ГЛАВА 7
УЧЕНИЕ КРОПОТКИНА
7.1. Общие замечания
1. Князь Петр Алексеевич Кропоткин родился в 1842 году в Москве. С 1862 по 1867 год он был офицером Амурского казачьего полка и объездил в это время большую часть Сибири и Манчжурии. С 1868 по 1871 год он изучал в Петербурге математику, тогда же занимал место секретаря Географического Общества, по поручению которого исследовал в 1871 году ледники Финляндии и Швеции.
В 1872 году Кропоткин отправился в Бельгию и Швейцарию, где присоединился к «Международному товариществу рабочих». В том же году он вернулся в Петербург, где стал одним из видных членов тайного кружка Чайковцев. В 1874 году кружок этот был закрыт. Кропоткин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость; в 1876 году ему удалось бежать и скрыться в Англии.
В 1877 году из Англии Кропоткин отправился в Швейцарию откуда был выслан в 1881 году С тех пор он жил попеременно то во Франции, то в Англии. Осужденный во Франции в 1883 год) за принадлежность к недозволенному обществу на пятилетнее тюремное заключение, он пробыл в нем до 1886 года, затем был освобожден. С тех пор он жил в Англии.
Кропоткин издал описания своих путешествий, географические исследования и написал ряд книг по философии права, народному хозяйству и политике.
2. Чтобы вполне уяснить себе взгляды Кропоткина на право, государство и собственность, надо знать его небольшие брошюры — а их множество, — его газетные статьи и доклады. Статьи, которые он печатал в Женевской газете «Le revolte» (1879—1882), вышли в 1885 году книгой под заглавием «Paroles d'un revolte». Единственный труд, где Кропоткин более или менее подробно излагает свое учение, это его «La Conquete du pain» (Париж, 1892).
3. Кропоткин называет свое учение анархизмом. Когда в недрах «Интернационала» возникла партия, не признававшая власти в общественном союзе, то она назвала себя сначала «федералистской», а потом «противогосударственной», или «антиавторитарной». В то время она избегала называть себя анархистской.
Слово «ан-архия» (так писалось тогда это слово), казалось, слишком связывало партию с последователями Прудона, против реформаторских идей которого боролся «Интернационал». Но с целью вызвать путаницу понятий «противники наши стали Употреблять это название; кроме того, они стали утверждать, что самое имя «анархисты» ясно говорит об их стремлении к беспорядку и хаосу».
Анархическая партия не замедлила принять названия, данного ей. Сначала она настаивала на черточке между «ан» и «архия», объясняя, что в такой форме слово «ан-архия» по-гречески означает «безвластие», а не «беспорядок»; но вскоре она приняла его целиком, чтобы избавить от бесполезной работы корректоров и от уроков греческого языка читателей. И в самом деле, слово «анархия», отрицающее современный порядок и напоминающее самые прекрасные моменты жизни народов, вполне подходит для партии, стремящейся к завоеванию лучшего будущего».
7.2. Основы
По теории Кропоткина, высшим законом для человека является закон развития человечества от менее счастливой к возможно более счастливой жизни; из этого закона он выводит начало справедливости и начало энергии.
1. Высшим законом для человека является закон развития человечества от менее счастливой жизни к возможно более счастливой.
Существует «только один научный метод: метод естественных наук». Этот метод мы применяем «в науках о человеке», «и особенно в обществоведении». Во всех науках происходит теперь громадный переворот» благодаря «эволюционной философии». «Господствовавшая до сих пор идея, что все неизменно в природе, пала, разрушена, уничтожена. Все в природе изменяется, ничто не остается незыблемым: ни скала, кажущаяся нам неподвижной, ни материк, по-немецки «Festland», т. е. твердыня, ни его жители, ни их нравы, обычаи, мысли. Все, что мы видим, есть преходящее явление и должно измениться, ибо неподвижность есть смерть».
Для организмов эта эволюция является прогрессом вследствие их «замечательной способности приспособляться к условиям среды. Организмы развивают у себя такие свойства, благодаря которым они наиболее совершенным образом приспособляются к среде, а каждая часть их к условиям свободного сотрудничества».
Это и есть «борьба за существование», которую не надо понимать в узком смысле борьбы за пропитание.
«Эволюция никогда не совершается медленно и однообразно, как утверждают. Эволюция постоянно прерывается революциями, а революции, эти периоды ускоренной эволюции, так же необходимы для гармонии природы, как и эпохи замедленной эволюции». Порядок — есть свободное равновесие всех сил, действующих в одной области. Пусть одни из этих сил будут стеснены человеческой волей, они все равно не перестанут действовать; но их энергия скопится до того, что в один прекрасный день прорвет плотину и вызовет переворот, разрушение, революцию.
Кропоткин применяет эти общие положения к общественной жизни людей. «Общество есть совокупность организмов, стремящихся взаимно удовлетворить свои потребности и в то же время трудиться на пользу всего рода»; общество — есть «целое, создающее maximum счастья при minimum'e труда». Человеческие общества развиваются, «и можно попытаться определить направление этого развития». «Общества развиваются от низших форм организации к высшим». Цель этого развития, т. е. точка, к которой они стремятся, есть «создание наилучших условий для достижения всеобщего счастья». «То, что мы называем прогрессом, есть верный путь к этой цели». «Человечество может сбиться с этого пути, но оно всегда к нему вернется снова».
Но и здесь эволюция не происходит без революции То, что можно утверждать относительно идей человека, климата страны, свойств известной породы, приложимо и к обществам, они развиваются медленно, но у них бывают времена и быстрых переворотов. «Различные обстоятельства могут помешать достижению максимума возможного счастья, этому стремлению, общему для всех человеческих союзов». «Новые идеи зарождаются повсюду, они ищут выхода на свет Божий, ждут воплощения в жизни, но задерживаются косностью тех, кому выгоден старый порядок; они задыхаются в тяжелой атмосфере предрассудков и традиций».
Политические, экономические и общественные учреждения разрушаются; они, как необитаемое здание, мешают развитию зародышей, которые образуются в расщелинах и вокруг них. Тогда «нужно, чтобы великие события оборвали нить истории, выбили человечество из колеи и бросили его на новый путь», «революция становится крайней необходимостью». «Человек понял свое место в природе: он сознал, что все учреждения — дело его рук и что только он один в состоянии изменить их».
