Париже это уже началось с
14 июля 1789 г., когда сформировались «окружные комитеты»**, взявшие на себя
полицейские обязанности. Закон 6 сентября 1789 г. утвердил их в этих
обязанностях, а в следующем октябре парижский муниципалитет, еще временный в
ту пору, устроил свою тайную полицию под названием комитета расследований.
* Так как купить ее для выделки пороха было негде, то
выскребали осадки селитры на стенах старых погребов.
** Париж подразделялся тогда на округа.
Таким образом муниципалитет,
хотя и зародился сам из революции, возвращался к одной из худших традиций
старого порядка — тайной полиции. После 10 августа 1792 г. Законодательное
собрание постановило, что вся «полиция общественной безопасности» должна
перейти в руки советов, департаментских, окружных и муниципальных; и под
руководством одного общего Комитета надзора были установлены подчиненные ему
полицейские комитеты в каждой секции. Вскоре, впрочем, по
мере того как борьба между революцией и ее противниками становилась все
ожесточеннее, эти Комитеты были завалены работой, а потому 21 марта 1793 г. в
каждой коммуне и в каждой секции коммуны в больших городах, разделенных, как
Париж, на секции, были установлены особые революционные комитеты, из 12 членов
каждый*.
* См. права, данные секцией Пантеона своему комитету, у Мелье (Mellie
Е. Les sections de Paris pendant la Revolution, p. 185).
Таким образом секции через
посредство своих революционных комитетов обращались в полицейские учреждения.
Правда, круг действия этих комитетов был ограничен сперва
надзором за иностранцами; но мало-помалу они приобрели права, такие же обширные,
как и управление тайной полиции в монархическом государстве. В то же время
можно было проследить, как секции, бывшие сперва органами народной революции,
понемногу подавлялись по лицейскими
обязанностями своих комитетов, а сами эти комитеты, все более и более теряя
характер муниципальных органов, обращались во второстепенные органы
полицейского надзора, всецело подчиненные Комитету общественной безопасности*.
* Les sections de Paris pendant la Revolution, p. 189 et suiv., — где даны интересные подробности об органе тайной
полиции, называвшемся Комитетом общественного спасения парижского департамента,
и другие сведения в том же роде.
Комитеты общественного спасения и общественной безопасности
отделили таким образом революционные комитеты от своей
соперницы, Парижской коммуны, которую они ослабили этим способом. Приучая же
секции и их комитеты к повиновению, они обращали их понемногу в части
государственного, чиновничьего механизма. Наконец, под предлогом прекращения
злоупотреблений Конвент обратил их в своих чиновников на жаловании и вместе с
тем подчинил все 40 тыс. революционных комитетов Комитету общественной
безопасности. Ему же вместе с тем дано было право производить чистку этих
комитетов и самому назначать их членов.
Стремясь все централизовать в своих руках, как это
делала монархия в XVII в., центральное государственное чиновничество республики
отняло таким образом у народного самоуправления право
выбора судей, администрации благотворительности, распоряжения массой
хозяйственных дел, сношения с армией и т. д., а также ограничило его в других
отправлениях и, наконец, вполне подчинило себе в делах полиции.
Но этим самым государство окончательно убило секции,
революционные муниципалитеты и революционный дух. Почва подготовлялась для
реакции.
В самом деле, после этого секции в Париже и народные
общества в провинциях окончательно умерли. Государство поглотило их. И их
смерть была смертью революции. С января 1794 г. общественная жизнь Парижа была
убита, говорит Мишле. «Общие собрания секций не проявляли больше жизни; вся
власть перешла к их революционным комитетам; а эти комитеты, перестав быть
выборными и обратившись в чиновников, назначаемых правительством, тоже не
проявляли жизненности».
Теперь, когда якобинскому правительству заблагорассудилось раздавить Парижскую коммуну, оно могло это сделать, не опасаясь за свое существование. Так оно и сделало через два месяца, в марте 1794 г.