ГЛАВА 8

УЧЕНИЕ ТУКЕРА

8.1. Общие замечания

1. Веньямин Р. Тукер родился в 1854 году в Соут-Дартмуте око­ло Нью-Бедфорда, в штате Массачусетс. С 1872 по 1874 год он изучал технологию в Бостоне, где познакомился в 1872 году с И. Варреном. В 1874 году он путешествовал по Англии, Франции и Италии.

В 1877 году Тукер временно редактировал «Word», выходив­ший в Принцетоне (Массачусетс); в 1878 году он издавал в Нью-Бедфорде трехмесячный журнал «The radical review», которого появилось всего четыре номера. В 1881 году он основал в Босто­не двухнедельный журнал «Liberty», немецкое издание которого выходило некоторое время под заглавием «Libertas». В Бостоне Тукер десять лет сотрудничал в «Globe». В 1892 году он переехал в Нью-Йорк, где с тех пор издавал еженедельную газету «Liberty».

2. Учение Тукера о праве, государстве и собственности из­ложено главным образом в его статьях в «Liberty». Собрание этих статей он издал под заглавием «Instead of a book. By a man too busy to write one. A fragmentary exposition of philosophical anarchism» («Вместо книги. Написано человеком слишком за­нятым, чтобы написать книгу. Отрывочное изложение философ­ского анархизма») (1893).

3. Тукер называет свое учение «анархизмом». «Стечение об­стоятельств сделало меня до некоторой степени известным представителем современного анархизма». «Анархия не есть лишь противоположность слову «arcoj» — политический пред­водитель. Она также противоположна «arch». «Arch» прежде все­го значит начало, происхождение, затем — правило, элемент; по­том — первое место, верховная власть, господство, правитель­ство, высшее управление, власть; наконец — держава, царство, королевство, государственная должность, административный пост. Итак, слово «анархия» может иметь различные значения. Слово «анархия» стали употреблять как философское выраже­ние, а слово «анархизм» — для определения известного фило­софского направления, чтобы выразить прежде всего отрицание власти, правительства; и с тех пор за этим словом сохраняют это значение, так что всякое другое употребление слова неверно и ведет к путанице» (с. 112).

8.2. Основы

Тукер считает личную пользу высшим законом для каждого из нас; отсюда он выводит закон свободы, равной для всех.

1. Для каждого человека его личная польза есть высший за­кон. «Анархисты не только утилитаристы, но и эгоисты в стро­гом смысле слова» (с. 24).

Что значит личная польза? Моя выгода есть все то, что по­лезно для меня (с. 24, 64). Под ней разумеются как низшие, так и высшие формы эгоизма (с. 64). Таким образом, польза обще­ства является вместе с тем и пользой каждого лица; «жизнь об­щества неотделима от жизни отдельной личности; разрушая одно, мы разрушаем и другое» (с. 35).

Личная польза есть высший закон для человека. «Анархисты всецело отвергают идею нравственного долга, естественных прав и обязанностей» (с. 24). «Сила есть единственное мерило наших естественных прав. Каждый человек, зовут ли его Билль Сайкс или Александр Романов, а также и целое общество лю­дей, будь то тайная лига китайцев или конгресс Соединенных Штатов, имеют право убивать или порабощать других людей, покорять себе весь мир, если только имеют нужную для этого силу» (с. 24). Общество имеет право угнетать личность, лич­ность имеет право угнетать общество (с. 132).

2. Из этого высшего закона Тукер выводит «закон свободы, равной для всех» (с. 42). Закон равной для всех свободы поко­ится на выгоде каждого лица, ибо «свобода есть основное ус­ловие человеческого счастья; это самая важная вещь в мире, и я стараюсь иметь ее в возможно больших размерах» (с. 41). «С Другой стороны, равенство есть одно из жизненных условий общежития» (с. 64); жизнь же общества «неотделима от жизни личности» (с. 35); следовательно, выгода каждого требует сво­боды, равной для всех.

«Равная свобода для всех означает наивысшую меру свобо­ды, при которой живущие в обществе личности одинаково и вза­имно будут уважать деятельность друг друга» (с. 65). «Занимай­ся своими делами — вот единственный нравственный закон анархизма» (с. 15). «Мы обязаны уважать права других, т. е. сферу их влияния, ограниченную свободой, равной для всех» (с. 39).

Таким образом, «в силу закона равной для всех свободы власть личности имеет свои логические пределы» (с. 59). «На законе равной для всех свободы основано различие между посягательством и сопротивлением, между господством и защи­той; различие это имеет весьма важное значение, без него не­мыслима никакая прочная общественная философия» (с. 23).

«Захват есть вторжение в область какого-нибудь лица, об­ласть, определенную известными границами, в пределах кото­рой его свобода действия не сталкивается со свободой действия других» (с. 67).

Эта пограничная линия в известных случаях выступает очень ярко; например, угроза действием не есть посягательство, если это действие само по себе не есть посягательство; «я имею пра­во угрожать тем, что я вправе совершить» (с. 153).

Но эта пограничная линия может оказаться и неясной; напри­мер: «трудно решить, представляет плохое обращение родите­лей со своими детьми нарушение свободы третьих лиц или нет» (с. 135). «Опыт с каждым днем научает нас все определеннее проводить эту границу» (с. 78). «Что касается самой сущности правонарушения, то совершенно безразлично, совершается ли оно одним лицом против другого, например простым преступ­ником, или одним против всех, как это делают неограниченные владыки; или всеми против одного, как это делают наши совре­менные демократии» (с. 23).

«С другой стороны, сопротивление посягательству не есть правонарушение, а самозащита» (с. 63). «Каждый человек имеет право отражать вторжения в его поле деятельности» (с. 59); «про­тив них можно даже употреблять силу» (с. 81); «весь вопрос за­ключается лишь в целесообразности ее применения» (с. 80).

