ГЛАВА 7

УЧЕНИЕ КРОПОТКИНА

7.1. Общие замечания

1. Князь Петр Алексеевич Кропоткин родился в 1842 году в Москве. С 1862 по 1867 год он был офицером Амурского ка­зачьего полка и объездил в это время большую часть Сибири и Манчжурии. С 1868 по 1871 год он изучал в Петербурге мате­матику, тогда же занимал место секретаря Географического Общества, по поручению которого исследовал в 1871 году лед­ники Финляндии и Швеции.

В 1872 году Кропоткин отправился в Бельгию и Швейцарию, где присоединился к «Международному товариществу рабочих». В том же году он вернулся в Петербург, где стал одним из вид­ных членов тайного кружка Чайковцев. В 1874 году кружок этот был закрыт. Кропоткин был арестован и заключен в Петропав­ловскую крепость; в 1876 году ему удалось бежать и скрыться в Англии.

В 1877 году из Англии Кропоткин отправился в Швейцарию откуда был выслан в 1881 году С тех пор он жил попеременно то во Франции, то в Англии. Осужденный во Франции в 1883 год) за принадлежность к недозволенному обществу на пятилетнее тюремное заключение, он пробыл в нем до 1886 года, затем был освобожден. С тех пор он жил в Англии.

Кропоткин издал описания своих путешествий, географичес­кие исследования и написал ряд книг по философии права, на­родному хозяйству и политике.

2. Чтобы вполне уяснить себе взгляды Кропоткина на право, государство и собственность, надо знать его небольшие бро­шюры — а их множество, — его газетные статьи и доклады. Статьи, которые он печатал в Женевской газете «Le revolte» (1879—1882), вышли в 1885 году книгой под заглавием «Paroles d'un revolte». Единственный труд, где Кропоткин бо­лее или менее подробно излагает свое учение, это его «La Conquete du pain» (Париж, 1892).

3. Кропоткин называет свое учение анархизмом. Когда в не­драх «Интернационала» возникла партия, не признававшая влас­ти в общественном союзе, то она назвала себя сначала «феде­ралистской», а потом «противогосударственной», или «антиавторитарной». В то время она избегала называть себя анархистской.

Слово «ан-архия» (так писалось тогда это слово), казалось, слишком связывало партию с последователями Прудона, про­тив реформаторских идей которого боролся «Интернационал». Но с целью вызвать путаницу понятий «противники наши стали Употреблять это название; кроме того, они стали утверждать, что самое имя «анархисты» ясно говорит об их стремлении к беспо­рядку и хаосу».

Анархическая партия не замедлила принять названия, данного ей. Сначала она настаивала на черточке между «ан» и «архия», объясняя, что в такой форме слово «ан-архия» по-гречески означает «безвластие», а не «беспорядок»; но вскоре она приняла его целиком, чтобы избавить от бесполезной работы корректоров и от уроков греческого языка читателей. И в самом деле, слово «анархия», отрицающее современный порядок и напоми­нающее самые прекрасные моменты жизни народов, вполне под­ходит для партии, стремящейся к завоеванию лучшего будуще­го».

7.2. Основы

По теории Кропоткина, высшим законом для человека явля­ется закон развития человечества от менее счастливой к воз­можно более счастливой жизни; из этого закона он выводит на­чало справедливости и начало энергии.

1. Высшим законом для человека является закон развития человечества от менее счастливой жизни к возможно более счастливой.

Существует «только один научный метод: метод естествен­ных наук». Этот метод мы применяем «в науках о человеке», «и особенно в обществоведении». Во всех науках происходит теперь громадный переворот» благодаря «эволюционной фи­лософии». «Господствовавшая до сих пор идея, что все неиз­менно в природе, пала, разрушена, уничтожена. Все в природе изменяется, ничто не остается незыблемым: ни скала, кажущая­ся нам неподвижной, ни материк, по-немецки «Festland», т. е. твердыня, ни его жители, ни их нравы, обычаи, мысли. Все, что мы видим, есть преходящее явление и должно измениться, ибо неподвижность есть смерть».

