VIII

БУНТЫ В ПАРИЖЕ И ЕГО ОКРЕСТНОСТЯХ

Понятно, что при таких условиях Париж не мог оставаться спо­койным. Голод свирепствовал в окрестностях столицы, как и по­всюду; в самом Париже, как и в других больших городах, не хва­тало припасов; а наплыв бедняков, ищущих работы, все усили­вался, особенно в предвидении крупных событий, приближение ко­торых чувствовалось всеми.

В конце зимы (в марте и апреле) мы находим в докладах ин­тендантов упоминание о голодных бунтах и о захватах хлебного зерна в целом ряде городов: в Орлеане, в Коне (Cosnes), в Рамбуйе, в Жуйи (Jouy), в Пон-Сент-Максансе, в Брэ-на-Сене, в Сансе, в Нанжи, в Вирофле, в Монлери и т. д. В других местностях той же области, в лесах вокруг Парижа крестьяне начали в марте уничтожать зайцев и кроликов; даже леса, принадлежавшие аб­батству Сен-Дени, и те рубились, и срубленные деревья увозились на глазах у всех.

Париж жадно набрасывался на революционные брошюры, ко­торых каждый день выходило по 10, 12 и по 20, и они быстро пе­реходили из рук богатых в руки самого бедного населения. Бро­шюра Сиейеса «Что такое третье сословие?», «Соображения о ну­ждах третьего сословия» Рабо де Сент-Этьенна, несколько окра­шенная социализмом, «Права Генеральных штатов» д'Антрега и сотни других, менее известных, но часто еще более резких, чита­лись нарасхват. Весь Париж страстно негодовал против двора и дворянства, и именно в беднейших рабочих кварталах, в самых жалких кабачках городских предместий буржуазия скоро начала вербовать руки и пики, нужные ей, чтобы нанести удар королев­ской власти. Пока же, 24 апреля, вспыхнуло движение, которое впоследствии получило название «ревельоновского дела» и явилось как бы предвозвестником знаменитых революционных дней.

27 апреля был днем созыва избирательных собраний в Па­риже, и, по-видимому, во время составления наказов в предместье Сент-Антуан произошло какое-то столкновение между буржуа и рабочими. Рабочие выставили свои жалобы, буржуа ответили им грубостями. Особенно выделился своею наглостью некто Ревельон, собственник бумажной и обойной фабрики, сам когда-то бывший рабочим, но сумевший при помощи ловкой эксплуатации стать хо­зяином фабрики, на которой теперь работало до 300 рабочих. То, что он говорил, много раз пришлось слышать впоследствии: «Для рабочего достаточно черного хлеба и чечевицы; белый хлеб—не для него» и т. д.

Есть ли какая-нибудь доля истины в сопоставлении, которое делали позднее богатые во время следствия по делу Ревельона, ко­гда они указывали на факт, засвидетельствованный чиновниками у застав, а именно, что будто бы «громадная толпа» бедняков, оборванцев и всяких мрачных фигур явилась в те дни в Париж, об этом можно только строить предположения, в конце концов со­вершенно праздные. При том состоянии умов, какое было в Па­риже, и при гуле восстаний кругом столицы поведение Ревель­она по отношению к рабочим само по себе служит достаточным объяснением того, что произошло на другой день.

27 апреля народ, раздраженный сопротивлением и словами бо­гатого фабриканта, стал носить по улицам его чучело, чтобы су­дить его и сжечь на площади Грэвы, причем на площади Пале-Рояля распространился слух, что третье сословие присудило Ре­вельона к смерти. Но с наступлением вечера толпа рассеялась и только всю ночь наводила страх на богатых своими криками. На­конец, на следующее утро, 28-го, толпа явилась к фабрике Ревель­она и принудила рабочих бросить работу; затем она взяла присту­пом самый дом Ревельона и разграбила его. Явились войска, но народ сопротивлялся, бросая из окон и с крыш что попало: камни, черепицы, мебель. Тогда войска стали стрелять, а народ ожесто­ченно защищался в течение нескольких часов. В результате оказа­лось 12 убитых и 80 раненых солдат, а со стороны народа — 200 убитых и 300 раненых. Рабочие завладели трупами своих уби­тых братьев и понесли их по улицам предместья.

Несколько дней спустя в Вильжюифе собралась толпа, чело­век с 500 или 600, и пыталась взломать ворота Бисетрской тюрьмы.

Так началось первое столкновение между парижским народом и богатыми, и оно произвело сильное впечатление. Это было пер­вое появление на улице народа, доведенного до ожесточения; и призрак ожесточенной толпы глубоко повлиял на выборы, удалив от них реакционные элементы.

Нечего и говорить, что господа буржуа попытались выставить этот бунт делом врагов Франции. «Разве мог добрый парижский народ восстать против фабриканта?» — «Они подкуплены были английскими деньгами», — говорили одни. — «Недаром на неко­торых из убитых оказались деньги!» — «Деньги принцев», — гово­рили революционеры из буржуазии. И никто не хотел понять, что народ взбунтовался просто потому, что он страдал и что ему надо­ело терпеть высокомерие богатых, оскорбляющих даже самые его страдания!*

* Реакционный историк Дроз (Droz J.-F.-X. Histoire du regne de Louis XVI pendant les annees ou 1'on pouvait prevenir ou diriger la Revolution francaise, v. 1—3 Paris, 1858) вполне справедливо заметил, что деньги, найденные на некоторых из убитых, могли быть продуктом грабежа.

Таким образом, тогда же начала складываться мало-помалу легенда, которая впоследствии пыталась свести всю революцию к ее парламентской деятельности, а все народные восстания первых четырех лет революции выставляла случайными явлениями: де­лом разбойников или же агентов, находившихся на жалованье у английского министра Питта или у реакции. Впоследствии эту легенду стали повторять и историки: «Так как этот бунт мог быть использован двором как предлог, чтобы отложить открытие Гене­ральных штатов, следовательно, он мог быть только делом реак­ции». Сколько раз сталкивались мы с подобными же рассужде­ниями и в наши дни!

В действительности дни 24—28 апреля — предвестники дней 8—14 июля. С этого времени парижский народ проявляет свой революционный дух, зарождающийся в рабочих слоях предместий. Рядом с садами Пале-Рояля, которые стали революционным клу­бом буржуазии, вставали рабочие предместья — центры народного восстания. С этого момента Париж становится очагом революции, и взор Генеральных штатов, имеющих собраться в Версале, будет обращен с надеждою к Парижу. В нем будут они искать той силы, которая поддержит их и будет толкать их вперед, к борьбе за вы­ставленные ими требования, против козней двора.