XLIX

ВОЗВРАТ ОБЩИНАМ ИХ МИРСКИХ ЗЕМЕЛЬ

Покуда жирондисты властвовали в Конвенте, дело общинных земель не подвигалось. Конвент ничего не делал, чтобы ослабить пагубное действие законов, проведенных в августе 1792 г., ни еще менее, чтобы провести предложение Майля относительно воз­врата общинам отнятых у них земель.

Зато тотчас же после 2 июня Конвент взялся за этот великий вопрос и уже девять дней спустя (11 июня 1793 г.) провел ра­дикальный закон об общинных землях, составляющий эпоху в жизни французских крестьян, — один из законов, наиболее бо­гатых последствиями во всем французском законодательстве. В силу этого закона все земли, отнятые у общин в продолжение последних 200 лет на основании указа 1669 г. о троении (см. пре­дыдущую главу), должны были быть возвращены общинам, равно как и все пустопорожние земли, выгоны, луга, пески, за­росли и т. д., которые были захвачены или отняты у общин частными лицами каким бы то ни было способом, включая сюда и те земли, относительно которых Законодательное собрание установило было 40-летнюю давность*.

* Все вообще общинные земли, гласил закон 10—11 июня 1793 г., «извест­ные в республике под разными именами пустопорожних и неэанятых земель: gastes, garrigues, landes, выгонов, выпасов, ajoncs, зарослей, общественных лесов, hermes, vacants, palus, болот, гор или под каким-либо другим наимено­ванием — по самому существу своему принадлежат всему обществу обитателей, или членов коммуны, или секций (отделов) коммуны». Коммуны имеют право требовать их возврата лицами, захватившими такие земли. «Статья 4 раздела 25 указа о водах и лесах 1669 г., равно как и все другие указы, декларации, постановления Совета и грамоты, которые с той поры разрешали троение, раздел, частный выдел или уступку лесов, удельных или помещичьих, в ущерб общинам... и все судебные решения в таких делах, и акты, совершенные в силу таких решений, уничтожаются и счи­таются не имеющими силы». Сорокалетняя давность владения, признанная достаточной по закону 28 августа 1792 г. для признания права собствен­ности за частным лицом, «ни в каком случае не сможет заменить законного акта о владении, законным же актом не может быть признан акт, исходя­щий от феодальной власти».

Впрочем, хотя и принимая такую справедливую и нужную меру. Конвент в то же время сделал ложный шаг по отношению к разверстке общинных земель.

Два взгляда встречались тогда в Конвенте, как и везде во Франции. Крестьяне-буржуа, давно уже подбиравшиеся к общин­ным землям и желавшие их разверстки, имели за себя в Кон­венте горячих защитников; и, как водится, эти защитники ора­торствовали во имя прав собственности. Говорили они и во имя «справедливости и равенства», доказывая, что различные общины владеют очень неравными количествами земли на душу, что не мешало им, впрочем, защищать неравенство внутри каждой об­щины. Эти защитники требовали, чтобы раздел по душам был сделан обязательным*; и очень мало было таких, как Жюльен Суэ, депутат из Вогезского департамента, требовавших удержа­ния мирской собственности в целости.

* См., например, речь Р. A. Lozeau, напечатанную для распространения но постановлению Конвента.

Впрочем, после устранения жирондистских вождей Конвент под влиянием Горы уже не допустил, чтобы общинные земли достались одним только зажиточным крестьянам. Но он все-таки решил, что в интересах земледелия разверстка общинных земель желательна и что надо разрешить раздел поголовный, по душам. Рассуждение, на которое поймалось большинство монтаньяров, было то, что в республике не должно быть никого, кто не имел бы права на известную долю принадлежащей республике территории.

Разверстка в силу закона 11 июня 1793 г. должна была произойти по душам, считая каждого из жителей общины, вся­кого возраста и обоего пола, находящегося налицо или отсут­ствующего (раздел II, ст. 1). Всякий гражданин, не исключая батраков, наемных работников, прислуги на фермах и т. п., про­живший в течение года в общине, имел право на свою часть общинных земель. И в продолжение 10 лет участок, доставшийся каждому гражданину, не мог быть описан за долги (раз­дел III, ст. 1).

Однако же раздел был не обязателен. Мирской сход, состав­ленный из всех лиц, имеющих право на раздел и достигших 21-летнего возраста, будет созван, говорил закон, в воскресный день, и сход решит, желает ли он раздела общинных земель или части их. Если треть голосов будет за раздел, раздел должен быть совершен (разд. III, ст. 9), и это решение не может быть отменено.

Легко представить себе, какой переворот этот закон произ­водил в жизни деревень. Все земли, отнятые у общин помещиками, церковью, монастырями, ловкими буржуа и другими в силу ли за­кона о троении или при помощи обмана, насчитанных долгов и т. п., теперь могли быть взяты назад крестьянами. Сорокалет­няя давность отменялась; можно было восходить вплоть до 1669 г., чтобы отбирать земли, награбленные сильными и хит­рыми мира сего.

Кроме того, общинные земли, увеличенные всем тем, что за­кон 11 июня возвращал крестьянам, принадлежали уже всем— всем, жившим в коммуне более года, по числу едоков в каждой семье, включая детей и стариков. Всякое различие между «граж­данами» и «присельщиками» исчезало. Общинная земля принад­лежала всем. Это была целая революция.