Для организмов эта эволюция является прогрессом вследствие их «замечательной способности приспособляться к условиям сре­ды. Организмы развивают у себя такие свойства, благодаря кото­рым они наиболее совершенным образом приспособляются к среде, а каждая часть их к условиям свободного сотрудничества».

Это и есть «борьба за существование», которую не надо по­нимать в узком смысле борьбы за пропитание.

«Эволюция никогда не совершается медленно и однообраз­но, как утверждают. Эволюция постоянно прерывается револю­циями, а революции, эти периоды ускоренной эволюции, так же необходимы для гармонии природы, как и эпохи замедленной эволюции». Порядок — есть свободное равновесие всех сил, действующих в одной области. Пусть одни из этих сил будут стес­нены человеческой волей, они все равно не перестанут действо­вать; но их энергия скопится до того, что в один прекрасный день прорвет плотину и вызовет переворот, разрушение, революцию.

Кропоткин применяет эти общие положения к общественной жизни людей. «Общество есть совокупность организмов, стре­мящихся взаимно удовлетворить свои потребности и в то же время трудиться на пользу всего рода»; общество — есть «целое, создающее maximum счастья при minimum'e труда». Че­ловеческие общества развиваются, «и можно попытаться определить направление этого развития». «Общества развиваются от низших форм организации к высшим». Цель этого разви­тия, т. е. точка, к которой они стремятся, есть «создание наилуч­ших условий для достижения всеобщего счастья». «То, что мы называем прогрессом, есть верный путь к этой цели». «Челове­чество может сбиться с этого пути, но оно всегда к нему вер­нется снова».

Но и здесь эволюция не происходит без революции То, что можно утверждать относительно идей человека, климата стра­ны, свойств известной породы, приложимо и к обществам, они развиваются медленно, но у них бывают времена и быстрых пе­реворотов. «Различные обстоятельства могут помешать дос­тижению максимума возможного счастья, этому стремлению, общему для всех человеческих союзов». «Новые идеи зарож­даются повсюду, они ищут выхода на свет Божий, ждут вопло­щения в жизни, но задерживаются косностью тех, кому выгоден старый порядок; они задыхаются в тяжелой атмосфере предрас­судков и традиций».

Политические, экономические и общественные учреждения разрушаются; они, как необитаемое здание, мешают развитию зародышей, которые образуются в расщелинах и вокруг них. Тогда «нужно, чтобы великие события оборвали нить истории, выбили человечество из колеи и бросили его на новый путь», «революция становится крайней необходимостью». «Человек понял свое место в природе: он сознал, что все учреждения — дело его рук и что только он один в состоянии изменить их».

«На что только не способна техника? А литература, подража­тельные искусства, драма, музыка, чего они только не дерза­ют!». Итак, везде, где учреждения мешают прогрессу обще­ства, «надо смело бороться, чтобы сделать богатую, полную жизнь доступной для всех».

2. Из закона человеческой эволюции, т. е. перехода от менее счастливой жизни к возможно более счастливой, Кропоткин выводит начало справедливости и энергии.

В борьбе за существование человеческие общества стремят­ся к такому состоянию, когда будут налицо наилучшие условия для достижения наивысшего счастья человечества. Называя что-либо хорошим, мы разумеем под этим, что оно благоприят­ствует достижению этой цели, т. е. что оно полезно обществу, в котором мы живем; наоборот, мы называем дурным всякое дей­ствие, мешающее, по нашему мнению, достигнуть этой цели, т. е. вредное обществу, в котором мы живем.

Несомненно, что взгляды об условиях, благоприятствующих или мешающих осуществлению maximum'a счастья для чело­вечества, т. е. о том, что полезно обществу и что вредно, под­вержены изменениям.

Все же, несмотря на различие мнений, надо признать основ­ное условие достижения этой цели.