Вполне законно «не только требовать удовлетворения за яв­ное правонарушение, но и мешать такому правонарушению; но несправедливо стеснять действия только потому, что они могли бы содействовать посягательству, например продажа спиртных напитков» (с. 167). «Точно также сопротивление не изменится от того, совершается оно одним против одного (я защищаюсь от преступника), или одним против всех (я отказываюсь повиноваться тираническому закону) или всеми против одного (народ восстает против деспота или члены общества соединяются, что­бы избавиться от преступника)» (с. 23).

8.3. Право

По теории Тукера, ни личное благо, ни свобода, равная для всех, не противоречат существованию права.

Должны быть установлены правовые нормы, т. е. нормы, основанные на общей воле (с. 52, 60, 104, 158, 167) и повино­вение которым может быть вынуждено всеми средствами (с. 25), даже тюрьмой, пыткой и смертной казнью (с. 60). Но право должно быть «таким гибким, чтобы оно могло приспо­собляться к каждому случаю, не нуждаясь в изменениях; надо, чтобы его справедливость отвечала его гибкости» (с. 312). Средство для этого заключается в том, чтобы «предоставить присяжным постановлять решения не только по поводу совер­шенных деяний, но и по поводу самого права» (с. 312); тогда излишни будут учреждения, имеющие целью переработку пра­ва (с. 312). В особенности должны уважаться следующие за­коны, правильность которых Тукер выводит из закона равной для всех свободы.

Прежде всего правовая норма, обеспечивающая личную не­прикосновенность. «Мы непримиримые противники всякого на­силия над личностью; наше главное стремление — есть устра­нение причин такого насилия; но мы не остановимся перед насильственными мерами, раз того требуют разум и обстоятель­ства» (с. 52). Смертная казнь вполне совместима с защитой лич­ности, потому что по своему существу она есть действие обо­ронительное (с. 156—157).

Затем будет признана юридическая норма, в силу которой «собственность покоится на труде» (с. 131). «Такая форма соб­ственности обеспечивает за каждым пользование продуктами своего и чужого труда, приобретенными без обмана и насилия» (с. 60). «Анархическая собственность относится только к про­дуктам. Продукт же есть все то, что создано трудом челове­ческим. Тем не менее относительно продуктов, существующих в слишком ограниченном количестве, анархизм будет считаться лишь с требованиями, основанными на теперешнем владении и на обычае» (с. 61).

Против нарушения права собственности и неприкосновенно­сти личности «анархизм не останавливается ни перед какими на­сильственными мерами, если только они требуются разумом и обстоятельствами» (с. 52).

Далее, должна быть юридическая норма, в силу которой дол­жны выполняться договоры. «Если кто-либо сознательно и доб­ровольно берет на себя обязательство, то он этим создает для себя обязанность» (с. 24), а для другой стороны «право» (с. 146, 350). Но сила договора имеет свои пределы. «Договор — са­мое ценное и удобное орудие, но полезность его не безгранич­на. Никто не может воспользоваться им, чтобы лишить себя человеческих прав» (с. 48), «поэтому образование союза без права выступления из него было бы пустой формальностью» (с. 48). Далее, никто не может принять по договору обязатель­ства, вредного для третьих лиц. Поэтому будет недействитель­ным всякое обещание, «выполнение которого вызовет наруше­ние прав третьего лица» (с. 158). Выполнение договора — такое важное дело, что нарушение его может быть оправдано только в совершенно исключительных случаях.

Взаимное доверие членов общества столь важно, что «бла­горазумно не подрывать его никогда, разве только в силу выс­ших соображений» (с. 51). «Неисполнение обязательства есть обман по отношению к другому лицу, произвольное нарушение его свободы, его прав» (с. 158).

«Каждый, кому было дано обещание, имеет право даже си­лой требовать выполнения его, если только оно не повлечет за собой нарушения прав третьего лица. Итак, можно силой тре­бовать выполнения заключенного договора; можно и столко­ваться с другими, и заручиться их содействием. Эти другие, со своей стороны, могут решить, когда и в какой степени они под­держат его. Впрочем, вопрос здесь лишь в целесообразности. Вероятнее всего решат, что исполнение договоров будет луч­ше всего обеспечено тогда, когда обещающий будет знать за­ранее, что его не станут принуждать к выполнению обещания» (с. 157—158).

8.4. Государство

I. Во имя личного блага, т. е. во имя закона всеобщей и рав­ной свободы, Тукер безусловно отвергает государство. Ибо «государство есть олицетворение идеи правонарушения» (с. 25).

1. «Все учреждения, которые когда-либо назывались госу­дарством, имеют два общих свойства. Во-первых, они состав­ляют правонарушение» (с. 22), «или, что одно и то же, насилие, господство» (с. 23), «подчинение человека чужой воле» (с. 23). «Второе их свойство есть присвоение неограниченной власти над известной территорией и надо всем, в ней находящимся; присво­ение, имеющее двоякую цель: угнетать подданных и расширять свои границы» (с. 22).

Поэтому «анархическое определение государства следую­щее: государство есть воплощение идеи правонарушения в од­ном или многих лицах, присвоивших себе власть и господство над населением известной области» (с. 23).

«Всякое правительство есть зло: даже если это — господ­ство большинства» (с. 23).

«Теократический деспотизм королей и демократический дес­потизм большинства должны быть одинаково отвергнуты» (с. 169).

«Что такое избирательная записка? Не более и не менее как бумажный представитель штыка, ружья, пороха, пули. Она изоб­ретена для того, чтобы удостоверить с возможно меньшей зат­ратой труда, на чьей стороне сила и какая сторона должна под­чиниться неизбежному. Голос большинства устраняет кровопро­литие, но он представляет собой произвол власти, все равно как приказ неограниченного властелина, имеющего за собой гроз­ное войско» (с. 426—427).