«На что только не способна техника? А литература, подражательные искусства, драма, музыка, чего они только не дерзают!». Итак, везде, где учреждения мешают прогрессу общества, «надо смело бороться, чтобы сделать богатую, полную жизнь доступной для всех».
2. Из закона человеческой эволюции, т. е. перехода от менее счастливой жизни к возможно более счастливой, Кропоткин выводит начало справедливости и энергии.
В борьбе за существование человеческие общества стремятся к такому состоянию, когда будут налицо наилучшие условия для достижения наивысшего счастья человечества. Называя что-либо хорошим, мы разумеем под этим, что оно благоприятствует достижению этой цели, т. е. что оно полезно обществу, в котором мы живем; наоборот, мы называем дурным всякое действие, мешающее, по нашему мнению, достигнуть этой цели, т. е. вредное обществу, в котором мы живем.
Несомненно, что взгляды об условиях, благоприятствующих или мешающих осуществлению maximum'a счастья для человечества, т. е. о том, что полезно обществу и что вредно, подвержены изменениям.
Все же, несмотря на различие мнений, надо признать основное условие достижения этой цели.
«Можно изложить его в правиле: поступай с другими так, как желаешь, чтобы в сходных случаях поступали с тобой». Эта аксиома есть «не что иное, как принцип равенства». Равенство, впрочем, «означает то же, что и справедливость», «солидарность», «правосудие».
Существует, однако, еще одно основное неоспоримое условие для достижения цели. «Это — нечто более великое, более прекрасное, более чудесное, нежели простое равенство». Его можно выразить следующим образом: «Будь силен, думай и действуй со страстью, тогда твой ум, твоя любовь, твоя энергия передадутся другим».
7.3. Право
I. По мнению Кропоткина, вместе с развитием человечества от менее счастливого к более счастливому существованию исчезнет не право вообще, а лишь писаное право.
1. Писаное право стало препятствием для перехода человечества к возможно более счастливому существованию.
«Тысячи лет правящие повторяют на разные лады: «Уважение к закону, повиновение властям!». «Новый закон в теперешних государствах считается лекарством от всех болезней». Но «закон не имеет права на уважение людей», «это искусная смесь обычаев, полезных обществу, — признаваемых им и без закона, с другими обычаями, выгодными лишь властителям, вредными для масс и которые поддерживаются только страхом наказания». «Закон, выступивший вначале как свод обычаев, полезных сохранению общества, стал орудием эксплуатации и господства тунеядцев над трудящимися массами. Его просветительное значение отошло в область преданий; у него только одна задача: защита эксплуатации». «Его отличительную черту составляет неподвижность вопреки непрерывному развитию человечества». «Он стремится увековечить обычаи, выгодные господствующему меньшинству».
«Если мы станем изучать миллионы законов, управляющих человечеством, то легко заметим среди них три большие категории: законы по охране собственности, охране правительства и охране граждан. И, разбирая эти три категории, приходишь повсюду к такому заключению: «бесполезность и вред закона». Что такое охрана собственности, это прекрасно знают социалисты. Законы о собственности составлены не для того, чтобы обеспечить личности или обществу продукты их труда, а, наоборот, для того, чтобы отнять у производителя часть его продукта и укрепить за меньшинством эту часть, отнятую ими либо у рабочего, либо у всего общества». Что касается законов, охраняющих правительство, то «мы очень хорошо знаем, что задача всякого правительства — монархического, конституционного или республиканского — защищать и охранять силой привилегии имущих классов: дворянства, духовенства, буржуазии. Стоит только изучать все эти законы, следить за их применением, чтобы убедиться в том, что не стоит сохранить ни одного из них»'. Также «бесполезны и вредны законы об охране личности, наказании и пресечении «преступлений». Известно, что страх наказания не остановил еще ни одного убийцу. Кто убивает соседа из мести или нужды, не думает о последствиях; и все убийцы были твердо уверены в том, что избегнут преследования. В тот день, когда убийства перестанут караться, число их не увеличится, весьма вероятно, что оно сократится, ибо немало убийств совершается рецидивистами», развращенными тюремным заключением.
2. Та ступень развития, которой соответствует писаное право, скоро будет пройдена человечеством.
«Закон есть вещь относительно новая, ибо человечество жило века и века без всяких писаных законов. Взаимные отношения людей улаживались простыми обычаями, привычками («кутюмами»), почтенными своею древностью, к которым привыкали с детства, как привыкали заниматься охотой, скотоводством, земледелием». «Но когда общество все более и более стало распадаться на два класса — один, который хотел господства, а другой — избавиться от него, — тогда победитель поспешил увековечить совершившийся факт, сделать его неоспоримым и священным. Закон появляется освященный жрецом и охраняемый воином».
«Но дни его сочтены: повсюду появляются мятежники, не желая повиноваться закону, не зная, откуда он исходит, какая его польза, зачем повиноваться ему и почитать его. Они подвергают критике все основы общества, и прежде всего идола — закон». Близок день его исчезновения, «за наступление его надо бороться», «он придет, может быть, еще в конце XIX столетия».
II. На ближайшей ступени развития, которой вскоре достигнет человечество, будет еще существовать право, но уже не писаное право.
«Законы будут совершенно отменены», «не писаные обычаи», «обычное право», как говорят юристы, будут достаточны, чтобы сохранить добрый мир. «Нормы этой ближайшей ступени развития будут установлены общей волей», и всеобщее повиновение им в достаточной мере обеспечено потребностью каждого в сотрудничестве, помощи, сочувствии и страхом быть исключенным из общества.
В случае необходимости повиновение им будет обеспечено вмешательством отдельных граждан или возмущением всего народа, таким образом, эти нормы будут правовыми нормами.
Из правовых норм ближайшей ступени развития Кропоткин упоминает ту, в силу которой должны выполняться заключенные договоры.
Далее, по теории Кропоткина, в то же время войдет в силу другая правовая норма, по которой не только средства производства, но все вещи вообще будут общественным достоянием.
Кроме того, на ближайшей ступени развития, говорит Кропоткин, будет применена правовая норма, «которая признает право на жизнь и право на достаток за всеми, принимающими участие в производстве».
7.4. Государство
I. По теории Кропоткина, вместе с развитием человечества от менее счастливой к возможно более счастливой жизни государство скоро исчезнет.
1. Государство стало препятствием на пути человеческой эволюции в сторону максимального счастья.