«Можно изложить его в правиле: поступай с другими так, как желаешь, чтобы в сходных случаях поступали с тобой». Эта ак­сиома есть «не что иное, как принцип равенства». Равенство, впрочем, «означает то же, что и справедливость», «солидар­ность», «правосудие».

Существует, однако, еще одно основное неоспоримое усло­вие для достижения цели. «Это — нечто более великое, более прекрасное, более чудесное, нежели простое равенство». Его можно выразить следующим образом: «Будь силен, думай и дей­ствуй со страстью, тогда твой ум, твоя любовь, твоя энергия передадутся другим».

7.3. Право

I. По мнению Кропоткина, вместе с развитием человече­ства от менее счастливого к более счастливому существова­нию исчезнет не право вообще, а лишь писаное право.

1. Писаное право стало препятствием для перехода челове­чества к возможно более счастливому существованию.

«Тысячи лет правящие повторяют на разные лады: «Уваже­ние к закону, повиновение властям!». «Новый закон в тепереш­них государствах считается лекарством от всех болезней». Но «закон не имеет права на уважение людей», «это искусная смесь обычаев, полезных обществу, — признаваемых им и без закона, с другими обычаями, выгодными лишь властителям, вредными для масс и которые поддерживаются только страхом наказания». «Закон, выступивший вначале как свод обычаев, полезных со­хранению общества, стал орудием эксплуатации и господства тунеядцев над трудящимися массами. Его просветительное зна­чение отошло в область преданий; у него только одна задача: защита эксплуатации». «Его отличительную черту составляет неподвижность вопреки непрерывному развитию человечества». «Он стремится увековечить обычаи, выгодные господствующе­му меньшинству».

«Если мы станем изучать миллионы законов, управляющих человечеством, то легко заметим среди них три большие кате­гории: законы по охране собственности, охране правительства и охране граждан. И, разбирая эти три категории, приходишь по­всюду к такому заключению: «бесполезность и вред закона». Что такое охрана собственности, это прекрасно знают социали­сты. Законы о собственности составлены не для того, чтобы обеспечить личности или обществу продукты их труда, а, наобо­рот, для того, чтобы отнять у производителя часть его продукта и укрепить за меньшинством эту часть, отнятую ими либо у ра­бочего, либо у всего общества». Что касается законов, охраняющих правительство, то «мы очень хорошо знаем, что задача всякого правительства — монархического, конституционного или республиканского — защищать и охранять силой привилегии имущих классов: дворянства, духовенства, буржуазии. Стоит только изучать все эти законы, следить за их применением, что­бы убедиться в том, что не стоит сохранить ни одного из них»'. Также «бесполезны и вредны законы об охране личности, нака­зании и пресечении «преступлений». Известно, что страх наказа­ния не остановил еще ни одного убийцу. Кто убивает соседа из мести или нужды, не думает о последствиях; и все убийцы были твердо уверены в том, что избегнут преследования. В тот день, когда убийства перестанут караться, число их не увеличится, весьма вероятно, что оно сократится, ибо немало убийств со­вершается рецидивистами», развращенными тюремным заклю­чением.

2. Та ступень развития, которой соответствует писаное пра­во, скоро будет пройдена человечеством.

«Закон есть вещь относительно новая, ибо человечество жило века и века без всяких писаных законов. Взаимные отно­шения людей улаживались простыми обычаями, привычками («кутюмами»), почтенными своею древностью, к которым при­выкали с детства, как привыкали заниматься охотой, скотовод­ством, земледелием». «Но когда общество все более и более стало распадаться на два класса — один, который хотел господ­ства, а другой — избавиться от него, — тогда победитель по­спешил увековечить совершившийся факт, сделать его неоспо­римым и священным. Закон появляется освященный жрецом и охраняемый воином».

«Но дни его сочтены: повсюду появляются мятежники, не же­лая повиноваться закону, не зная, откуда он исходит, какая его польза, зачем повиноваться ему и почитать его. Они подвергают критике все основы общества, и прежде всего идола — закон». Близок день его исчезновения, «за наступление его надо бороть­ся», «он придет, может быть, еще в конце XIX столетия».