2. «Все действия правительства представляют собой кос­венное посягательство, ибо они основаны на первоначальном правонарушении, называемом податным обложением» (с. 57). «Первое дело государства — установление обязательного на­лога и взимание его насильственным образом — есть уже на­рушение и попрание всеобщей и равной свободы; это делает всякую дальнейшую деятельность государства ложной, даже если бы она была чисто оборонительной и если бы расходы на нее покрывались добровольными взносами. Как совместить закон равной и всеобщей свободы с тем, что у меня отбирают продукт моего труда в уплату за охрану, которой я не требовал и не желал?» (с. 25).

«Это уже есть насилие; но как назвать ту эксплуатацию, жер­твы которой получают камень вместо хлеба, угнетение вмес­то защиты? Это уже издевательство, но именно так и поступа­ет государство» (с. 26). Действия правительств представляют собой «кроме того — и прямые насилия, ибо они стремятся не предотвратить нападения, а подавить торговую и промышлен­ную жизнь народа, его общественную, домашнюю, личную жизнь» (с. 57).

«Сказать, что теперешнее государство есть простое охрани­тельное учреждение, будет очень поверхностно» (с. 26).

«Охрана есть такая же услуга, как и всякая другая, и, следо­вательно, подчинена закону предложения и спроса. Если бы ры­нок был свободным, то она давалась бы нам по своей цене; но государство установило монополию на производство и сбыт это­го товара. Как и всякий монополист, оно предлагает худой товар по чудовищной цене. Подобно монополисту съестных припасов, часто продающему отраву вместо пищи, государство пользует­ся монополией охраны для того, чтобы вместо защиты нарушать личные права; клиенты первого платят ему за отраву, клиенты государства — за порабощение; но бессовестность государства превосходит низость всех монополистов, ибо оно одно имеет право заставить нас пользоваться его товаром, все равно хотим мы его или нет» (с. 33).

3. Нельзя также сказать в защиту государства и того, что оно «необходимо для борьбы с преступностью» (с. 57). «Само го­сударство — величайший преступник. Оно гораздо скорее со­здает преступников, чем карает их» (с. 26).

«Наши тюрьмы переполнены преступниками, созданными нашим добродетельным государством с его несправедливыми законами, удушающими монополиями и ужасными условиями жизни. Издается немало законов, порождающих преступления, и очень мало, карающих их» (с. 26—27).

Точно также нельзя защитить государство тем, что «оно не­обходимо для смягчения бедствий. Если в настоящее время государство помогает несчастным и голодным жертвам Миссисипского наводнения, то, конечно, это лучше, чем ковать новые цепи для народа; но эта помощь покупается слишком дорогой ценой.

Народ не может дать поработить себя только за одно обес­печение. Если бы не было другого исхода, то было бы лучше переносить все естественные опасности и по возможности при­норавливаться к ним. Но свобода дает другой исход и берет на себя обеспечения более верные и менее дорогие. Взаимным страхованием можно, разделяя риск, уменьшить бедствия и осла­бить последствия самых ужасных событий» (с. 158—159).

II. Личное благо каждого, и в особенности равная для всех свобода, требуют, чтобы государство было заменено обще­ственной жизнью людей, основанной на юридической норме, предписывающей выполнение договоров. Место государства должен занять «свободный союз личностей» (с. 44).

1. Уничтожение общества не является ни желанием, ни стрем­лением анархистов.

«Они знают, что жизнь общества неразрывно связана с жиз­нью личности и что невозможно разрушить первой, не убивая и второй» (с. 35). «Общество сделалось драгоценным достояни­ем человека. Чистый воздух хорош, но никто не может долго дышать им в одиночестве. Независимость хороша, но очень дорого покупается одиночеством» (с. 321).

Людей должна связывать в обществе не верховная власть, а сила взаимного договора (с. 32). Формой общества должен быть «свободный союз» (с. 44), «устройство» (с. 342) которого по­коится на договоре.

2. Как должен быть построен добровольный союз? Во-пер­вых, он не может связывать своих членов на всю жизнь. «Уч­реждение союза с общим отказом от права выступления из него было бы пустым делом, и всякий честный человек не посовес­тится нарушить и попрать его, как только поймет его нелепость. Такое отречение означало бы собственное порабощение; но ник­то не может так поработить себя, чтобы потерять всякое право на освобождение» (с. 47).

«Затем свободный союз не может, как таковой, господство­вать над какой-либо областью. В целой области или в части ее, населенной членами союза, последний может заставить пови­новаться правилам, заключенным между членами, и воспрепят­ствовать нечлену вступить в область и проживать в ней, не при­няв условий, требуемых союзом. Но предположим, что кто-нибудь жил в этой области еще до образования союза и, худо ли, хорошо ли, отказался примкнуть к нему; в этом случае члены не имеют права ни прогнать его, ни заставить вступить в общество, ни требовать с него оплаты тех выгод, которые он мог бы получить от соседства с обществом, ни помешать ему пользоваться выгодами и правами, приобретенными ранее. И так как в свободном общежитии существует право выступле­ния, то всякий выходящий член с материальной и юридической стороны оказывается в одинаковом положении с человеком, никогда не принадлежавшим к обществу. Поведение человека по отношению к союзу зависит только от того, одобряет он или нет его цели, считает ли он его способным достичь их, выгодным или нет примкнуть к нему, выйти из него или дер­жаться в стороне» (с. 44—45).