«К чему эта огромная машина, которую мы называем государством? Для того ли, чтоб помешать эксплуатации работника капиталистом, крестьянина землевладельцем? Или для того, чтоб обеспечить нам работу? защитить нас от ростовщика; чтобы дать пищу плачущему ребенку?
Нет, тысячу раз нет!». Наоборот, оно вмешивается во все проявления нашей жизни. От колыбели до могилы оно душит нас в своих объятиях. Оно предопределяет все наши поступки, нагромождает горы законов и предписаний, в которых трудно разобраться самому ловкому адвокату. Оно создает армию чиновников — пауков, которые видят мир только сквозь грязные окна своих канцелярий. Громадные и все возрастающие суммы, взимаемые государством с народа, никогда не хватают им. Государство живет на счет будущих поколений, запутывается в долгах и идет к разрушению. «Государство» по необходимости означает «война». Одно государство старается ослабить, разорить другое для того, чтоб навязать ему свой закон, свою политику, свои торговые договоры, чтоб обогатиться за их счет; война сделалась условием жизни Европы: поводов к войне имеется уже на тридцать лет вперед. И одновременно с внешней войной бушует и внутренняя. Государство, которое вначале понималось как защита для всех, и в особенности для слабых, превратилось теперь в орудие богатых против обездоленных, имущих против неимущих.
И форма государственной власти не меняет дела по существу. «В конце прошлого века французский народ свергнул монархию и последний неограниченный король искупил на эшафоте свои преступления и преступления своих предшественников». Позже подобную же эволюцию совершили все народы европейского континента; они также свергли своих неограниченных монархов и вступили на путь парламентаризма.
«И теперь они видят, что парламентаризм, на который возлагали столько надежд, стал простым орудием интриг, личного обогащения, помехой для народной самодеятельности».
«Как и всякий деспот, народное представительство — называется ли оно парламентом, конвентом, общинным Советом или Другим более или менее нелепым именем, будет ли оно назначено префектами Бонапарта или свободно выбрано восставшим городом, — всегда будет стремиться расширить свое законодательство, усилить свою власть вмешательством во все и под Давлением закона убить самодеятельность личности и общества». «Понадобилось сорок лет волнений, когда пожары порой охватывали целые деревни, чтобы заставить английский парламент обеспечить за фермерами земельные улучшения. Но когда дело идет об охране интересов капиталистов, которым угрожает бунт или просто волнение, — о! тогда народное представительство делается беспощадным, тогда оно действует бессовестнее любого деспота. Безымянный зверь о шестистах головах превосходит Людовика XI и Иоанна IV Грозного»
«Парламентаризм внушает одно отвращение тем, кто наблюдал его близко».
Господство людей, величающих себя «правительством», несовместимо с нравственностью, покоящейся на солидарности. Это доказывается лучше всего так называемыми «гражданскими правами, ценность которых восхваляется ежедневно и на все лады буржуазной печатью». «Разве эти права созданы для тех, которые нуждаются в них? Конечно, нет. Всеобщее избирательное право может иной раз охранить буржуазию от вмешательства центральной власти. Оно может установить равновесие между двумя властями, не допуская противников до кровавых столкновений, как это бывало в старину. Но оно бесполезно, когда необходимо свергнуть или хотя бы только ограничить власть. Великолепное средство разрешения мирным путем споров между правящими — что оно может дать управляемым? То же самое со свободой печати. Какие доводы приводит буржуазия в ее пользу? Ее бессилие. «Посмотрите, — говорит она, на Англию, Швейцарию, Соединенные Штаты, — печать там свободна, а между тем, владычество капитала обеспечено там, как нигде». То же самое думают и о свободе союзов; отчего бы не дать свободы союзам, говорит буржуазия: она не нарушит наших привилегий. Мы должны бояться только тайных сообществ, а открытые союзы — наилучшее средство против них». — «Неприкосновенность жилища? — Ну, что же. Впишем ее в свод законов»! — говорят хитрые буржуа. — «Мы не хотим, чтоб полиция вторгалась в домашний очаг. Но когда мы увидим, что это опасно, тогда плюнем на эту неприкосновенность, захватим людей даже в постелях, перевернем все, обшарим всюду! » — «Тайна переписки? — Говорите, пишите, кричите повсюду, что переписка неприкосновенна. — Наши маленькие тайны не должны быть открыты. Но если мы проведаем о заговоре против наших привилегий, тогда стесняться нечего; а если кто-нибудь осмелится противоречить, то скажем ему, как сказал недавно английский министр при шумном одобрении парламента: «Да, господа, скрепив сердце и с глубоким отвращением вынуждены мы вскрывать письма; но ведь отечество (т. е. аристократия и буржуазия) — в опасности!»...
Вот к чему сводятся так называемые политические вольности. Свобода печати и союзов, неприкосновенность жилища и всего остального уважаются лишь до тех пор, пока народ не пользуется ими против привилегированных классов.
Но в тот день, когда народ начнет пользоваться ими для борьбы против привилегий, все эти «права» будут брошены за борт! ».
2. Человечество скоро пройдет ту ступень развития, которой соответствует государство. Государство осуждено на гибель.
И, действительно, «оно сравнительно недавнего происхождения». «Государство — есть историческая форма, которая в известное время в жизни всех народов медленно и постепенно вытеснила вольную общину. Церковь, закон, военная сила и богатство, накопленное грабежом, — все это столетиями действовало заодно и медленно, камень за камнем, захват за захватом, присвоение за присвоением работало над выработкой этого огромного учреждения, в конце концов проникшего во все уголки общественной жизни, в мозг и сердце людей, — этого спрута, называемого «государством».
В настоящее время государство уже разлагается. Народы — в особенности народы романской расы — уже пытаются разрушить его мощь, стесняющую их свободное развитие. Они требуют самостоятельности для областей, общин, рабочих союзов, связанных свободным соглашением.
«Мы наблюдаем скоротечное разложение государств. Бессильные старики с морщинистой кожей и трясущимися ногами, больные, неспособные усвоить потоки новых идей государства тратят последние силы, доживают последние годы и ускоряют свой конец, терзая друг друга, как старые ворчуньи». «Момент исчезновения государства уже близок». Кропоткин предсказывает, что оно наступит или через несколько лет или в конце XIX века.
II. На ближайшей ступени развития, которая вскоре будет достигнута человечеством, место государства займет общественная жизнь на почве правовой нормы, по которой взаимные договоры должны выполняться.