II. На ближайшей ступени развития, которой вскоре дос­тигнет человечество, будет еще существовать право, но уже не писаное право.

«Законы будут совершенно отменены», «не писаные обы­чаи», «обычное право», как говорят юристы, будут достаточ­ны, чтобы сохранить добрый мир. «Нормы этой ближайшей сту­пени развития будут установлены общей волей», и всеобщее повиновение им в достаточной мере обеспечено потребностью каждого в сотрудничестве, помощи, сочувствии и страхом быть исключенным из общества.

В случае необходимости повиновение им будет обеспечено вмешательством отдельных граждан или возмущением всего народа, таким образом, эти нормы будут правовыми нормами.

Из правовых норм ближайшей ступени развития Кропоткин упоминает ту, в силу которой должны выполняться заключен­ные договоры.

Далее, по теории Кропоткина, в то же время войдет в силу дру­гая правовая норма, по которой не только средства производства, но все вещи вообще будут общественным достоянием.

Кроме того, на ближайшей ступени развития, говорит Кро­поткин, будет применена правовая норма, «которая признает право на жизнь и право на достаток за всеми, принимающими участие в производстве».

7.4. Государство

I. По теории Кропоткина, вместе с развитием человече­ства от менее счастливой к возможно более счастливой жизни государство скоро исчезнет.

1. Государство стало препятствием на пути человеческой эволюции в сторону максимального счастья.

«К чему эта огромная машина, которую мы называем госу­дарством? Для того ли, чтоб помешать эксплуатации работника капиталистом, крестьянина землевладельцем? Или для того, чтоб обеспечить нам работу? защитить нас от ростовщика; чтобы дать пищу плачущему ребенку?

Нет, тысячу раз нет!». Наоборот, оно вмешивается во все проявления нашей жизни. От колыбели до могилы оно душит нас в своих объятиях. Оно предопределяет все наши поступки, нагромождает горы законов и предписаний, в которых трудно разобраться самому ловкому адвокату. Оно создает армию чи­новников — пауков, которые видят мир только сквозь грязные окна своих канцелярий. Громадные и все возрастающие суммы, взимаемые государством с народа, никогда не хватают им. Государство живет на счет будущих поколений, запутывается в долгах и идет к разрушению. «Государство» по необходимости означает «война». Одно государство старается ослабить, разо­рить другое для того, чтоб навязать ему свой закон, свою поли­тику, свои торговые договоры, чтоб обогатиться за их счет; война сделалась условием жизни Европы: поводов к войне имеется уже на тридцать лет вперед. И одновременно с внешней войной бушует и внутренняя. Государство, которое вначале понималось как защита для всех, и в особенности для слабых, превратилось теперь в орудие богатых против обездоленных, имущих против неимущих.

И форма государственной власти не меняет дела по суще­ству. «В конце прошлого века французский народ свергнул мо­нархию и последний неограниченный король искупил на эшафо­те свои преступления и преступления своих предшественников». Позже подобную же эволюцию совершили все народы европей­ского континента; они также свергли своих неограниченных мо­нархов и вступили на путь парламентаризма.

«И теперь они видят, что парламентаризм, на который возла­гали столько надежд, стал простым орудием интриг, личного обогащения, помехой для народной самодеятельности».

«Как и всякий деспот, народное представительство — назы­вается ли оно парламентом, конвентом, общинным Советом или Другим более или менее нелепым именем, будет ли оно назначено префектами Бонапарта или свободно выбрано восставшим городом, — всегда будет стремиться расширить свое законода­тельство, усилить свою власть вмешательством во все и под Давлением закона убить самодеятельность личности и общества». «Понадобилось сорок лет волнений, когда пожары порой охватывали целые деревни, чтобы заставить английский парла­мент обеспечить за фермерами земельные улучшения. Но когда дело идет об охране интересов капиталистов, которым угрожа­ет бунт или просто волнение, — о! тогда народное представи­тельство делается беспощадным, тогда оно действует бессове­стнее любого деспота. Безымянный зверь о шестистах головах превосходит Людовика XI и Иоанна IV Грозного»

«Парламентаризм внушает одно отвращение тем, кто наблю­дал его близко».