«Члены свободного общества несут много обязанностей. Общество может поставить условием допущения обязатель­ство быть присяжным» (с. 56). Может быть, общество вос­пользуется и избирательной запиской, ибо существует право выступления из него. Если решение, принятое большинством, до такой степени важно, что меньшинство предпочтет действо­вать отдельно, то оно может всегда удалиться. Во всяком слу­чае, никогда нельзя распоряжаться меньшинством против его воли, как бы мало оно ни было» (с. 56—57). Свободный союз вправе заставить своего члена выполнить обещание. «Если кто-нибудь взял на себя обязательство по отношению к другим, то они имеют право соединиться, чтобы заставить его сдержать свое слово» (с. 24); итак, свободное общество вправе «требо­вать исполнения всех условленных постановлений» (с. 44).

Однако не следует забывать, что «исполнение договора луч­ше всего обеспечено тогда, когда никого не вынуждают к его выполнению» (с. 157—158).

Самым важным обязательством для членов свободного со­юза является уплата подати; но эта подать добровольная, ибо вытекает из договора (с. 32). «Свободный налог, вместо того чтобы ослабить кредит союза, наоборот, укрепляет его» (с. 36— 37). Прежде всего союз никогда не делает займа по несложнос­ти своих дел; далее, он не может — подобно современному го­сударству при помощи принудительных налогов — прекратить свои платежи и все-таки существовать; наконец, он должен ста­раться охранить свой кредит тщательным уважением к своим обязательствам (с. 37). Добровольный налог, кроме того, «есть постоянное напоминание союзу не превращаться в наступатель­ное учреждение, ибо тогда уменьшится приток денежных взно­сов. Итак, он принужден постоянно применяться к желаниям на­рода» (с. 43).

«Существует организация, почти совершенно анархическая с неслыханно широким распространением — это замечательная «Irish Land League» («Ирландская земельная лига»).

Огромное число местных организаций разбросано по лицу двух материков, разъединенных тремя тысячами миль океана. Каждая группа независима и свободна. Каждая состоит из раз­личного числа лиц, одинаково свободных и независимых, без различия возраста, пола и звания. Каждая группа существует добровольными взносами. Каждая действует, как ей угодно.

Каждая руководится в своих суждениях и действиях мнени­ем выборного комитета, который может заставить принять свои распоряжения, только указав те логические доводы, на которых они основаны. Итак, все объединены самым простым способом, не теряя своей независимости; образуется союз равных, пред беспримерной силой которого дрожат тираны и армии» (с. 414).

3. Между свободными союзами нового общества надо от­метить общества страхования, банки взаимного кредита (с. 159) и особенно товарищества для взаимной защиты.

«После уничтожения государства общества самообороны» (с. 25) будут защищать своих членов «против всех, кто наруша­ет закон равной для всех свободы» (с. 25).

Потребность в таких союзах будет только временной. «Мы приближаемся к тому времени, когда не понадобится силы даже для борьбы с преступлением» (с. 52). «Необходимость защиты от нападений вызывается большей частью (или даже вполне) гнетом государства. После уничтожения государства преступ­ление начнет исчезать» (с. 40).

«Множество союзов самозащиты могут существовать од­новременно. В Англии есть много страховых обществ, и часто члены одной и той же семьи страхуют в различных обществах свою жизнь и имущество от несчастных случаев и огня. Поче­му же не существовать в Англии многим обществам самоза­щиты, где члены могли бы страховать свою жизнь и имуще­ство от убийц и воров, и почему членам одной и той же семьи не страховаться в различных обществах? Защита есть такая же услуга, как и всякая другая» (с. 32). «Вследствие конкуренции самый лучший и дешевый защитник будет иметь больше всего работы, подобно портному, который шьет лучше и берет де­шевле. Может быть, только он один и будет иметь работу. Но это случится только ввиду его полезности как защитника, а не вследствие его тиранической власти. Из боязни конкуренции он вынужден будет исполнять все как можно лучше. Сила бу­дет не в нем, а в его клиентах, которые воспользуются ею не Для устранения его из союза путем голосования или насилия, а просто обходясь без его услуг» (с. 326—327). Но если посягатель и его жертва принадлежат к различным обществам защиты, не возникнет ли тогда борьбы между ними? «Вероятно, сумеют избегнуть этого путем договоров либо созданием выс­шего третейского суда; основой каждого союза будет идея свободного сотрудничества» (с. 36).

«Общества самозащиты могут не только требовать удовлет­ворения за убытки от явных нападений, но и предупреждать эти последние» (с. 169). Для выполнения этой задачи они могут при­бегать ко всяким средствам, не прибегая, однако, к власти. «Под­чинение чужой воле человека, не совершившего никакого пра­вонарушения, создает власть. Но подчинение своей воле правонарушителя — не есть власть, а сопротивление, самозащи­та» (с. 39).

«Анархизм признает право преследовать, осуждать, наказы­вать преступника» (с. 55). «Он отбирает у него столько имуще­ства, сколько необходимо для вознаграждения за причиненные убытки» (с. 56). «Если у него нет лучшего средства против на­падений, то он прибегнет к тюрьмам» (с. 56). Он допускает даже смертную казнь. «Общество, приговаривая к смертной казни, не совершает убийства. Убийство есть действие наступательное; оборонительное действие — не есть убийство. Жизнь насиль­ника нисколько не священна, и в общественной жизни нет такого начала, которое запрещало бы нам всеми мерами защищаться от нападений» (с. 156—157). «Допустима даже пытка; но к это­му можно прибегать только тогда, когда тюремное заключение и смертная казнь не приведут ни к чему» (с. 60). Все тяжбы су­дятся судом присяжных (с. 312).

При составлении суда присяжных лучше всего решить дело жребием, вынимая двенадцать имен из колеса, где лежат имена всех граждан общины (с. 56). «Суды присяжных постановляют не только о поступках, но и о самом праве, об его применимости к рассматриваемому случаю и о наказании или вознаграждении за убытки в случае правонарушения» (с. 312).

