LV

ВОЙНА. ИНОСТРАННОЕ НАШЕСТВИЕ ОТРАЖЕНО

После измены Дюмурье и изгнания жирондистских вождей из Конвента республике пришлось снова произвести полную реоргани­зацию своих армий, в этот раз на демократических началах. Ей предстояло переменить весь состав высшего военного начальства, чтобы заменить жирондистов и роялистов республиканцами-мон­таньярами.

Условия, в которых совершались эти замещения, были так ужасны, что только революционная энергия народа могла выпол­нить их. Приходилось действовать в виду неприятеля, посреди вну­тренних восстаний и подпольной работы заговорщиков, которая велась во всей Франции имущими классами, чтобы голодом до­вести республиканские армии до отчаяния и предать их неприя­телю. Действительно, почти везде директории департаментов и округов, остававшиеся в руках фейянов и жирондистов, делали все, чтобы, помешать снабжению армий припасами, снарядами и т. п.

Потребовался весь гений революции, вся юношеская смелость народа, пробудившегося от долгого сна, вся вера революционеров в воплощение их идеалов равенства, чтобы с успехом вести ту ска­зочную борьбу, которую пришлось выдержать санкюлотам против иностранного вторжения и внутренней измены. Но сколько раз народ, истекая кровью, был близок к отчаянию!

Если в настоящее время война может разорять целые области, то легко понять, какие опустошения она производила 120 лет тому назад среди населения, несравненно более бедного. В департамен­тах, близких к театру войны, хлеб приходилось косить еще зеле­ным, чтобы кормить лошадей. Там, где действовала какая-нибудь из 14 армий республики, почти все лошади и рабочий скот были забраны для военных потребностей. Солдатам так же не хватало хлеба, как и крестьянам и бедному населению в городах.

Во всем чувствовался такой же недостаток. В Бретани, в Эльзасе комиссары Конвента должны были обращаться к жителям больших городов, как Брест или Страсбург, с приглашением обуться всем в деревянные башмаки и послать всю свою обувь сол­датам. Все кожи приходилось отбирать силой, и всех сапожников заставлять работать на войско; и все-таки обуви не хватало, так что даже солдатам иногда раздавали деревянные башмаки. Хуже того. Приходилось составлять комитеты, чтобы отбирать в частных домах «всю кухонную утварь, котлы, кастрюли и всякую медную посуду и свинцовые вещи, равно как всю медь и свинец не в подел­ках». Так было сделано, например, в округе города Страсбурга.

В самом Страсбурге представители Конвента и муниципалитет вынуждены были просить у обывателей платья, чулки, башмаки, рубашки, простыни, одеяла и всякое старое белье, чтобы одеть оборванных волонтеров; кровати в частных домах брались для раненых. Но всего этого не хватало, и по временам комиссары Кон­вента вынуждены были налагать на население тяжелые революци­онные налоги, взыскивая их преимущественно с богатых. Так дела­лось особенно в Эльзасе, где крупные помещики не хотели отка­зываться от своих феодальных прав, на защиту которых выступила Австрия. На юге, в Нарбонне, один из представителей Конвента однажды вынужден был потребовать, чтобы все граждане и граж­данки города явились на набережную разгружать барки и нагру­жать на повозки припасы, привезенные для армии*.

* Несмотря на все, что рассказывают реакционные историки о терроризме Кон вента видно из архивных документов, что одни санкюлоты и несколько молодых гражданок ответили на этот патриотический призыв «ни один мюскадэн и ни одна мюскадэнтка» (вычурно разряженные франты и франтихи из богатых классов) не оказались на набережной. После чего комиссар Кон­вента удовольствовался тем, что наложил на богатых «патриотическое при ношение в пользу бедных».

Однако же мало-помалу армия была реорганизована. Генералы из жирондистов были устранены, и люди молодые заняли их места. Это были везде люди новые, для которых война еще не стала ре­меслом, воодушевленные всем энтузиазмом народной революции. Они скоро создали новую военную тактику, которую впоследствии приписывали Наполеону, — тактику быстрых передвижений и боль­ших масс, нападающих на отдельные части неприятельской армии и уничтожающих их, раньше чем они успеют соединиться. Оде­тые в лохмотья, часто босоногие, очень часто впроголодь, но вдох­новленные революцией и идеями равенства волонтеры 1793 г. одер­живали победы там, где поражение казалось неизбежным. При этом комиссары Конвента выказывали суровую энергию, чтобы про­кормить эти армии, одеть их, организовать перевозку. Почти всегда равенство было их руководящим началом. Было, конечно, и среди комиссаров Конвента несколько негодных людей, как Камбасерес, были также глупые люди, окружавшие себя роскошью, которая и погубила впоследствии Бонапарта, и было несколько, несомненно, стремившихся к наживе, но то были очень редкие исключения. Почти все 200 комиссаров Конвента делили с солдатами их нищету и опасности.

Все усилия дали победу, и после того как в августе и сентябре пережит был очень мрачный период неудач, республиканские ар­мии, наконец, одержали верх. В начале осени иностранное втор­жение было остановлено.