Господство людей, величающих себя «правительством», не­совместимо с нравственностью, покоящейся на солидарности. Это доказывается лучше всего так называемыми «граждански­ми правами, ценность которых восхваляется ежедневно и на все лады буржуазной печатью». «Разве эти права созданы для тех, которые нуждаются в них? Конечно, нет. Всеобщее избиратель­ное право может иной раз охранить буржуазию от вмешатель­ства центральной власти. Оно может установить равновесие меж­ду двумя властями, не допуская противников до кровавых столкновений, как это бывало в старину. Но оно бесполезно, когда необходимо свергнуть или хотя бы только ограничить власть. Великолепное средство разрешения мирным путем споров меж­ду правящими — что оно может дать управляемым? То же са­мое со свободой печати. Какие доводы приводит буржуазия в ее пользу? Ее бессилие. «Посмотрите, — говорит она, на Анг­лию, Швейцарию, Соединенные Штаты, — печать там свобод­на, а между тем, владычество капитала обеспечено там, как нигде». То же самое думают и о свободе союзов; отчего бы не дать свободы союзам, говорит буржуазия: она не нарушит на­ших привилегий. Мы должны бояться только тайных сообществ, а открытые союзы — наилучшее средство против них». — «Не­прикосновенность жилища? — Ну, что же. Впишем ее в свод за­конов»! — говорят хитрые буржуа. — «Мы не хотим, чтоб по­лиция вторгалась в домашний очаг. Но когда мы увидим, что это опасно, тогда плюнем на эту неприкосновенность, захватим лю­дей даже в постелях, перевернем все, обшарим всюду! » — «Тайна переписки? — Говорите, пишите, кричите повсюду, что перепис­ка неприкосновенна. — Наши маленькие тайны не должны быть открыты. Но если мы проведаем о заговоре против наших при­вилегий, тогда стесняться нечего; а если кто-нибудь осмелится противоречить, то скажем ему, как сказал недавно английский министр при шумном одобрении парламента: «Да, господа, скре­пив сердце и с глубоким отвращением вынуждены мы вскры­вать письма; но ведь отечество (т. е. аристократия и буржуа­зия) — в опасности!»...

Вот к чему сводятся так называемые политические вольно­сти. Свобода печати и союзов, неприкосновенность жилища и всего остального уважаются лишь до тех пор, пока народ не пользуется ими против привилегированных классов.

Но в тот день, когда народ начнет пользоваться ими для борь­бы против привилегий, все эти «права» будут брошены за борт! ».

2. Человечество скоро пройдет ту ступень развития, которой соответствует государство. Государство осуждено на гибель.

И, действительно, «оно сравнительно недавнего происхож­дения». «Государство — есть историческая форма, которая в известное время в жизни всех народов медленно и постепенно вытеснила вольную общину. Церковь, закон, военная сила и бо­гатство, накопленное грабежом, — все это столетиями действо­вало заодно и медленно, камень за камнем, захват за захватом, присвоение за присвоением работало над выработкой этого ог­ромного учреждения, в конце концов проникшего во все уголки общественной жизни, в мозг и сердце людей, — этого спрута, называемого «государством».

В настоящее время государство уже разлагается. Народы — в особенности народы романской расы — уже пытаются разру­шить его мощь, стесняющую их свободное развитие. Они тре­буют самостоятельности для областей, общин, рабочих союзов, связанных свободным соглашением.

«Мы наблюдаем скоротечное разложение государств. Бессиль­ные старики с морщинистой кожей и трясущимися ногами, боль­ные, неспособные усвоить потоки новых идей государства тратят последние силы, доживают последние годы и ускоряют свой ко­нец, терзая друг друга, как старые ворчуньи». «Момент исчезно­вения государства уже близок». Кропоткин предсказывает, что оно наступит или через несколько лет или в конце XIX века.