8.5. Собственность

I. Имея в виду личное благо каждого и равную свободу для всех, Тукер не отвергает собственности.

Он отрицает только распределение собственности, основан­ное на монополии, как это существует в государстве. Тот факт, что по самому существу государство есть правонарушение, «проявляется не только в том, что оно подавляет личные стремления, но еще в покровительстве и заботах, расточаемых им монополиям» (с. 26), облегчая таким образом ростовщичество (с. 178).

1. Ростовщичество есть присвоение прибавочной стоимос­ти (с. 178,177).

Продукт рабочего составляет увеличение благодаря труду ценности предмета для потребителя (с. 241). «Рабочий не пользуется своим продуктом по крайней мере как рабочий; он получает лишь минимум для прозябанья» (с. 177). «Но все-таки кто же получает эту прибавочную стоимость?» (с. 177). «Рос­товщик» (с. 178).

«Есть три формы ростовщичества: ссуда под проценты; наем, аренда; прибыль при обмене товаров.

Получающий один из этих трех видов дохода есть ростовщик. А кто этого не делает? Все, за редкими исключениями. Банкир, фабрикант, земельный собственник — все это ростовщики; и рабочий, отдающий свои сбережения под проценты или свой дом или землю в наем или аренду, также уже ростовщик.

Никто не свободен от греха ростовщичества, все в нем повинны. Но не всем он идет на пользу; огромное большинство страдает от него. Богатеют только крупные ростовщики: позе­мельные собственники в странах с многочисленным земледель­ческим населением; банкиры в промышленных и торговых об­ластях. Они-то и поглощают прибавочную стоимость» (с. 178).

2. Но откуда они черпают свою силу? «Из государственной монополии. На ней-то и покоится ростовщичество» (с. 178).

«Из множества современных монополий четыре имеют осо­бенно важное значение» (с. 178).

«Во-первых, монополия денежная, которая по своим па­губным последствиям занимает первое место. Эта монопо­лия состоит в том, что правительство дает известным лицам — или лицам, имеющим некоторую собственность, — право пус­кать в обращение монету — право, которое оно охраняет в наших странах, облагая 10% всех других лиц, желающих со­здавать монету, и объявляя выпуск кредитных билетов пре­ступным деянием. Можно сказать, что от этих привилегиро­ванных зависит высота процентов, наемной платы и рыночных цен и это в прямом смысле в первом случае и косвенно — во втором и третьем. Если бы банковское дело было доступно каждому, то все растущее число лиц посвящало бы себя это­му ремеслу до тех пор, пока конкуренция не сделалась бы та­кой острой, что, согласно статистике, сравняла бы проценты за ссуду с ценой затраченного труда, т. е. равнялась бы 3/4% или 1%» (с. 11). «В то же время упала бы и наемная плата. Ибо всякий, нашедший деньги за 1% на постройку дома, не согласится платить домовладельцу высокую наемную плату» (с. 12). Наконец, и торговая «прибыль уменьшится, ибо куп­цы вместо закупок в кредит по возвышенным ценам занима­ли бы деньги в банках за маленькие проценты — один на сто; покупали бы дешево за наличные и этим соответственно уменьшили бы цены на товары» (с. 12).

«Второе место по своему значению занимает земельная мо­нополия. От ее печальных последствий страдают страны земле­дельческие по преимуществу, например Ирландия. Эта монопо­лия состоит в том, что правительство охраняет земельную собственность, не основанную ни на личном участии в деле, ни на личном труде» (с. 12). Аренда возможна только благодаря покровительству государства» (с. 178). «Если общество будет обеспечивать землю лишь при условии личного владения и об­работки ее, то аренда исчезнет и ростовщичество потеряет лишний оплот» (с. 12).

Третье и четвертое место занимают монополии таможенная и выдачи патентов (с. 12—13). «Таможенная монополия покро­вительствует производству, развивающемуся в неблагоприятных условиях, в ущерб другому благоприятно поставленному про­изводству, угнетая налогами это последнее. При этой монополии труд страдает не столько от капитала, сколько от злоупот­ребления им (misusury)» (с. 12). «Монополия патентов защищает от конкуренции изобретателей, писателей, художников на такой срок, чтобы они успели вытянуть у народа плату, во много раз превосходящую ценность их труда; другими словами, она по­зволяет некоторым лицам на известное число лет пользоваться на праве собственности некоторыми законами и явлениями при­роды, а также взимать дань за пользование этими естественны­ми богатствами, которые должны бы быть свободными и дос­тупными всем» (с. 13).

Именно на таможенной монополии и на монополии патентов, а отчасти и на монетной зиждется торговая прибыль. Вместе с ними исчезнет и прибыль (с. 12—13; 178).

II. Личное благо каждого, в особенности равная для всех свобода, требует такого распределения собственности, при котором каждому будет обеспечен продукт его тру­да (с. 59—60).

1. Равная свобода в области собственности есть равновесие между свободой брать и свободой сохранять — равновесие, которое позволяет этим двум свободам мирно уживаться (с. 67). Единственная форма собственности, отвечающая этому тре­бованию, есть собственность, основанная на труде (с. 131); «трудящиеся должны владеть не небольшой частью общественно­го богатства, а всем запасом его» (с. 186).

«Эта форма собственности обеспечивает за каждым владе­ние его продуктами, и теми продуктами чужого труда, которые добыты без обмана и насилия; она означает также осуществле­ние всех прав на продукты, принадлежащие ему в силу свободно заключенных взаимных договоров» (с. 60).