В июне 1793 г., после измены Дюмурье, Северная армия была в полном разложении. Ее генералы готовы были драться между собой, а против нее стояли четыре армии, представлявшие 118 тыс. человек англичан, австрийцев, ганноверцев и голландцев. Вынуж­денная покинуть свой укрепленный лагерь и отступить за реку Сарпу, Северная армия предоставила неприятелю крепости Ва­лансьен и Конде и открыла дорогу в Париж.

В обеих армиях, защищавших Мозель и Рейн, едва насчитыва­лось 60 тыс. человек, имевших против себя 83 тыс. пруссаков и австрийцев и отряд кавалерии из 6 тыс. эмигрантов. Кюстин, привязанность которого к республике была очень сомнительна, оставил позиции, занятые французами в 1792 г., и дал немцам обложить крепость Майнц-на-Рейне.

Со стороны Савойи и Ниццы, где приходилось отбиваться от 40 тыс. пьемонтцев и 8 тыс. австрийцев, имелись только две маленькие армии, Альп и Приморских Альп, обе совсем дезорганизо­ванные вследствие восстаний в Форезе, в Лионе и Провансе.

Еще южнее, в Пиренеях, 23 тыс. испанцев вступили во Фран­цию и встретили против себя только 10 тыс. человек, не имевших ни пушек, ни припасов. При помощи эмигрантов испанцы овладели несколькими укреплениями и угрожали всей провинции Руссильона.

Что касается до Англии, то она уже в 1793 г. приняла тактику, которой держалась впоследствии в наполеоновских  войнах. Не очень-то зарываясь сама, она платила державам, вошедшим с ней в союз, чтобы они воевали с Францией; а тем временем она отби­рала у Франции ее колонии и разоряла ее иностранную торговлю. В июне 1793 г. английское правительство объявило блокаду всех французских портов, и английские корабли, вопреки международ­ному праву того времени, стали хватать корабли нейтральных дер­жав, везшие жизненные припасы во Францию. В то же время Англия покровительствовала эмигрантам, ввозила тюки прокла­маций и оружие в Бретань и Вандею и подготовляла себе сторон­ников, чтобы овладеть портами Сен-Мало, Брест, Нант, Бордо, Тулон и др.

Внутри самой Франции революционерам приходилось бороться с сотней тысяч крестьян, восставших в Вандее и доведенных духо­венством до фанатизма; Бретань волновалась, и в ней усиленно ра­ботали английские эмиссары; буржуазия больших коммерческих городов, как Нант, Бордо и Марсель, недовольная застоем торговли, сносилась с англичанами. Лион и Прованс были в полном восста­нии; в Форезе работали священники и эмигранты, а в самом Па­риже все те, кто разбогател с 1789 г., спешили покончить с рево­люцией и готовились к дружному на нее нападению.

В таких условиях союзники: немцы, австрийцы и т. д. — были так уверены, что скоро восстановят во Франции королевскую власть, что рассчитывали уже через несколько недель посадить на престол Людовика XVII. Ферзен, поверенный и друг Марии-Антуанеты, уже обсуждал со своими друзьями, из кого составить совет регентства; а проект поставить графа д'Артуа во главе недоволь­ных в Бретани был составлен Англией, Испанией и Россией*.

* Письмо барона Стединка. писанное 26 апреля из Петербурга.

Если бы союзники пошли тогда прямо на Париж, они, несом­ненно, поставили бы революцию в крайне затруднительное положе­ние. Но потому ли, что они боялись возобновления сентябрьские убийств, или потому, что они предпочитали овладеть французскими крепостями, вместо того чтобы осаждать Париж, во всяком случае они замедлили свое наступление и обложили Валансьен, Конде и Майнц. Майнц защищался и сдался только 22 июля. Конде сдался лишь несколькими днями раньше, после четырехмесячного сопротив­ления; а 26 июля сдался Валансьен после штурма, к великому восторгу местной буржуазии, сносившейся с герцогом Йоркским во все время осады. Австрия вступила в обладание этими двумя кре­постями.

Начиная с 10 августа дорога на Париж была таким образом открыта союзникам, имевшим до 300 тыс. человек между Остенде и Базелем.

Что же помешало им еще раз идти на Париж, освобождать Марию-Антуанету и ее сына? Было ли это снова желание овладеть крепостями, которые остались бы за ними, что бы ни случилось во Франции? Был ли это страх ожесточенного сопротивления со стороны республиканской Франции или же то были, что кажется вероятнее, дипломатические соображения?

Документы, касающиеся французской дипломатии того времени, далеко еще не все обнародованы, так что приходится довольство­ваться догадками. Известно, впрочем, что летом и осенью 1793 г. Комитет общественного спасения вел переговоры с Австрией на­счет освобождения Марии-Антуанеты, ее сына и дочери и их тетки мадам Элизабет. Известно также, что даже в 1794 г. Дантон был еще в тайных переговорах с английскими вигами, чтобы остановить английское нашествие. В Англии ждали со дня на день, что глава вигов Фоке свергнет торийское министерство Питта и станет у власти; и два раза (в конце января 1794 г., во время обсуждения ответа на тронную речь, и 16 марта того же года) во Франции на­деялись, что английский парламент выскажется против продолже­ния войны с Францией*.