II. На ближайшей ступени развития, которая вскоре бу­дет достигнута человечеством, место государства займет общественная жизнь на почве правовой нормы, по которой взаимные договоры должны выполняться.

Анархизм есть неизбежно «ближайшая и высшая форма че­ловеческой эволюции».

1. После уничтожения государства люди будут все-таки жить общественно, но это общество будет связано не правящей вла­стью, а силой договора. «Свободное соединение личностей в группы, групп в союзы, свободная организация от простого к сложному соответственно потребностям и стремлениям» — вот форма будущего общества.

Мы наблюдаем в настоящее время рост анархического дви­жения, т. е. движения, которое стремится ограничить деятельность правительств. Испытав все формы правления, человечество хо­чет, наконец, сбросить с себя все правительственные оковы и ра­ботать свободно и дружно. «Свободные союзы начинают покры­вать необозримое поле человеческой деятельности».

«Крупные организации, основанные только на свободном со­глашении, делаются все многочисленнее. Примеры: европейская сеть железных дорог, основанная на соглашении множества не­зависимых обществ, голландские «бэрды» (корабельные обще­ства), постепенно охватывающие все речное судоходство Гер­мании и торговлю Балтийского моря; многочисленные торговые союзы и синдикаты во Франции. Сотни подобных же обществ преследуют более благородные цели, занимаясь спасением на водах, основанием приютов, больниц и т. д. Назовем только одно общество Красного Креста: убивать людей на поле битвы, это — Дело государства, но то же государство оказывается бессиль­ным в деле помощи раненым, и в большинстве случаев предос­тавляет его частной инициативе». «Эти стремления расцветут на свободе, найдут себе применение и послужат основой буду­щего общежития». «Соглашение между сотнями обществ, которым принадлежат европейские железные дороги, состоялось прямо, без вмешательства какой-либо центральной власти, пред­писывающей свои законы этим обществам; это соглашение под­держивается конгрессами, на которые съезжаются уполномо­ченные для переговоров, предлагая своим доверителям не законы, а планы. Здесь мы имеем дело с совершенно новым на­чалом, которое резко отличается от начала правительственного, монархического или республиканского, неограниченного или парламентарного. Это — нововведение, еще робко проникаю­щее в европейские нравы, но за которым будущее».

2. «Было бы смешно ломать голову уже теперь над подроб­ностями гражданской жизни будущего общества. Тем не менее мы должны уже теперь выработать главные положения». Не следует забывать, что, быть может, через несколько лет нам придется решать все вопросы общественного устройства.

Будут существовать общины; «но эти общины не будут свя­заны территориально. У них не будет ни границ, ни стен. Общи­на — это союз единомышленников, а не что-либо замкнутое, строго определенное. Различные группы какой-либо общины сблизятся со сходными группами других общин, они соединят­ся друг с другом федеральными узами не менее прочно, чем с согражданами, и составится община, члены которой будут раз­бросаны в различных городах и селах».

Люди будут соединяться в такие общины посредством «дого­воров». Они примут на себя известные обязательства перед обще­ством, которое, с своей стороны, обеспечит им известные условия жизни. Не нужно будет принуждать к исполнению этих догово­ров; не будет надобности ни в наказаниях, ни в судьях. Выполне­ние договоров будет в достаточной мере обеспечено потребнос­тью каждого «в сотрудничестве, помощи, сочувствии». Не желающих исполнять свои обязанности всегда можно исключить.

В общинах «всякий сам устроит свои дела, не дожидаясь пред­писаний правительства». «Община уничтожит государство не для того, чтобы восстановить его». «Люди поймут, что для свобо­ды лучше не иметь никаких представителей и не вручать своей судьбы провидению или выборным».

Не будет ни темниц, ни других карательных учреждений. Что же касается лиц со злыми наклонностями, то единственно чест­ным и верным средством для борьбы с ними будет братское обращение, нравственная поддержка и свобода.