«Анархическая собственность распространяется только на продукты. Продукт есть все то, в чем воплощен человеческий труд, будь то кусок железа или участок земли. Следует, однако, заметить, что по отношению к земле и другим ограниченным в количестве предметам анархизм будет признавать лишь права, вытекающие из настоящего владения и обычая» (с. 61).

2. Распределение собственности, при котором каждому обес­печен полный продукт его труда, предполагает только, чтобы равная для всех свобода нашла себе применение и в тех облас­тях, где ныне господствует государственная монополия (с. 178).

«Раньше всего необходима денежная свобода (free money)» (с. 273). «Свободная монета означает полное отсутствие вся­кого ограничения при выпуске настоящей монеты» (с. 274). «Производство монеты должно быть так же свободно, как и шитье сапог» (с. 374). Монета понимается здесь в самом ши­роком смысле слова; «дело идет не только о товаре, но и о кредите» (с. 272). Здесь разумеется не только полновесная звонкая монета; «идея о мнимом царстве драгоценных метал­лов должна исчезнуть из головы людей и следует понять, что никакой товар не был предопределен природой служить сред­ством обращения» (с. 198).

Есть много крупных и мелких собственников, которые охот­но занялись бы выпуском денег, если бы имели свободу, и дос­тавили бы их даже больше, чем нужно (с. 248). «Если бы было позволено учреждать банки для выпуска бумажных денег под залог любого имущества, даже если бы у банка совсем не было денег и обязанности уплачивать по билетам звонкой монетой; если бы клиенты взаимно условились принимать его бумаги по нарицательной цене вместо золота и серебра и требовать рас­платы только к известному сроку под возврат бумаг и выдачу залога.

Если бы все это совершилось, то народ был бы очень неумен, если бы не воспользовался такой драгоценной свободой» (с. 266).

«Тогда вследствие конкуренции процент на капитал упал бы до стоимости издержек, т. е. ниже одного процента» (с. 474), «ибо никто не согласился бы платить проценты капиталисту, раз можно беспроцентно получить у банка ссуду, необходимую для приобретения средств производства» (с. 287). Точно также «по­низится квартирная плата» (с. 274—275), «а торговая прибыль сведется к заработной плате промышленника или купца» (с. 287), «если этому не помешают таможенные и патентные законы» (с. 287).

«Такое облегчение приобретения средств производства дало бы хозяйству неслыханное развитие» (с. 11), «если бы свобод­ный банк (free banking) был только робкой попыткой равномер­ного распределения существующих богатств, то я не пожерт­вовал бы ни минутой труда в его пользу» (с. 243). Во-вторых, необходима свобода земли (с. 275). «Земля народу — это значит, что всякий желающий обра­батывать землю должен ею быть наделен и обеспечен, если только он на самом деле обрабатывает ее, не делая различия между помещиками, арендаторами и рабочими и не стараясь сохранить арендную плату» (с. 299). Это — «система владе­ния, покоящаяся на личном труде (occupying ownership), при которой никакая государственная власть не может предписать арендной платы и где, наоборот, земельный собственник все­гда будет иметь достаточно капитала благодаря уничтожению государственной денежной монополии» (с. 325); «система эта уничтожит аренду (с. 275) и естественным и мирным обра­зом распределит произведения земли между ее истинными хо­зяевами» (с. 325).

Далее необходима свобода торговли и свобода произведе­ний духовного труда (с. 12—13). «Если это прибавить к системе свободного денежного обращения, то торговая прибыль све­лась бы к вознаграждению за промышленный и торговый труд» (с. 178, 474).

Благодаря свободному обмену «цены на все товары значи­тельно понизились бы» (с. 12—13).

«А вследствие свободы умственного труда писатели и худож­ники, опасаясь конкуренции, удовлетворятся таким же вознаг­раждением, как и другие работники» (с. 13).

«Раз в этих четырех областях осуществлена будет равная для всех свобода, то вполне естественно, что она осуществится и в области собственности, т. е. получится такое распределение соб­ственности, где каждому будет обеспечен продукт его труда» (с. 403). «С уничтожением политической тирании экономичес­кая привилегия исчезнет сама собой» (с. 403).

В обществе, где нет более господства человека над челове­ком, проценты, наем, аренда торговая и прибыль делаются не­возможными (с. 470), а пользование продуктом своего труда обеспечивается каждому.

«Мы не говорим: не воруй! Мы говорим: когда все люди бу­дут свободны, ты не будешь воровать» (с. 362).

3. «Свобода может помешать тому, чтобы у рабочего от­нимали продукт его труда, но она не может предписать, что­бы всякий труд одинаково вознаграждался» (с. 348). «Разли­чия почвы и способностей всегда будут создавать неравен­ство доходов. Но и самое это неравенство будет все более и более исчезать. Благодаря новым экономическим условиям, благодаря простору для инициативы, созданному свободной монетой и землей, исчезнут мало-помалу классовые разли­чия, не будет развиваться великих талантов среди меньшин­ства насчет тупости большинства. Свобода передвижения будет гораздо значительнее; рабочие не будут связаны с ны­нешними центрами и этим самым перестанут быть невольни­ками городских домовладельцев; нетронутые области и сред­ства сделаются доступными и принесут неисчислимую пользу. Вследствие всего этого всякое неравенство уменьшится до минимума» (с. 332—333).

«Мало вероятно, чтобы оно когда-нибудь совершенно ис­чезло» (с. 333), «так как свобода не может уничтожить его, т. е. люди, говорят: мы не желаем свободы, ибо нам нужно бе­зусловное равенство. Я не придерживаюсь их мнения. Если я могу жить свободно и богато, то я вовсе не буду огорчен тем, что мой сосед тоже свободен, но еще богаче. Свобода со вре­менем обогатит всех, но не всех одинаково. Верховная власть может быть в состоянии сделать нас одинаково богатыми ма­териально, но, конечно, она сделает нас одинаково бедными во всем, что делает нашу жизнь истинно прекрасной и достой­ной» (с. 348).

