XIX
ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА
Через несколько дней после взятия Бастилии
Конституционный комитет Национального Собрания поставил на обсуждение
Декларацию прав человека и гражданина. Мысль о таком торжественном заявлении
(декларации), внушенная знаменитой Декларацией независимости Соединенных
Штатов, была очень удачна. Так как во Франции происходила революция, и в
отношениях различных общественных слоев должны были в силу этого произойти
глубокие изменения, то следовало, прежде чем эти изменения найдут себе
выражение в пунктах какой бы то ни было конституции, установить их общие
начала. Народ мог видеть, таким образом, как понимает революцию революционное
меньшинство и во имя каких новых начал оно призывает к борьбе.
Такая декларация не была бы простым набором красивых
слов. Она должна была выразить общий взгляд на то будущее, которое революция
стремится завоевать, и этот взгляд, высказанный в форме заявления прав,
сделанного целым народом, должен был получить значение торжественной народной
клятвы. Выраженные в немногих словах начала, которые предполагалось провести в
жизнь, должны были вдохнуть бодрость во французский народ и показать всему
миру, куда он идет. Миром управляют идеи гораздо больше, чем это думают, а
великие идеи, выраженные в решительной форме, всегда имели влияние на умы.
Молодые североамериканские республики издали подобную декларацию, когда
свергли английское иго, и с тех пор Декларация независимости Соединенных
Штатов сделалась хартией, почти что десятью заповедями молодой североамериканской
нации*.
* «Когда течение человеческих событий, — говорилось в
Декларации независимости Соединенных Штатов, — ставит какой-нибудь народ в
необходимость порвать политические узы, соединявшие его с другим народом, и
занять в ряду земных держав то отдельное и равноправное место, на которое дают
ему право законы божеские и природы, то уважение к мнению человечества требует
от этого народа, чтобы он изложил миру побуждения, вынуждающие его к такому
отделению.
Мы считаем следующие истины бесспорными и очевидными сами по себе: что
все люди созданы равными; что они получили от создателя некоторые
неотчуждаемые права; что среди этих прав следует поставить на первое место
жизнь, свободу и искание счастья; что для обеспечения себе возможности
пользоваться этими правами люди создали в своей среде правительства,
справедливая власть которых основывается на согласии управляемых: что
всякий раз, когда какая-нибудь форма правления оказывается гибельной для тех
целей, ради которых она была создана, народ имеет право изменить или упразднить
ее и создать новое управление, обосновав его на таких началах и придав
власти такую форму, которые он найдет наиболее обеспечивающими безопасность и
счастье». (Декларация, принятая в Филадельфии 4 июля 1776 г.). Эта декларация,
правда, не отвечала коммунистическим стремлениям, высказанным тогда же многими
группами граждан Северной Америки; но она точно выражала их взгляд на ту политическую
форму, которую они хотели создать, и помогла вдохнуть в американских
революционеров гордый, независимый дух.
Вот почему, как только Собрание избрало (9 июля)
комитет для подготовительной работы по выработке конституции, возникла мысль о
составлении Декларации прав человека, и сейчас же после 14 июля представители
принялись за дело. Декларация независимости Соединенных Штатов, сделавшаяся
знаменитой с 1776г. как лозунг демократии, как выражение ее стремлений, была
принята за образец*. К несчастью, у этой декларации были заимствованы и ее
недостатки. Следуя примеру основателей американской конституции, собравшихся на
конгресс в Филадельфии, французское Национальное собрание тоже исключило из
своего заявления все, что касалось экономических отношений между гражданами, и
ограничилось провозглашением равенства всех перед законом, конституционных
свобод личности и права нации выбирать себе желательное ей правительство. Что
же касается собственности, то Декларация поспешила заявить о ее «ненарушимом и
священном» характере и прибавила, что «никто не может быть лишен собственности
иначе, как в том случае, если того потребует законом признанная
общественная необходимость, и при условии справедливого предварительного
вознаграждения». Это было прямым отрицанием права крестьян на землю и на
революционную отмену даже повинностей крепостного происхождения.
* Об этом, как видно из работы Джемса Гильома (Guillaume J. La Declaration des droits de
1'homme et du citoyen. Paris, 1900, с.
9), был упомянуто самим председателем Конституционного комитета. Чтобы
убедиться в этом, достаточно, впрочем, сравнить тексты, французских проектов и
американских деклараций, приведенные в книге Гильома.