Анархизм есть неизбежно «ближайшая и высшая форма человеческой эволюции».
1. После уничтожения государства люди будут все-таки жить общественно, но это общество будет связано не правящей властью, а силой договора. «Свободное соединение личностей в группы, групп в союзы, свободная организация от простого к сложному соответственно потребностям и стремлениям» — вот форма будущего общества.
Мы наблюдаем в настоящее время рост анархического движения, т. е. движения, которое стремится ограничить деятельность правительств. Испытав все формы правления, человечество хочет, наконец, сбросить с себя все правительственные оковы и работать свободно и дружно. «Свободные союзы начинают покрывать необозримое поле человеческой деятельности».
«Крупные организации, основанные только на свободном соглашении, делаются все многочисленнее. Примеры: европейская сеть железных дорог, основанная на соглашении множества независимых обществ, голландские «бэрды» (корабельные общества), постепенно охватывающие все речное судоходство Германии и торговлю Балтийского моря; многочисленные торговые союзы и синдикаты во Франции. Сотни подобных же обществ преследуют более благородные цели, занимаясь спасением на водах, основанием приютов, больниц и т. д. Назовем только одно общество Красного Креста: убивать людей на поле битвы, это — Дело государства, но то же государство оказывается бессильным в деле помощи раненым, и в большинстве случаев предоставляет его частной инициативе». «Эти стремления расцветут на свободе, найдут себе применение и послужат основой будущего общежития». «Соглашение между сотнями обществ, которым принадлежат европейские железные дороги, состоялось прямо, без вмешательства какой-либо центральной власти, предписывающей свои законы этим обществам; это соглашение поддерживается конгрессами, на которые съезжаются уполномоченные для переговоров, предлагая своим доверителям не законы, а планы. Здесь мы имеем дело с совершенно новым началом, которое резко отличается от начала правительственного, монархического или республиканского, неограниченного или парламентарного. Это — нововведение, еще робко проникающее в европейские нравы, но за которым будущее».
2. «Было бы смешно ломать голову уже теперь над подробностями гражданской жизни будущего общества. Тем не менее мы должны уже теперь выработать главные положения». Не следует забывать, что, быть может, через несколько лет нам придется решать все вопросы общественного устройства.
Будут существовать общины; «но эти общины не будут связаны территориально. У них не будет ни границ, ни стен. Община — это союз единомышленников, а не что-либо замкнутое, строго определенное. Различные группы какой-либо общины сблизятся со сходными группами других общин, они соединятся друг с другом федеральными узами не менее прочно, чем с согражданами, и составится община, члены которой будут разбросаны в различных городах и селах».
Люди будут соединяться в такие общины посредством «договоров». Они примут на себя известные обязательства перед обществом, которое, с своей стороны, обеспечит им известные условия жизни. Не нужно будет принуждать к исполнению этих договоров; не будет надобности ни в наказаниях, ни в судьях. Выполнение договоров будет в достаточной мере обеспечено потребностью каждого «в сотрудничестве, помощи, сочувствии». Не желающих исполнять свои обязанности всегда можно исключить.
В общинах «всякий сам устроит свои дела, не дожидаясь предписаний правительства». «Община уничтожит государство не для того, чтобы восстановить его». «Люди поймут, что для свободы лучше не иметь никаких представителей и не вручать своей судьбы провидению или выборным».
Не будет ни темниц, ни других карательных учреждений. Что же касается лиц со злыми наклонностями, то единственно честным и верным средством для борьбы с ними будет братское обращение, нравственная поддержка и свобода.
Общины так же, как и их члены, будут соединяться между собой при помощи договоров.
«Община признает только интересы федерации, в которую она добровольно вступила». «Наши потребности так разнообразны, что скоро одной федерации будет мало. Община почувствует необходимость заключать и другие союзы, входить в другие федерации.
Община, вошедшая в союз по добыванию съестных припасов, примкнет к союзу по производству других нужных ей предметов, например металлов, потом к третьему и четвертому для тканей и произведений искусства. Взгляните на экономическую карту любой страны, и вы увидите, что экономических границ не существует; области производства и обмена различных предметов перемешиваются, переплетаются, перекрещиваются... Точно так же федерации общин, следуя свободному развитию, вскоре перемешаются, переплетутся и образуют сеть «единую и неделимую», более дружную, чем государственные союзы, приставшие друг к другу, как пучок розог к топору римского ликтора».
3. Будущее общество легко выполнит все задачи, выполняемые теперь государством.
«Нужно проложить дорогу? — Тогда жители соседних общин сговорятся друг с другом и выполнят свою задачу лучше, чем министерство общественных работ.
Нужна железная дорога? — Заинтересованные общины построят ее несравненно лучше, чем подрядчики, наживающие миллионы и строящие дурные дороги.
Вам нужны школы? — Общины устроят их так же хорошо, как и парижское начальство.
Вы ищете защиты от внешних врагов? — Умейте защищаться сами, не доверяя генералам, которые, только предадут вас. — Если вам понадобятся орудия и машины, сговоритесь с городскими рабочими, которые доставят их вам в обмен на ваши продукты по своей цене, без посредничества хозяина, который обкрадывает и рабочего, и крестьянина».
Положим, вспыхнет ссора или сильный угнетает слабого. В первом случае народ установит третейский суд, во втором же каждый гражданин сочтет своим долгом лично вмешаться в дело, не дожидаясь полиции; городовые, судьи и тюремщики станут излишни.
7.4. Собственность
I. По теории Кропоткина, с развитием человечества от менее счастливой к возможно более счастливой жизни исчезнет не собственность вообще, а ее современная форма, т. е. частная собственность.
1. Частная собственность стала препятствием для развития человечества по направленно к наивысшему счастью.
Каковы последствия частной собственности? Кризис сделался хроническим.
Кризис в хлопчатобумажной промышленности, металлургии, часовом производстве, все кризисы разражаются теперь сразу, делаются постоянными. В Европе насчитывают теперь несколько миллионов безработных и десятки тысяч нищих, которые бродят из города в город или бунтуют, грозно требуя «работы или хлеба».
Огромные промышленные предприятия убиты, большие города, как Шеффилд, заброшены — повсюду безработица, а с нею нужда и нищета: мертвенно бледные дети, женщины, постаревшие на пять лет за одну зиму, болезни и смерть среди рабочих, — а нам говорят о перепроизводстве!
