Антон Розенвайн

КАРАНДАШ, ДЕНЬГИ И КОММУНИЗМ

Рассказ о классовой борьбе

"— Архимед-антихрыст врал, погань языческая, будто дай ему точку опоры, мир перевернул, э… как бы не так, где она, опора, то, ушла бы из-под ног, дети, чтоб они недождали, поддержка, япона мать, тьма-то вокруг, тьмище тьмущее, со всех сторон-то, a свету ни лучика не видать-то, вто так и висишь подвешенный, эх душа, мать вашу, забубенная, пыка червивая, бескозырная, да расшибь вас громом о крест колоколенный, да крест на могилу вам, колом осиновым, упырям, иудам иудейским, масоновым, слугам бесовским бессовестным…'' — жалелся подпольный миллионер, к концу жизни скопивший капитал в виде геморроя, обретенного на тюремных нарах, где он усердно "петушил" пятнадцать лет с конфискацией на семь миллионов инвалютных тугриков. Жалелся он бабушке, видевшей Ильича собственными глазами. К идеям "русопятства" он, подобно великому Феодору Михалычу, прибился на сибирской каторге. А пока баланду хлебал, да "мискою брился", сынок подрос, откопал тайники папашины, и — за границу, где и открыл "дело", так сказать, потомственное, только вполне легальное. И ныне видный представитель деловых кругов, спонсор многих правозащитных комитетов, включая общество по охране прав заключенных, бывших заключенных и пенсионеров, а об отце своем, родителе, коровинушке родной, и думать забыл.

Пенсионерка, сочувственно кивающая головою, пользовалась во дворе репутацией почти что великомученицы святой, не только потому, что она и только она была способна вытереть сопли этому "пердуну", неумеющему даже толком в домино "козлить", вообще слово "почти" применимо только исходя из ея неумения ходить по воде и разные там чудеса вытворять, да, может, она просто не пробовала, или не показывала никому… В возрасте пятнадцати лет она, простая деревенская комсомолка, разве что читать-писать умела, прошла босиком по морозу; по лесу темному дремучему; по полю, где березка, по рельсам да по кочкам; по росе российской; на брюхе по болоту; из сибирской глубинки — в Москву, в Кремль, к Ленину. Принял ее Ленин, про жизнь да беды все крестьянские расспросил, правду истинную знать хотел, а потом программу об улучшении жизни простого крестьянина рассказывать начал. Хотела слова вождя записать, да вспомнила, что огрызок карандаша своего по дороге на хлеб какому-то мальчонке сменяла. Тогда Ильич и подарил ей карандаш, свой, новенький, красивый такой, наверно заграничный. "Возьми", говорит, "на память останется".

— Ах ты ж господи, поди дорогой будет, век мне с вами не расплатиться, товарищ Владимир Ильич.

— Да что вы, милая, при коммунизме денег вообще не будет — успокоил вождь, и так все по-хорошему, по-доброму, по-человечески... Как не хранила она потом карандаш тот, как не берегла, пропал в войну. Ну, что тут поделаешь? Поплакала, покричала, да жить как-то надо…

Эта трогательная история спасательной соломинкой явилась к ее зятьку-Пете, инженеру за сто двадцать рэ без прогрессу, когда все копья в борьбе за предмет гордости и хвалы инженерной мысли, были переломаны, и судьба, помахивая поросячьим хвостиком, уже растворялась в прокуренной атмосфере кабинета начальника АТС. Преодолевая нежелание тещи впервые в жизни лукавить, он заставил ее явиться в редакцию "Пионерской правды'' и выложить сией рассказ, подобно чудо-бриллианту, на стол главного редактора. Таким образом, как потом выяснилось, было убито сразу два "четвероногих друга": помимо спешно поставленного телефона, была полностью нейтрализована домашняя деятельность Марии Ивановны. Она уже больше не надоедала родным, а наводила тоску на пионеров окрестных школ, выступая на линейках и собраниях, а вскоре получила отдельную квартиру. Правда, старушка сама поверила в свою беседу с вождем, и, приходя в гости к внуку и дочери, неоднократно в лицах ее пересказывала, но разве это большая доплата? Да почему бы и не простить пожилой женщине столь безобидную причуду, если и появляется она не чаще, чем раз в месяц?

… Припекало летнее солнышко, и детишки отчаянно палили из рогаток по холеному сибирскому Рональду, миллионерскому коту...

— Все оттого, Василич, — с жаром говорила очевидица Ленина, — все оттого, что ты есть гнида буржуйская, проститутка белогвардейская, и кровопиявец. Все финансы у тебя в голове, а вот мне сам Ильич говорил, что при коммунизме денег вообще не будет, и на что бы ты жизнь свою при коммунизме положил, не знаю, а вот карандаша, что от Ленина достался, жалко…

(«Ы» №10)