Антон Розенвайн
КАРАНДАШ, ДЕНЬГИ И КОММУНИЗМ
Рассказ о классовой
борьбе
"— Архимед-антихрыст
врал, погань языческая, будто дай ему точку опоры, мир перевернул, э… как бы не
так, где она, опора, то, ушла бы из-под ног, дети, чтоб они недождали,
поддержка, япона мать, тьма-то вокруг, тьмище тьмущее, со всех
сторон-то, a свету ни лучика не видать-то, вто так и висишь подвешенный, эх душа, мать вашу, забубенная,
пыка червивая, бескозырная, да расшибь
вас громом о крест колоколенный, да крест на могилу
вам, колом осиновым, упырям, иудам иудейским, масоновым,
слугам бесовским бессовестным…'' — жалелся подпольный
миллионер, к концу жизни скопивший капитал в виде геморроя, обретенного на
тюремных нарах, где он усердно "петушил"
пятнадцать лет с конфискацией на семь миллионов инвалютных тугриков. Жалелся он бабушке, видевшей Ильича собственными глазами. К
идеям "русопятства" он, подобно великому
Феодору Михалычу, прибился на сибирской каторге. А
пока баланду хлебал, да "мискою брился", сынок подрос, откопал
тайники папашины, и — за границу, где и открыл "дело", так сказать,
потомственное, только вполне легальное. И ныне видный представитель деловых
кругов, спонсор многих правозащитных комитетов, включая общество по охране прав
заключенных, бывших заключенных и пенсионеров, а об отце своем, родителе, коровинушке родной, и думать забыл.
Пенсионерка,
сочувственно кивающая головою, пользовалась во дворе репутацией почти что
великомученицы святой, не только потому, что она и только она была способна
вытереть сопли этому "пердуну", неумеющему даже толком в домино "козлить", вообще
слово "почти" применимо только исходя из ея
неумения ходить по воде и разные там чудеса вытворять, да, может, она просто не
пробовала, или не показывала никому… В возрасте пятнадцати лет она, простая
деревенская комсомолка, разве что читать-писать умела, прошла босиком по
морозу; по лесу темному дремучему; по полю, где березка, по рельсам да по
кочкам; по росе российской; на брюхе по болоту; из сибирской глубинки — в
Москву, в Кремль, к Ленину. Принял ее
Ленин, про жизнь да беды все крестьянские расспросил, правду истинную знать
хотел, а потом программу об улучшении жизни простого крестьянина рассказывать
начал. Хотела слова вождя записать, да вспомнила, что огрызок карандаша своего по дороге на хлеб какому-то мальчонке
сменяла. Тогда Ильич и подарил ей карандаш, свой, новенький, красивый такой,
наверно заграничный. "Возьми", говорит, "на память
останется".
— Ах ты ж господи, поди
дорогой будет, век мне с вами не расплатиться, товарищ Владимир Ильич.
— Да что вы, милая, при
коммунизме денег вообще не будет — успокоил вождь, и так все по-хорошему,
по-доброму, по-человечески... Как не хранила она потом карандаш тот, как не
берегла, пропал в войну. Ну, что тут поделаешь? Поплакала, покричала, да жить
как-то надо…
Эта трогательная история
спасательной соломинкой явилась к ее зятьку-Пете, инженеру за сто двадцать рэ без прогрессу,
когда все копья в борьбе за предмет гордости и хвалы инженерной мысли, были
переломаны, и судьба, помахивая поросячьим хвостиком, уже растворялась в
прокуренной атмосфере кабинета начальника АТС. Преодолевая нежелание тещи
впервые в жизни лукавить, он заставил ее явиться в редакцию
"Пионерской правды'' и выложить сией рассказ,
подобно чудо-бриллианту, на стол главного редактора.
Таким образом, как потом выяснилось, было убито сразу два "четвероногих
друга": помимо спешно поставленного телефона, была полностью
нейтрализована домашняя деятельность Марии Ивановны. Она уже больше не
надоедала родным, а наводила тоску на пионеров окрестных школ, выступая на
линейках и собраниях, а вскоре получила отдельную квартиру. Правда, старушка сама
поверила в свою беседу с вождем, и, приходя в гости к внуку и дочери,
неоднократно в лицах ее пересказывала, но разве это большая доплата? Да почему
бы и не простить пожилой женщине столь безобидную причуду, если и появляется
она не чаще, чем раз в месяц?
… Припекало летнее солнышко,
и детишки отчаянно палили из рогаток по холеному сибирскому Рональду, миллионерскому коту...
— Все оттого, Василич, — с жаром говорила очевидица Ленина, — все оттого,
что ты есть гнида буржуйская, проститутка белогвардейская, и кровопиявец. Все финансы у тебя в голове, а вот мне сам Ильич
говорил, что при коммунизме денег вообще не будет, и на что бы ты жизнь свою при коммунизме положил, не знаю,
а вот карандаша, что от Ленина
достался, жалко…
(«Ы» №10)