Но, может быть, скажут, что частная собственность благотворна для крестьян. «Но и для мелкой земельной собственности прошел золотой век. Мелкий крестьянин теперь еле сводит концы с концами. Он весь в долгах и делается жертвой скотопромышленника, скупщика, ростовщика. Векселя, закладные разоряют целые деревни еще больше, нежели огромные государственные и общинные налоги. Мелкая собственность бьется в агонии, и если крестьянин по имени еще собственник, то на деле он — должник банкиров и ростовщиков».
Но частная собственность имеет еще и косвенные последствия.
«Пока будет существовать каста тунеядцев, поддерживаемая нашим трудом под предлогом, что они необходимы для руководства нами, до тех пор эти бездельники будут очагом отравления общественной нравственности.
Праздный и грубый человек в поисках все новых наслаждений, у которого чувство солидарности убито, а подлый эгоизм воспитывается всеми привычками жизни, всегда будет склонен к самой грубой чувственности: он будет осквернять все окружающее. Своим золотым мешком и животными инстинктами он обесчестит женщину и ребенка; опошлит искусство, театр, печать; продаст свою страну и ее защитников, и, слишком трусливый, чтобы убивать, он предаст смерти цвет парода, если опасность станет угрожать его золотому мешку». Из года в год тысячи детей вырастают в нравственной и материальной грязи наших больших городов, среди населения, испорченного жизнью впроголодь, рядом с развратом, праздностью и блеском наших городов.
«Так, общество беспрерывно воспитывает людей, неспособных к честной трудовой жизни, с противообщественными задатками. Оно прославляет их, когда их преступления увенчиваются успехом, и ссылает их на каторгу, когда они терпят неудачу».
Частная собственность нарушает справедливость. Все наше богатство накоплено общественным трудом целого ряда поколений. Дом, где мы находимся теперь, имеет ценность только потому, что стоит в Париже, великолепном городе, в котором воплощен труд двадцати поколений. Перенесите его в снега Сибири, и ценность его станет ничтожной. Машина, изобретенная вами и получившая патент, заключает в себе гений пяти-шести поколений: она является частью огромного целого, которое мы называем промышленностью XIX века. Ценность вашей машины для выделки кружев будет ничтожной среди папуасов Новой Гвинеи. «Наука и промышленность, теория и практика, открытие и приложение его, ведущее к новым открытиям, умственная и физическая работа, — мысль и дело рук, — все это связано между собой. Всякое открытие, всякий прогресс, всякое увеличение наших богатств вытекает из совокупности физического и духовного труда прошлых и настоящих времен. По какому же праву кто-нибудь может присвоить себе малейшую частицу этого несметного целого и сказать: это мое, а не ваше?» Но это присвоение общественного достояния все-таки совершилось; в течение ряда веков, прожитых человечеством, все, что помогает человеку производить и увеличивать свою производительную силу, было присвоено меньшинством. В настоящее время земля, ценность которой вытекает именно из потребностей все растущего населения, принадлежит меньшинству, которое может помешать и мешает народу обрабатывать ее или же не дает ему возделывать ее согласно современным требованиям. Угольные копи, в которых воплощен труд многих поколений и ценность которых зависит только от развитой промышленности и густого населения вокруг, принадлежат тоже нескольким лицам; а эти лица ограничивают добывание угля или совершенно прекращают его, если найдут более выгодное применение своим капиталам. Машины точно так же в руках немногих, и даже в том случае, когда данная машина несомненно представляет собой ряд усовершенствований первобытного снаряда, сделанных тремя поколениями работников, она все-таки принадлежит кучке предпринимателей.
Железные дороги, которые были бы бесполезным железным хламом, если бы не густота европейского населения, его промышленность, торговля и обмен, принадлежат нескольким акционерам, может быть, даже не знающим, где находятся дороги, дающие им больше прибыли, нежели владения какого-нибудь средневекового короля.
2. Пора частной собственности будет скоро пройдена человечеством. Частная собственность осуждена на гибель.
Частная собственность есть историческая формация; «она развилась, как паразит, среди свободных учреждений наших предков» и в тесной связи с государством. «Политический строй является всегда выражением и в то же время освящением экономического строя общества».
Никогда государство не переставало и не перестанет становиться на сторону имущих против неимущих.
«Всемогущество государства — вот основание могущества буржуазии!».
Но частная собственность приходит к концу. «Экономический хаос не может продолжаться долее. Народ устал переносить кризисы, вызываемые алчностью господствующих классов; он хочет жить и трудиться, а не терпеть нищету, смягчаемую унизительной благотворительностью. Рабочий замечает неспособность правящих классов понять его новые стремления; неспособность руководить промышленностью; неспособность организовать обмен». Ввиду этого «одной из характерных черт нашего века является рост социализма и широкое распространение социалистических идей в рабочем классе».
Время, когда исчезнет частная собственность, уже не за горами; оно наступит через несколько лет или в конце XIX века, но, во всяком случае, скоро.
II. На ближайшей ступени развития, которой вскоре достигнет человечество, собственность организована будет так, что станет общественной.
Ближайшей высшей ступенью человеческой эволюции неизбежно будет не только анархизм, а и анархический коммунизм.
«Стремление к экономической и стремление к политической свободе — это два выражения одной и той же потребности в равенстве, потребности, составляющей основу всей общественной борьбы в истории». «Наше столетие ознаменовано напряженностью, с какой проявляются оба эти стремления». Таким образом, всякому лицу, принимающему известное участие в производстве, будет обеспечено довольство.
1. Ближайшая ступень человеческого развития будет знать только общественную собственность.
Коммунистический дух все ярче проявляется в нашем обществе: дорожная пошлина исчезает, мост становится свободным: заставы падают, дорога становится общественной. Тот же дух проникает тысячи других учреждений: музеи, библиотеки, бесплатные школы, парки, гулянья, мощеные и освещенные улицы — все это делается общим достоянием; точно так же заметно стремление провести воду во все дома, в каком угодно размере; трамваи, железные дороги начинают уже вводить срочные билеты и однообразные тарифы, и они пойдут еще дальше в этом направлении, когда перестанут быть частными предприятиями. Все это указывает нам, в какую сторону идет прогресс.