Что касается до другой половины закона 11 июня, то, не­смотря на все льготы, установленные в пользу тех, кто требовал разверстки (треть жителей могла навязать ее остальным двум третям), разверстка была сделана лишь в некоторых частях Фран­ции, но далеко не везде. В северной Франции, где мало было вы­гонов и лугов, крестьяне охотно делили мирские угодья. В Бре­тани же и в Вандее они сильно противились дележу. Все хотели удержать за собой права выгона и пастбища на невозделанных землях.

В некоторых местах много было разделов. Так, например, в департаменте Мозеля, где развито виноделие, 686 общин поде­лили свои земли (107 — по душам, а 579 — по семьям) и только 119 отказались от разверстки; но в департаментах центральной и западной Франции громадное большинство общин сохранило об­щинное землевладение.

Вообще крестьяне прекрасно понимали, что после раздела бед­ные семьи станут еще беднее и обратятся в пролетариев, а потому не торопились делиться.

Нечего и говорить, что буржуазные члены Конвента, которые так охотно говорили о несправедливости, о неравенстве, если за­крепить за общинами их право на отобранные у них земли, ровно ничего не предприняли, чтобы поравнять общины, вступавшие во владение некогда утраченными ими землями. Все разговоры этих господ о «бедных общинах, которые ничего не получат», были только предлогом, чтобы ничего не делать и оставлять право на захваченные мирские земли за теми, кто их захватил. Но когда представился случай предложить что-нибудь, чтобы устранить «несправедливость», о которой они так соболезновали, они ничего не предложили*.

* Один Пьер Бриде представлял исключение (Bridet P. Observation sur le decret du 28 Aout 1792. Paris, 1793). Он предложил в сущности нечто сродное тому, что теперь называют национализацией земли. «Общинные земли, — писал он, — представляют национальную собственность, и поэтому несправедливо оставить некоторые общины в обладании большим количе­ством земель, тогда как другие владеют малым количеством». Он пред­лагал поэтому забрать все общинные земли в государственную собствен­ность и сдавать их в аренду малыми участками, если найдутся съемщики, и большими, если не найдутся, допуская к торгу обывателей us соседних округов. Все это дело находилось бы в заведовании директорией департа­ментов (род губернских земств), которые, как мы уже говорили, представ­ляли собой интересы зажиточных классов. Этот проект, очевидно, не был принят. Так как земли каждой общины нанимались бы преимущественно крестьянами самой общины, что уже делалось, причем сдатчиками были сами общины, и посторонние наниматели являлись бы только в виде исклю­чения, то весь проект сводился к следующему. Чтобы позволить несколь­ким буржуа в виде исключения снимать земли в соседнем с их общиной округе, предлагалось, чтобы государство с его бюрократией заступало место общин в распоряжении их землями, что позволило бы всяким крупным провинциальным тузам обогащаться на счет сельских общин. На это сво­дился весь проект. Но начинался он, конечно, с идей общей справедли­вости, привлекательных для социалистов-горожан, плохо знакомых с тру­довой жизнью деревень и плохо разбирающихся в ней. В сущности проект стремился к созданию во имя государственной прямолинейности, массы других несправедливостей и бесчисленных синекур.

Те общины, которые, не теряя времени, отобрали на деле у захватчиков свои исконные земли, вступили в обладание ими и удержали их. Потом, когда наступила реакция и вернувшиеся по­мещики снова вошли в силу, им не удалось вернуть себе земли, отошедшие от них по закону 11 июня. В действительное веще­ственное обладание ими уже вступили крестьяне, и отобрать их правительство не решалось. Те же общины, которые этого не сде­лали, так и остались ни с чем.

Как только реакция взяла верх над революционерами, как только восстание «последних монтаньяров», начатое 1 прериаля III года (20 мая 1795 г.) было разбито, первой заботой Конвента, ставшего тогда уже реакционным, было уничтожить революцион­ные законы монтаньярского Конвента. 21 прериаля IV года (9 июня 1796 г.) выпущен был уже закон, воспрещавший возврат общинам отобранных у них земель*.

* «Принимая во внимание, что приложение к жизни закона 11 июня 1793 г. возбудило множество жалоб», что разбор этих жалоб взял бы слишком много времени и «что необходимо, однако, сейчас же положить конец худым последствиям буквального приложения закона 11 июня 1793 г., некоторые неудобства которого уже чувствуются... временно приостанавли­ваются все судебные дела и преследования, вытекающие из сего закона, и все теперешние владельцы означенных земель остаются временно во владении оными» (Dalioz M. D. Repertoire methodique et alphabetique de legisla­tion, de doctrine et de jurisprudence, v. 1—44. Paris, 1845—1870, v. 9, р. 195).

Год спустя, 21 мая 1797 г., выпущен был новый закон, запре­щавший общинам отчуждать или обменивать свои угодья на основании законов 11 июня и 24 августа 1793 г. Для каждого отчуждения нужно было с тех пор испрашивать особый акт. Этот закон, .очевидно, имел в виду приостановить грабеж общинных земель, совершавшийся теперь под видом раздела и доходивший по окончании революции до скандальных размеров.

Наконец, еще позже, во время наполеоновской империи, было сделано несколько попыток уничтожить законы Конвента об об­щинных землях. Но, говорит г. Саньяк*, «все попытки Директо­рии, Консульства и Империи против законов Конвента провали­вались жалким образом». Со стороны крестьян было столько установившихся интересов, что трудно было их преодолеть.

* Sagnac Ph. La legislation civile de la Revolution francaise. Paris, 1898, p. 339.

Вообще можно сказать, что общины, которые на деле верну­лись в действительное обладание землями, отобранными у них со времени 1669 г., большей частью остались во владении этими землями. Те же, которые этого не сделали раньше июня 1796 г., ничего не получили.

В революции имеет силу только совершившийся факт.