Буржуазия таким образом провозглашала свою либеральную
программу: юридическое равенство перед законом и правительство, подчиненное
народу, существующее только по его воле. И как все так называемые
«программы-минимум» (перечисления наименьших требований), она оказалась
программой-максимум, т. е. наибольших требований. Она означала, что, по
мнению Собрания, дальше этого народу идти не следует, что он не должен
касаться прав собственности, хотя они и установлены были крепостным строем и
королевским деспотизмом, которые подлежали уничтожению.
Очень вероятно, что во время прений при составлении
Декларации прав человека были высказаны и идеи социального характера, идеи
равенства. Но они, очевидно, были отвергнуты. Мы не находим по крайней мере
никаких следов их в Декларации 1789 г.* Даже мысль Сиейеса, что «если люди не
равны в средствах, т. е. по богатству, по уму, по силе и т. д., то из
этого не следует, что они не равны в правах»**, — даже эта скромная
мысль не нашла себе выражения в Декларации, выработанной Собранием. Вместо этих
слов Сиейеса мы находим следующую формулировку первого пункта Декларации: «Люди
родятся и остаются свободными и равными в правах. Социальные различия не
могут быть основаны ни на чем ином, кроме общей пользы». Это предполагает
существование социальных различий, установленных законом ради общей пользы,
и посредством этого неправильного предположения открывается доступ всем видам
неравенства.
* В Америке, в некоторых штатах, народ потребовал
провозглашения общего права нации на всю землю; но эта идея, предосудительная
с буржуазной точки зрения, не была введена в Декларацию независимости/
* Пункт 16-й проекта Сиейеса. См.: Guillaume J. Ор. cit., p. 30.
Когда мы перечитываем теперь Декларацию прав человека
и гражданина, составленную в 1789 г., мы естественно задаем себе вопрос: имела
ли вообще эта Декларация то влияние на умы, какое ей приписывают историки? Нет
сомнения, что некоторые пункты Декларации оказали такое влияние. Так, пункт
1-й провозглашал равенство в правах всех людей; в пункте 6-м говорилось, что
закон должен быть «одинаков для всех» и что «все граждане имеют право
участвовать, лично или через своих представителей, в его создании»; пункт 10-й
гласил, что «никто не должен быть преследуем за убеждения, даже религиозные, лишь
бы проявление их не нарушало установленного законом общественного порядка», и,
наконец, пункт 12-й заявлял, что общественная власть «учреждена на пользу
всем, а не для личной пользы тех, кому она поручена». Нет никакого сомнения,
что эти заявления в обществе, где еще существовали различные формы феодальной
зависимости и где королевская фамилия смотрела на Францию как на свою вотчину,
должны были произвести целую революцию в умах.
Но также несомненно и то, что Декларация 1789 г.
никогда не имела бы того влияния, какое она приобрела впоследствии, в течение
всего XIX в., если бы революция остановилась на этом заявлении буржуазного
либерализма. К счастью, революция пошла дальше. И когда два года спустя, в
сентябре 1791 г., Национальное собрание выработало текст конституции, оно
присоединило к первой Декларации прав человека род Вступления в конституцию,
заключавшего уже следующие слова: «Национальное собрание... безвозвратно
отменяет учреждения, оскорблявшие свободу и равенство в правах». И дальше: «Не
существует больше ни дворянства, ни пэрства*, ни наследственных отличий, ни
сословных отличий, ни феодального строя, ни вотчинного суда, никаких титулов,
наций и преимуществ, из них вытекавших: никаких рыцарских орденов, никаких
корпораций или орденов, для которых требовались бы доказательства дворянского
происхождения и которые предполагали бы те или другие прирожденные различия; никакого
другого высшего положения, кроме положения чиновников при исполнении их
обязанностей. Не существует больше ни цехов, ни старшин, ни корпораций в
профессиях и искусствах или ремеслах (в этом последнем сказывается уже
буржуазный идеал всемогущего государства). Закон не признает больше ни
религиозных обетов, ни других обязательств, противных естественным правам и
Конституции!»
* Пэры были нечто вроде русских бояр XVI в., род младших родственников
короля.
Если мы вспомним, что этот вызов был брошен Европе,
еще всецело погруженной в тьму всемогущей монархической власти и феодальных
привилегий, мы поймем, почему Декларация прав человека, которую вообще не
отделяли от Вступления в Конституцию, увлекала народы во время войны
республики, а впоследствии, в течение всего XIX в., служила лозунгом
прогрессивного движения во всех европейских странах. Но не нужно забывать
одного: в этом Вступлении вовсе не выражаются желания всего Собрания, ни даже
желания вообще буржуазии 1789 г. Признать права народа и порвать с феодализмом
заставила буржуазию продолжающаяся народная революция, и мы скоро увидим,
ценой каких жертв были достигнуты эти уступки.