Будущее общество будет коммунистическим. «Первой заботой общины девятнадцатого века будет овладение всем общественным капиталом, накопленным в ее недрах», т. е. «всеми средствами потребления и производства». «Пытались установить различие между капиталом, служащим орудием производства, и капиталом, необходимым для удовлетворения жизненных потребностей. Говорили, что машины, заводы, сырые материалы, пути сообщения, земля — это одно, жилища, обработанное сырье, одежда, съестные припасы — другое.
Первые делаются общественной собственностью, вторые остаются в личном владении. Но это разделение — чисто призрачное, и провести его невозможно: дом, дающий нам убежище; уголь и газ, сжигаемые нами; пища, потребляемая нашим организмом; одежда, которая нас покрывает, книга, образующая наш ум, даже удовольствия составляют такую же составную часть нашего существа и столь же необходимы для успешного производства и развития человечества, как и машины, фабрики, сырые материалы и другие средства производства.
Сохранить частную собственность на предметы потребления, значит сохранить неравенство, притеснение, эксплуатации».
Нечего опасаться разобщенности коммунистических общин. «Если какой-нибудь большой город завтра объявит «коммуну», уничтожит у себя частную собственность, осуществит полный коммунизм, т. е. совместное пользование общественным капиталом — орудиями производства и предметами потребления, то (если только он не окружен неприятельскими войсками) уже через несколько дней на рынки явятся целые обозы; из отдаленных портов прибудут грузы сырых материалов; произведения промышленности коммуны после удовлетворения потребностей населения будут отправлены во все части света; иностранцы нахлынут толпами и разнесут повсюду весть про чудную жизнь свободного города, где все трудятся, где нет ни бедных, ни угнетенных, где все пользуются плодами своего труда и никто никого не обижает».
2. Коммунизм будущего общества не будет «коммунизмом монастыря или казармы, как его раньше понимали, а свободным коммунизмом, который предоставит все продукты всем и даст каждому свободу потреблять их где угодно». Выяснить себе коммунизм во всех его подробностях еще невозможно, однако уже теперь «мы должны столковаться об основных положениях».
Как будет совершаться производство?
Прежде всего «должно быть произведено то, что необходимо для удовлетворения насущных потребностей человека». Для этого достаточно, «чтобы все взрослые, за исключением женщин, занятых воспитанием детей, обязались с двадцати или двадцати двух лет до сорока пяти или пятидесяти лет работать по пяти часов в день в любой отрасли человеческого труда, признанной необходимой».
Коммунистическая община заключит со своим членом примерно такой договор: «Мы готовы обеспечить вам пользование нашими домами, магазинами, улицами, средствами передвижения, школами, музеями и т. д. под условием, что вы с двадцати до сорока пяти или до пятидесяти лет будете посвящать четыре или пять часов в день труду, необходимому для жизни. Выбирайте сами, как хотите, ту группу, к которой желаете примкнуть, или образуйте новую, лишь бы она обязалась производить необходимые предметы. А в остальное время вы можете соединяться с кем угодно, по вашему вкусу, для развлечения, занятий искусствами и наукой. Итак, мы требуем от вас 1200 или 1500 часов ежегодной работы в одной из групп, производящих пищу, одежду, жилище или заботящихся об общественной гигиене, средствах передвижения и т. д., и за это мы обеспечиваем вам все то, что производят или произвели эти группы».
Времени для производства менее насущных вещей будет более чем достаточно.
«Человек прежде всего выполнит в поле или на заводе ту работу, которую он должен внести обществу как долю своего участия в общем потреблении, а вторую половину дня он употребит на удовлетворение своих художественных или научных потребностей». «Тот, кто пожелает иметь рояль, вступит в общество производителей музыкальных инструментов. Отдавая ему полдня своего досуга, он скоро получит желанный рояль. Если его привлекает астрономия, он вступит в союз астрономов, с его философами, наблюдателями, счетчиками, мастерами астрономических инструментов, учеными и любителями, и он получит желаемый телескоп, отдавая часть своего труда на общее дело, ибо астрономическая обсерватория нуждается так же в работе каменщиков, столяров, механиков, как и в работе мастера-художника. Одним словом, пяти или шести часов в день, которыми располагает каждый после исполнения обще необходимой работы, вполне достаточно будет, чтобы дать удовлетворение всем бесконечно разнообразным потребностям роскоши».
«Произойдет слияние земледелия с промышленностью: человек будет земледельцем и промышленником одновременно». «Земледелие, требующее в известную пору для удобрения почвы еще более чем для жатвы сильного прироста рабочих рук, послужит связующим звеном между городом и деревней».
«Будет положен конец разделению между умственным и физическим трудом». «Когда не будет больше голодных, готовых продать свою рабочую силу за кусок хлеба, писатели и ученые силой вещей будут вынуждены соединяться, чтобы печатать плоды своего творчества. Тогда писатели со своими почитателями и почитательницами живо выучатся искусству набирать и верстке и узнают, какое наслаждение собираться всем ценителям данного произведения вместе, набирать его, печатать и вынимать девственно чистым из типографского станка». «Всякая работа будет приятной». «Если еще есть неприятные работы, то это исключительно потому, что люди науки до сих пор не задумывались над тем, как сделать их приятными, они знали, что всегда найдутся бедняки, которые за несколько грошей готовы работать при всяких условиях». «Фабрика, завод, шахта могут быть так же гигиенично и роскошно устроены, как и лаборатории современных университетов; и чем совершеннее они будут устроены, тем производительнее будет человеческий труд». Он будет бесконечно выше труда под давлением рабства, крепостничества и найма.
Как будет совершаться распределение? Каждый, принимавший участие в производстве, получит свою долю продукта. Но эта доля не будет строго соответствовать доле выполненного труда. «От каждого по его силам, каждому по его потребностям». «Потребности будут поставлены выше дел: будет признано сначала право на жизнь, а затем право на достаток за всеми, принимавшими участие в производстве». «Каждый, независимо от своей силы или слабости, способности или неспособности, имеет право на жизнь» «и достаток».
Общественных запасов будет для этого вполне достаточно. «Если взять во внимание быстроту, с которой культурные нации развивают свои производительные силы, а с другой стороны, пределы, поставленные этой производительности, прямо или косвенно, современными условиями, то придешь к заключению, что мало-мальски разумная экономическая организация позволила бы культурным народам в течение нескольких лет накопить столько полезных продуктов, что им пришлось бы сказать себе: довольно, довольно с нас угля, довольно хлеба, довольно одежды! отдохнем, соберемся с мыслями, чтобы лучше употребить наши силы и наш досуг».