Общины так же, как и их члены, будут соединяться между собой при помощи договоров.

«Община признает только интересы федерации, в которую она добровольно вступила». «Наши потребности так разнообраз­ны, что скоро одной федерации будет мало. Община почувству­ет необходимость заключать и другие союзы, входить в другие федерации.

Община, вошедшая в союз по добыванию съестных припасов, примкнет к союзу по производству других нужных ей предметов, например металлов, потом к третьему и четвертому для тканей и произведений искусства. Взгляните на экономическую карту лю­бой страны, и вы увидите, что экономических границ не существует; области производства и обмена различных предметов перемеши­ваются, переплетаются, перекрещиваются... Точно так же феде­рации общин, следуя свободному развитию, вскоре перемеша­ются, переплетутся и образуют сеть «единую и неделимую», более дружную, чем государственные союзы, приставшие друг к другу, как пучок розог к топору римского ликтора».

3. Будущее общество легко выполнит все задачи, выполняе­мые теперь государством.

«Нужно проложить дорогу? — Тогда жители соседних общин сговорятся друг с другом и выполнят свою задачу лучше, чем министерство общественных работ.

Нужна железная дорога? — Заинтересованные общины по­строят ее несравненно лучше, чем подрядчики, наживающие миллионы и строящие дурные дороги.

Вам нужны школы? — Общины устроят их так же хорошо, как и парижское начальство.

Вы ищете защиты от внешних врагов? — Умейте защищать­ся сами, не доверяя генералам, которые, только предадут вас. — Если вам понадобятся орудия и машины, сговоритесь с городс­кими рабочими, которые доставят их вам в обмен на ваши про­дукты по своей цене, без посредничества хозяина, который об­крадывает и рабочего, и крестьянина».

Положим, вспыхнет ссора или сильный угнетает слабого. В первом случае народ установит третейский суд, во втором же каждый гражданин сочтет своим долгом лично вмешаться в дело, не дожидаясь полиции; городовые, судьи и тюремщики станут излишни.

7.4. Собственность

I. По теории Кропоткина, с развитием человечества от менее счастливой к возможно более счастливой жизни ис­чезнет не собственность вообще, а ее современная форма, т. е. частная собственность.

1. Частная собственность стала препятствием для развития человечества по направленно к наивысшему счастью.

Каковы последствия частной собственности? Кризис сделался хроническим.

Кризис в хлопчатобумажной промышленности, металлургии, часовом производстве, все кризисы разражаются теперь сразу, де­лаются постоянными. В Европе насчитывают теперь несколько миллионов безработных и десятки тысяч нищих, которые бродят из города в город или бунтуют, грозно требуя «работы или хлеба».

Огромные промышленные предприятия убиты, большие го­рода, как Шеффилд, заброшены — повсюду безработица, а с нею нужда и нищета: мертвенно бледные дети, женщины, постарев­шие на пять лет за одну зиму, болезни и смерть среди рабочих, — а нам говорят о перепроизводстве!

Но, может быть, скажут, что частная собственность благотворна для крестьян. «Но и для мелкой земельной собственно­сти прошел золотой век. Мелкий крестьянин теперь еле сводит концы с концами. Он весь в долгах и делается жертвой ското­промышленника, скупщика, ростовщика. Векселя, закладные ра­зоряют целые деревни еще больше, нежели огромные государ­ственные и общинные налоги. Мелкая собственность бьется в агонии, и если крестьянин по имени еще собственник, то на деле он — должник банкиров и ростовщиков».

Но частная собственность имеет еще и косвенные последствия.

«Пока будет существовать каста тунеядцев, поддерживаемая нашим трудом под предлогом, что они необходимы для руко­водства нами, до тех пор эти бездельники будут очагом отрав­ления общественной нравственности.