8.6. Осуществление

Переворот, необходимый, по мнению Тукера, для личного блага каждого, совершится так: все познавшие истину убедят возможно большее количество людей в том, что переворот не­обходим для их собственного блага; все они путем отказа в по­виновении уничтожат государство, преобразуют право и соб­ственность и вызовут таким образом наступление нового порядка.

I. Прежде всего необходимо убедить достаточное число людей в том, что их собственное благо требует переворота.

1. «Народ должен воспитываться в анархистском миросозер­цании» (с. 104). «Надо, чтобы каждый проникся идеями анар­хизма и научился возмущению» (с. 114). «Следует непрерывно распространять учение о равной для всех свободе, пока, нако­нец, большинство не признает за теперешними формами присво­ения и произвола того, что оно уже признало за прошедшими формами, а именно: что их целью является не равная для всех свобода, а подчинение людей» (с. 77—78). Движение Irish-land-league не удалось, потому что крестьяне, вместо того чтобы сле­довать голосу собственного сознания, слепо вверились руково­дителям, которые изменили им в решительную минуту. Если бы народ сознал свою силу и понял свое экономическое положе­ние, то, по требованию Парнелля, он не согласился бы на старую арендную плату и, может быть, теперь был уже свободен.

Анархисты желают избежать этой ошибки. Поэтому они стре­мятся всеми силами распространять знания, особенно экономи­ческие. Идя настойчиво и неуклонно по этому пути, они кладут нерушимые основы для успеха революции (с. 416).

2. По мнению Тукера, средством для распространения анар­хических идей служит «устное и печатное слово» (с. 397, 413).

Но что делать, если нет свободы слова и печати? Тогда мож­но прибегнуть и к насилию (с. 413).

Но «к насилию следует обратиться лишь в самом крайнем случае» (с. 397). «Если врач видит, что невыносимые страдания слишком быстро истощают силы больного, так что можно опа­саться его смерти раньше, чем подействуют лекарства, то он прописывает наркоз. Но хороший врач решается на это лишь скрепив сердце, хорошо зная, что последствием наркоза явится уничтожение или ослабление действия принятых лекарств. То же самое происходит с применением насилия в общественных бо­лезнях. Всякий, кто предписывает его без разбора как всецелебное, укрепляющее средство, кто употребляет его легкомыслен­но, без необходимости, на всякий случай, тот уже шарлатан» (с. 428). Поэтому «можно применить насилие над угнетателями человечества только в том случае, когда они сделали невозмож­ной всякую мирную работу» (с. 428). «Кровопролитие само по себе зло, но если нам нужна свобода деятельности и если толь­ко кровопролитие может обеспечить нам ее, то приходится к нему прибегнуть» (с. 439). Пока существует свобода печати и слова, не надо прибегать к насильственным средствам в борьбе с тиранией. Даже если свобода слова нарушается один, двенад­цать или сто раз, то это еще не оправдывает потоков крови. К насилию как к последнему средству можно прибегнуть только тогда, когда угнетение достигает своих крайних пределов (с. 397). «В России с террором освоились, в Германии и Англии он бесполезен» (с. 428). Каким способом употреблять насилие? «Время вооруженных восстаний миновало, их подавляют слиш­ком легко» (с. 440). «Необходимы террор и убийства» (с. 428), которые должны «совершаться отдельными лицами при помо­щи динамита» (с. 440).

3. Кроме устного и печатного слова, существуют еще дру­гие средства «пропаганды» (с. 45).

Таким средством является отказ «отдельной личности от уплаты податей» (с. 45). «Предположим, что однажды я по­чувствую себя настолько сильным и независимым, что мое по­ведение не повредит личным делам, что я решился даже про­вести некоторое время в тюрьме и что у меня есть возможность скрыть мое имущество; я заявляю чиновнику, что не стану пла­тать налога с имущества либо, если его у меня нет, не буду платить личной подати. Это приведет в движение всю государ­ственную машину. Государство может поступить двояким образом. Или оно оставит меня в покое и я расскажу все моим соседям, которые постараются на будущий год тоже сохранить свои деньги в карманах; или же государство засадит меня в тюрьму, тогда я обеспечу себе на законном основании все пра­ва заключенного за долги и тихо и спокойно проживу до тех пор, пока государство устанет содержать как меня, так и тех, которые последуют моему примеру. Но государство, может быть, в отчаянии решится издать более суровые законы для заключенных за неуплату податей и тогда-то, если я буду упор­ствовать, видно будет, до чего дойдет республиканское прави­тельство, «настоящая сила которого вытекает из согласия уп­равляемых», чтобы добиться «согласия»: либо на одиночное заключение в темном каземате, либо, по способу царя, на пыт­ки посредством электричества. Чем дальше пойдет правитель­ство, тем лучше будет это для анархии, как это понимают все, изучавшие историю прогресса. Трудно представить себе все значение таких действий для дела пропаганды, особенно если к тому еще по другую сторону тюрьмы имеется армия хорошо организованных агитаторов» (с. 412).

Другое средство пропаганды состоит в том, чтобы «дока­зать возможность осуществления в жизни анархического уче­ния» (с. 423).

Совершиться это не может в обособленных общинах, а «толь­ко в самом центре нашей промышленной и общественной жиз­ни» (с. 423).