* Авенель приписывал даже падение Дантона провалу его английской дипло­матии, против которой всегда восставали Робеспьер и Барер (Avenel С. Lundis revolutionnaires. Paris, 1875, р. 245).

Во всяком случае союзники после первых своих успехов, не по­шли прямо на Париж, а снова стали осаждать крепости; герцог Йоркский направился на Дюнкирхен и начал его осаду 24 августа, а герцог Кобургский осадил Ле-Кенуа.

Республике дали таким образом время передохнуть, и это поз­волило Бушотту, заступившему место военного министра после Паша, реорганизовать армию. Ее усилили новым набором в 60 тыс. человек, и ей сумели найти республиканских генералов, между тем как Карно, состоя в Комитете общественного спасения, пытался внести больше единства в действия различных генералов, а ко­миссары Конвента при армиях вдохновляли войска революционной анергией.

Таким образом прошел август, во время которого неудачи на границе и в Вандее оживили было надежды роялистов и сеяли от­чаяние среди многих республиканцев.

Но с первых же дней сентября 1793 г. республиканские армии, вдохновленные общественным мнением, перешли в наступление на севере, на Рейне и в Пиренеях. Новая тактика действительно увен­чалась успехом на северной границе, где герцог Йоркский, яростно атакованный французами при Гондшоте, вынужден был снять осаду Дюнкирхена. В других местах результаты получились, однако, не­определенные.

Комитет общественного спасения воспользовался этим, чтобы потребовать от Конвента и получить почти диктаторские права, «вплоть до заключения мира». Но, конечно, не диктатура Комитета помогла остановить вторжение, а то, что солдаты, видя везде, как новые республиканские начальники выходили из их рядов и в не­сколько дней в бою достигали высших чинов, а также вдохновлен­ные комиссарами Конвента, которые шли в атаку со шпагой в руке во главе наступавших колонн, делали чудеса храбрости. Несмотря на очень тяжелые потери, они одержали в Ваттиньи 15 и 16 ок­тября первую большую победу над австрийцами и одержали ее штыками, так как деревня Ваттиньи 8 раз переходила из рук в руки во время сражения. Мобеж, осажденный австрийцами, был освобожден, и вообще эта победа оказала на ход событий то же влияние, что и победа при Вальми в 1792 г.

Лион, как мы видели, вынужден был сдаться республиканской армии 9 октября, а в декабре Тулон был отнят у англичан штур­мом, который был начат 8 фримера II года (28 ноября 1793 г.) и продолжался до 26 фримера (16 декабря). В этот день Англий­ский редут и форты Эгильен и Баланье были взяты силой. Анг­лийская эскадра подожгла французские корабли, стоявшие в порту, а также арсеналы, эллинги и склады и ушла в море, предоставляя роялистов, выдавших ей Тулон, мести республиканцев.

К несчастью, эта месть была ужасна и оставила глубокую не­нависть в сердцах населения: 150 человек, большой частью морских офицеров, были расстреляны картечью «в куче», после чего нача­лись казни в розницу революционными судами.

В Эльзасе и на Рейне республиканские армии с самого начала кампании вынуждены были оставить свои оборонительные линии вокруг Виссенбурга. Это открывало дорогу на Страсбург, где за­житочная буржуазия звала к себе австрийцев, прося их овладеть городом во имя Людовика XVII. Но австрийцы нисколько не стремились усиливать королевскую власть во Франции, и это дало время генералам Гошу и Пишегрю при помощи представителей Кон­вента Сен-Жюста и Леба реорганизовать армию и самим перейти в наступление. Гош разбил австрийцев при Генисберге 6 нивоза (25 декабря) и освободил Ландау.

Тем временем наступила зима, и кампания 1793 г. закончилась без решительных успехов с той или с другой стороны. Армии ав­стрийцев, пруссаков, гессенцев, голландцев, пьемонтцев и испанцев оставались на границах Франции; но размах нашествия был оста­новлен. Пруссия думала даже отделиться от союзников, и Англия должна была взять на себя в Гааге (28 апреля 1794 г.) обязатель­но заплатить прусскому королю 7500 тыс. франков и выплачивать ежегодную субсидию в 1250 тыс. франков, взамен чего прусский король должен был выставить против Франции армию в 62 400 человек.

Следующей весной война должна была начаться снова; но республика была уже в гораздо лучших условиях, чем раньше. Благо­даря одушевлению, которым революция сумела вдохновить бедные классы, Франция могла теперь понемногу высвободиться из когтей врагов, стремившихся задушить ее.

Но ценой каких жертв, внутренних сотрясений и какой потери личной свободы, которая должна была убить революцию и предо­ставить Францию деспотизму военного «спасителя»!

Ужасные последствия, которые Робеспьер и Марат предвидели, когда жирондисты хотели войны, чтобы осилить королевскую власть, не прибегая к народному восстанию, — эти последствия выступали вполне ясно. А за ними уже показывался призрак воен­ной диктатуры, скоро приведшей Францию к Наполеоновской им­перии. Война оказалась камнем на шее у революции.