Но что делать, если запаса богатств окажется недостаточным для всех потребностей? «Брать полной горстью все, что имеется в изобилии. Бережно расходовать все то, в чем ощущается недостаток, отдавая преимущество детям, старикам, словом, слабым. Так делается постоянно в деревнях. Пока достаточно лугов, ни одна община не вздумает ограничить свободное пользование ими. Когда лесу и каштанов много, разве община запретит членам своим брать их сколько угодно? Но что делает крестьянство, когда не хватает дров. Оно бережно распределяет их».
7.6. Осуществление
I. Исчезновенье государства, преобразование права и собственности, наступление новых порядков — все это произойдет, по теории Кропоткина, при помощи социальной революции, которая хотя и совершится сама собой, но подготовлять умы к которой должны те, кто предвидит ход развития.
1. «Мы знаем, что без сильных потрясений не достигнем этого идеала». «Для торжества справедливости, для осуществления новых стремлений необходима революционная буря, которая снесла бы всю гниль, оживила бы своим дыханием уснувшие сердца и внесла бы в падающее общество преданность, самоотвержение и героизм».
Необходима «социальная революция, т. е. захват общественного богатства народом и уничтожение власти». «Социальная революция неизбежна». «Конец столетия готовит нам грозную революцию». «Нам остается несколько лет до революции». «Это задача, возложенная на нас историей». «Она произойдет независимо от желаний и воли отдельных личностей».
«Социальная революция не будет делом нескольких дней, нам понадобится пройти целый мятежный период в пять лет, пожалуй, чтоб завершить переворот в общественном строе». «За это время идея анархизма может пустить ростки и укрепиться в массе умов. Тогда те, кто теперь равнодушен к новому учению, сделаются его убежденными сторонниками». Революция не ограничится одной местностью. «Однако нельзя предполагать, что она вспыхнет одновременно по всей Европе». «Германия ближе к революции, нежели это думают». «Но где бы она ни началась — во Франции, Германии, Испании или России — она станет общеевропейской. Она распространится с такой же быстротой, как революция наших предков, героев 1848 года, и охватит всю Европу».
2. Первым делом революции будет разрушение. «Инстинкт разрушения столь естественный и справедливый, ибо он есть и инстинкт обновления, найдет себе широкое приложение. Сколько старья надо выбросить! Разве не надо перестроить все — дома, города, земледелие и промышленность, словом, все материальные основы общества? Разрушайте же все, что надо уничтожить: крепости, тюрьмы, остроги и нездоровые улицы, зараженным воздухом которых вы так долго дышали». Тем не менее социальная революция не будет царством ужаса. «Понятно, в борьбе погибнут жертвы. Легко понять, почему народ Парижа, прежде чем устремиться к границам, истребил в тюрьмах аристократов, которые в союзе с неприятелем готовились подавить революцию. Того, кто вздумает порицать его за это, следует спросить: «Разве вы страдали вместе с ними? Если нет, то стыдитесь, и молчите».
Но народ никогда не возведет террора в систему, как это постоянно делали цари и короли. «Он жалеет жертв: у него слишком доброе сердце, и жестокость противна ему. Государственный прокурор, тюремная карета, гильотина возмущают его. Все поймут, что террор подготовляет диктатуру, и гильотина будет уничтожена».
Прежде всего будет низвергнуто правительство.
«Нечего бояться его силы. Эти правительства, кажущиеся такими страшными, падают при первом натиске восставшего народа: многие из них были низвергнуты в несколько часов». «Народ восстает, и государственная машина тотчас портится, чиновники приходят в замешательство и не знают, что делать; солдаты теряют доверие к начальникам».
Но этого мало. «В тот день, когда правительство будет сметено народом, он не станет дожидаться распоряжений сверху. Он насильственно отменит частную собственность». «Крестьяне прогонят помещиков, их имения объявят общественным достоянием, отменят все долговые обязательства»; в городах же «народ овладеет всем накопленным богатством, вытеснит промышленников и сам станет руководить производством».
Экспроприация будет всеобщей; но для того чтобы она отвечала своей цели, она должна совершиться в широких размерах. В малых же размерах она явится обыкновенным грабежом. Она не ограничится средствами производства; «как только народ свергнет правительство, он поспешит прежде всего обеспечить себе здоровое жилище, достаточное пропитание и одежду». Но экспроприация «будет иметь свои границы». «Вот, скажут нам, бедняк. Целым рядом лишений ему удалось купить дом, достаточный для его семьи. Он так счастлив в нем, неужели вы и его выбросите на улицу? Конечно, нет! Если дома его едва хватает для помещения семьи, пусть живет в нем, пусть копается в садике. Наши же молодцы в случае нужды придут ему на помощь. Но если у него в доме есть помещение, которое он сдает жильцу, то народ скажет последнему: «Знаете, товарищ, вы ничего не должны хозяину! Живите и никому не платите: нечего бояться пристава, пришла Революция!». «Экспроприация должна распространяться на все, что позволяет кому-либо присваивать себе плоды чужого труда».
3. «За разрушительной работой начнется созидание». Большинство представляет себе революцию с двоякого рода «революционным правительством» во главе. Одни видят в нем выборное правительство: «предлагают созвать народ, тотчас же выбрать правительство и поручить ему то дело, которое каждый из нас должен был бы сделать сам». Но «восставший народ может путем выборов дать себе только такое правительство, которое будет гирей у ног особенно, если предстоит то огромное экономическое, политическое и нравственное возрождение, которое мы понимаем под социальной революцией». Другие отказываются от мысли о «законном» правительстве, по крайней мере на время восстания, и провозглашают «революционную диктатуру». Та партия, говорят они, которая низвергнет правительство, силой займет его место. Она захватит власть и будет поступать революционным образом. Кто же не признает ее или кто откажет ей в повиновении, того на виселицу!
Вот как рассуждают маленькие Робеспьеры. Мы же, анархисты, знаем, что идея диктатуры — есть больной плод правительственного фетишизма и что всякая диктатура — есть гибель революции.