«Если в большом городе, представляющем смесь различ­ных черт и стремлений нашей культуры, столь богатой проти­воречиями, найдется достаточное число серьезных и развитых анархистов, принадлежащих к различным профессиям и клас­сам; если бы они преобразовали производство и распределе­ние богатств на основании права каждого на продукт его тру­да» (с. 423); «если бы наперекор всем ограничениям» (с. 27) «они создали банк, который ссужал бы им капиталы без про­центов для усиления их деятельности и который, кроме того, обращал бы свой возрастающий капитал на поддержку новых предприятий, где всякий участник испытает выгоды новых по­рядков, если все это сбылось бы — что произошло бы? Тогда в короткое время все части населения — умные и ограничен­ные, добрые, злые, равнодушные, — все были бы поражены; мало-помалу они и сами стали бы принимать участие; через несколько лет все пожинали бы плоды своего труда; никто бо­лее не мог бы жить в праздности, и весь город превратился бы в огромный улей анархистов-работников, свободных и счаст­ливых людей» (с. 423—424).

II. Как только достаточное количество лиц убедится в том, что их собственное благо требует переворота, о котором мы говорим, тогда наступит момент, когда посредством «социаль­ной революции» (с. 416, 436) (т. е. путем по возможности об­щего отказа в повиновении) будет ниспровергнуто государство, преобразованы право и собственность и наступит новый поря­док. «Государство представляет из себя тиранию; у него нет ни одного права, которое заслуживает уважения. Напротив, всякий, кто сознает свое право и умеет ценить свою свободу, тот поста­рается уничтожить государство» (с. 416, 439).

1. Некоторые полагают, что государство может исчезнуть лишь тогда, когда все люди станут совершенными.

Это означает, что анархия возможна будет только в цар­стве Божием. Если бы мы могли совершенствоваться вопре­ки всем препятствиям, то ясно, что государство исчезло бы само собой...

«Просветить людей — не значит научить их управляться са­мостоятельно, а затем уже позволить им это, а значит учить их Управлять собою, позволяя им это» (с. 158). Вследствие этого Необходимо «уничтожение государства» (с. 114) «немедлен­ной социальной революцией» (с. 487).

2. «Заблуждаются и те, кто думает, что анархия может быть достигнута насилием» (с. 427).

Впрочем, каким образом она будет достигнута, это вопрос «целесообразности» (с. 429).

«Смешно называть безнравственной политику террора и убийств. Когда надо мной совершают насилие, то я имею безус­ловное право выбрать способ защиты. Как и всякий частный человек, правительство теряет всякое право на пощаду, раз оно совершает правонарушение. Форма этого правонарушения не имеет никакого значения; каким бы образом ни ограничивали произвольно моей свободы, я имею право отстоять ее всеми средствами» (с. 428—429).

«Право защищаться силой от порабощения неоспоримо. Но не следует прибегать к этому праву, пока есть другие средства» (с. 439). «Если бы правительство было устранено вдруг и не­ожиданно, тогда возгорелась бы, вероятно, сильная борьба за землю и другие вещи; последствием этого была бы, может быть, реакция и старая тирания. Но если это устранение происходит постепенно, то рука об руку с ними идет и сознание обществен­ных истин» (с. 329).

3. Социальная революция должна совершиться путем пассив­ного сопротивления, т. е. путем отказа в повиновении (с. 413).

«Пассивное сопротивление — самое могущественное ору­жие, которое человек когда-либо употреблял в борьбе с тирани­ей» (с. 415). «Пассивное сопротивление, — говорит Фердинанд Лассаль с чисто немецкой неуклюжестью, — есть такое сопро­тивление, которое не сопротивляется». Это неверно. Напротив, это единственное сопротивление, имеющее шансы на успех в наш век военного подчинения. Во всем культурном мире нет ни одного властелина, который не предпочел бы жестоко подавить кровавую революцию, вместо того чтобы иметь дело с значи­тельной частью своих подданных, решивших не повиноваться ему. Восстание можно легко подавить; но никакое войско не ре­шится и не сможет направить свои пушки на мирных людей, ко­торые даже не собираются на улицах, а остаются дома и твердо стоят за свои права (с. 413).

«Насилие живет грабежом; оно погибает, когда его жертвы не дают больше себя грабить. Власть нельзя уничтожить ни проповедью, ни подачей голосов, ни выстрелами, ее можно уморить голодом. Как только внушительное число решитель­ных людей, заключение в тюрьму которых было бы рискован­ным, спокойно, с общего согласия, прогонит сборщика пода­тей, наемной платы и аренды; как только они пустят в обращение, вопреки законам, собственные деньги, подрывая таким образом ренту капиталистов; если все это совершится, то правительство со всеми привилегиями, которые его охраня­ют, и монополиями, которые его поддерживают, было бы ско­ро уничтожено» (с. 415—416).

«Велика и неодолима была бы сила энергичного и просве­щенного меньшинства, например одной пятой части населения, если бы отказалась платить налоги» (с. 412). «Движение «Irisch-land-league» дает нам превосходный урок. Пока лига эта держа­лась своей политики — не платить арендных денег, она остава­лась самой сильной и опасной революционной силой в мире, которую потеряла, как только отказалась от этой политики. Но она довольно долго была верна своей политике, успев показать, что английское правительство не может ничего поделать с нею; и мы не преувеличим, говоря, что теперь не было бы ни одного крупного землевладельца в Ирландии, если бы ирландцы пре­следовали свою политику до конца. Кроме того, в наших стра­нах легче противиться уплате налогов, чем в Ирландии уплате арендной платы; и подобная политика была бы тем более гроз­ной у нас, что народ наш умственно развит гораздо более; но все-таки надо было бы найти достаточное количество мужчин и женщин, которые взяли бы на себя инициативу этого сопротив­ления. Если только пятая часть населения воспротивится уплате налогов, то уже взыскание их или только одна попытка к этому стоила бы больше того, что остальные четыре пятых согласят­ся внести в государственную кассу» (с. 412—413).