IV
НАРОД НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ
Излишне было бы долго останавливаться здесь на
описании положения крестьянства и бедных классов городского населения накануне
1789 г. Все историки великой революции посвятили этому предмету ряд
красноречивых страниц. Народ стонал под тяжестью налогов, взимаемых
государством, оброка, платимого помещику, десятины, получаемой духовенством, и
барщины, требуемой всеми тремя. Население целых местностей было доведено до
нищеты. В каждой провинции толпы в 5, 10, 20 тыс. человек — мужчин, женщин и
детей — бродили по большим дорогам. В 1777 г. была официально установлена цифра
в 1100 тыс. нищих. В деревнях голод стал хроническим; он повторялся через
короткие промежутки времени и опустошал целые провинции. Крестьяне массами
покидали тогда свои деревни в надежде найти где-нибудь лучшие условия —
надежде, конечно, тщетной. Вместе с тем в городах число бедных росло с каждым
годом. Хлеба постоянно не хватало, а так как городские управы оказались
неспособными доставлять на рынки нужное количество хлеба, то голодные бунты,
всегда сопровождавшиеся избиениями народа, стали обычным явлением в жизни
Франции.
С другой стороны, изнеженная аристократия XVIII в.
растрачивала в безумной, нелепой роскоши громадные состояния — сотни тысяч,
миллионы франков годового дохода. Реакционные историки вроде Тэна могут,
конечно, приходить в восторг от образа жизни этой аристократии, потому что они
видят его издали, 100 лет спустя, и знают только по
книгам; но в действительности за регулируемыми танцмейстером внешними формами,
за всею шумною расточительностью скрывалась самая грубая
чувственность, отсутствие всякого интереса, всякой мысли, даже простых
человеческих чувств. Скука поэтому постоянно стучалась в двери этих
богачей, и, чтобы развлечься, они прибегали ко всяким самым пустым, даже самым
ребяческим забавам.
Что такое представляли собою эти аристократы, явно
обнаружилось, когда наконец разразилась революция и
когда все они, нисколько не думая защищать «своего» короля и «свою» королеву,
поспешили бежать за границу и призывать оттуда иностранцев, чтобы они защитили
их от восставшего народа. Их нравственное достоинство и степень «благородства»
их характеров достаточно обнаружились также в жизни колонии этих эмигрантов в
Кобленце, Брюсселе, Турине, Митаве.
Противоположности роскоши и нищеты, которыми так изобиловал
XVIII в., прекрасно описаны всеми историками великой революции. К ним нужно
прибавить только одну черту, значение которой особенно ясно выступает перед
нами при изучении современного положения крестьян в России.
Бедственное положение громадного большинства
французского крестьянства было, несомненно, ужасно. Оно, не переставая, ухудшалось
с самого начала царствования Людовика XIV, по мере того как росли
государственные расходы, а роскошь помещиков принимала тот утонченный и
сумасбродный характер, на который ясно указывают некоторые мемуары того
времени. Особенно невыносимыми делались требования помещиков оттого, что
значительная часть аристократии была в сущности
разорена, но скрывала свою бедность под внешнею роскошью, а потому старалась
выжать из крестьян как можно больше дохода, требуя от них уплаты мельчайших
денежных и натуральных повинностей, когда-то установленных обычаем. Через
посредство своих управляющих дворяне обращались с крестьянами с суровостью
настоящих ростовщиков. Обеднение дворянства превратило дворян
в их отношениях с бывшими крепостными в настоящих буржуа, жадных до денег, но
вместе с тем неспособных найти какие-нибудь другие источники дохода, кроме
эксплуатации старых привилегий—остатков феодальной эпохи, т. е. крепостного
права. Вот почему мы находим в исторических документах
прямые указания на то, что требовательность помещиков по отношению к платежам
крестьян заметно усилилась за последние 15 лет перед 1789 г., в царствование Людовика
XVI.
Но если историки великой революции вполне правы, когда
рисуют в самых мрачных красках положение крестьян, было бы ошибочно утверждать,
что другие историки, например Токвиль, ошибаются, когда говорят об улучшении
положения деревенского населения. В действительности в деревнях наблюдалось
двоякое явление: обеднение крестьянской массы и улучшение положения некоторых
из крестьян.
Крестьянские массы разорялись. С каждым годом их
существование становилось все более и более неустойчивым; малейшая засуха вела
к недороду и голоду. Но рядом с этим создавался — особенно там, где
раздробление дворянских имений шло быстрее, — новый класс отдельных зажиточных
крестьян, стремившихся подняться над своими односельчанами. В деревнях
появились деревенские буржуа, крестьяне побогаче, и
именно они перед революцией стали первые протестовать против феодальных
платежей и требовать их уничтожения. Именно они в течение четырех или пяти лет
революции упорно требовали, чтобы отмена феодальных прав произведена была без
выкупа, посредством конфискации дворянских земель и их раздробления; и они
же в 1793 г. ожесточеннее всех нападали на разных «бывших» (ci-devant): бывших
дворян, бывших помещиков.
В рассматриваемое время, накануне революции, именно благодаря им, крестьянам,
занимавшим видное положение в деревне, надежда стала проникать в села и стал
назревать бунтовской дух.
Следы этого пробуждения очень ясны: начиная с 1786 г.
восстания учащаются все более и более. И нужно сказать, что если отчаяние и
нищета толкали народ к бунту, то надежда на улучшение вела его к революции.
Как и все
революции, революция 1789 г. совершилась благодаря надежде достигнуть тех или
иных крупных результатов.
Без этого не бывает революции.