«Мы сами сделаем все нужное, не ожидая приказаний правительства». «Раз государство начнет разрушаться, а притесняющая машина ослабевать, свободные союзы образуются сами собой. Припомним вольные союзы вооруженных граждан во время великой революции. Припомним союзы, добровольно возникшие в Испании и спасшие независимость страны, когда государство было разрушено победоносными войсками Наполеона. Как только государство перестает навязывать свой союз, так сейчас же возникают добровольные общества. Уничтожьте государство, и на его развалинах возникнет вольная федерация, действительно единая, неделимая, но свободная и солидарная».
«Перестройка промышленности на новых началах не совершится в несколько дней», тем более, что революция не разразится одновременно во всей Европе. Народ примет временные меры, чтоб обеспечить себя пищей, платьем, жилищем. Народ завладеет сначала хлебными амбарами, скотобойнями, пищевыми складами. Добровольцы сделают опись найденным запасам, распространят ее в миллионах экземпляров. Народ возьмет полной горстью все, что имеется в избытке, и поделит на строгие доли все, что должно быть размерено, отдавая преимущество больным и слабым. Все это будет возмещаться подвозом из деревень, причем для крестьян следует в обмен производить полезные для них вещи; кроме того, городские жители начнут обрабатывать барские парки и окрестные луга.
Таким же образом народ овладеет жилищами. Добровольцы составят списки пустых помещений и распространят их. Затем народ соберется по улицам, участкам, округам и сообща распределит между собой жилища.
Затруднения, которые при этом встретятся, будут скоро устранены. «Строительные» рабочие возьмутся за привычную работу: они перестроят большие помещения, и вскоре возникнут гигиеничные дома, не похожие на дома нашего времени. Также поступят и с одеждой. Народ овладеет магазинами платья, а добровольцы составят опись запасов. Всякий возьмет себе сколько понадобится из того, что имеется в избытке; строго разделено будет все, что имеется в ограниченном количестве. Недохваток будет вскоре пополнен фабриками, где будут введены машины, улучшенные и приспособленные к производству в широких размерах.
II. «Подготовить умы к революции» — вот задача тех, кто предвидит ход развития. В особенности это является «задачей тайных обществ и революционных организаций». Это — задача «анархистской партии». «Число анархистов растет с каждым днем и все будет расти; но только накануне восстания оно сделается большинством». «Вспомним, какую печальную картину представляла собой Франция за несколько лет до великой революции и какое слабое меньшинство составляли те, кто думал о низвержении королевской власти и феодализма, — а какая перемена через три, четыре года: меньшинство начало революцию и увлекло за собой массы».
Но как подготовить умы к революции?
1. «Раньше всего надо разъяснить всем цель революции. Необходимо ее объяснять словом и делом так, чтобы она проникла в народное сознание, — чтобы в день восстания она была у всех на устах; задача, гораздо более широкая и важная, чем обыкновенно думают, ибо если цель эта ясна меньшинству, то этого нет у массы, на которую глубоко влияет буржуазная печать».
Но этого мало. «Надо пробудить чувство независимости и тот дух смелости, без которого не может быть революции». «Но от мирных рассуждений до восстания — целая пропасть, та самая пропасть, которая у большей части людей отделяет размышление от поступка, мысль от воли».
2. «Для достижения этих целей единственным средством является деятельность, постоянная, беспрерывная деятельность меньшинства. Мужество, преданность, самопожертвование так же заразительны, как и трусость, покорность и страх».
«Какую форму примет эта работа?
Все формы, которые будут подсказываться обстоятельствами, средствами, темпераментом. То печальная, то насмешливая, но всегда смелая: то коллективная, то чисто личная пропаганда не пренебрегает ни одним средством, ни одним обстоятельством общественной жизни, чтобы не дать мысли заснуть, питать и давать исход недовольству, возбуждать гнев против эксплуататоров, осмеивать правительство и обнаруживать его бессилие. Главное же — будить смелость и дух возмущения, действуя путем примера».
«Чуткие люди, которые не довольствуются словами, а стараются действовать; честные души, для которых дело неразрывно с мыслью, которые предпочитают тюрьму, ссылку и смерть жизни, идущей в разрез с их убеждениями; бесстрашные люди, сознающие, что надо рисковать, вот те обреченные, которые начинают бой гораздо ранее, чем созреет масса так, чтобы открыто поднять знамя восстания и пойти с оружием в руках на борьбу за свои права. Жалобы, болтовню, теоретические рассуждения вдруг прорезывает революционный акт, отражающий общественное настроение».
«Быть может, вначале масса останется равнодушной, поверит мудрым и осторожным, для которых этот акт — «безумство». Но вскоре безумные встретят сочувствие; народная масса станет тайно рукоплескать и подражать им.
Первые борцы наполняют тюрьмы и каторги, другие продолжают их дело; умножаются взрывы протеста, возмущения, мести.
Они привлекают всеобщее внимание, новая идея проникает в душу и приобретает сторонников. Подобный поступок в несколько дней сделает больше, нежели тысячи брошюр.
Правительство сопротивляется, свирепствует. Оно вызывает этим лишь все новые вспышки возмущения, оно толкает бунтовщиков на героизм и порождает ряд новых вспышек.
Революционные партии усиливаются новыми элементами, ранее враждебными или равнодушными.
Правительство охватывает паника.
Правящие классы прибегают к реакции, но напрасно: борьба этим лишь обостряется. Уступки ободряют революционный дух. Народ предвидит победу — происходит революционный взрыв».
Для того чтобы разъяснить нам средства и цель революции, пробудить дух возмущения, Кропоткин приводит в пример события, предшествовавшие революции 1789 года.
Тысячи памфлетов знакомили народ с пороками двора: сатира бичевала коронованных особ, возбуждая ненависть к дворянству и духовенству. Листки угрожают жизни короля, королевы, откупщиков. Сжигают чучела народных врагов.
Народ приучается выходить на улицу, не бояться полиции, войска, конницы.
В деревнях тайные общества, «Жаки», поджигают риги помещиков, уничтожают хлеб, дичь, наконец, казнят их самих. Они угрожают смертью сборщикам и плательщикам налогов. Наконец, разбивают магазины, задерживают обозы, сжигают заставы, убивают чиновников, предают огню податные списки, расчетные книги, городские архивы».
«Народ чувствует, как растет его мощь, и когда-то робкие, придавленные люди поднимают головы и гордо идут завоевывать лучшее будущее...».
Кропоткин не считает нужным делать «из этого заключений». Он ограничивается тем, что сообщенные факты считает для нас «ценным уроком».