Праздный и грубый человек в поисках все новых наслажде­ний, у которого чувство солидарности убито, а подлый эгоизм воспитывается всеми привычками жизни, всегда будет склонен к самой грубой чувственности: он будет осквернять все окру­жающее. Своим золотым мешком и животными инстинктами он обесчестит женщину и ребенка; опошлит искусство, театр, пе­чать; продаст свою страну и ее защитников, и, слишком трусли­вый, чтобы убивать, он предаст смерти цвет парода, если опас­ность станет угрожать его золотому мешку». Из года в год тысячи детей вырастают в нравственной и материальной грязи наших больших городов, среди населения, испорченного жиз­нью впроголодь, рядом с развратом, праздностью и блеском наших городов.

«Так, общество беспрерывно воспитывает людей, неспособ­ных к честной трудовой жизни, с противообщественными задат­ками. Оно прославляет их, когда их преступления увенчиваются успехом, и ссылает их на каторгу, когда они терпят неудачу».

Частная собственность нарушает справедливость. Все наше богатство накоплено общественным трудом целого ряда поколе­ний. Дом, где мы находимся теперь, имеет ценность только пото­му, что стоит в Париже, великолепном городе, в котором вопло­щен труд двадцати поколений. Перенесите его в снега Сибири, и ценность его станет ничтожной. Машина, изобретенная вами и получившая патент, заключает в себе гений пяти-шести поколе­ний: она является частью огромного целого, которое мы называ­ем промышленностью XIX века. Ценность вашей машины для выделки кружев будет ничтожной среди папуасов Новой Гвинеи. «Наука и промышленность, теория и практика, открытие и прило­жение его, ведущее к новым открытиям, умственная и физичес­кая работа, — мысль и дело рук, — все это связано между собой. Всякое открытие, всякий прогресс, всякое увеличение наших бо­гатств вытекает из совокупности физического и духовного труда прошлых и настоящих времен. По какому же праву кто-нибудь может присвоить себе малейшую частицу этого несметного це­лого и сказать: это мое, а не ваше?» Но это присвоение обще­ственного достояния все-таки совершилось; в течение ряда ве­ков, прожитых человечеством, все, что помогает человеку производить и увеличивать свою производительную силу, было присвоено меньшинством. В настоящее время земля, ценность которой вытекает именно из потребностей все растущего населения, принадлежит меньшинству, которое может помешать и ме­шает народу обрабатывать ее или же не дает ему возделывать ее согласно современным требованиям. Угольные копи, в которых воплощен труд многих поколений и ценность которых зависит только от развитой промышленности и густого населения вокруг, принадлежат тоже нескольким лицам; а эти лица ограничивают добывание угля или совершенно прекращают его, если найдут более выгодное применение своим капиталам. Машины точно так же в руках немногих, и даже в том случае, когда данная машина несом­ненно представляет собой ряд усовершенствований первобытно­го снаряда, сделанных тремя поколениями работников, она все-таки принадлежит кучке предпринимателей.

Железные дороги, которые были бы бесполезным железным хламом, если бы не густота европейского населения, его про­мышленность, торговля и обмен, принадлежат нескольким ак­ционерам, может быть, даже не знающим, где находятся доро­ги, дающие им больше прибыли, нежели владения какого-нибудь средневекового короля.

2. Пора частной собственности будет скоро пройдена чело­вечеством. Частная собственность осуждена на гибель.

Частная собственность есть историческая формация; «она развилась, как паразит, среди свободных учреждений наших пред­ков» и в тесной связи с государством. «Политический строй яв­ляется всегда выражением и в то же время освящением эконо­мического строя общества».

Никогда государство не переставало и не перестанет стано­виться на сторону имущих против неимущих.

«Всемогущество государства — вот основание могущества буржуазии!».

Но частная собственность приходит к концу. «Экономичес­кий хаос не может продолжаться долее. Народ устал перено­сить кризисы, вызываемые алчностью господствующих классов; он хочет жить и трудиться, а не терпеть нищету, смягчае­мую унизительной благотворительностью. Рабочий замечает не­способность правящих классов понять его новые стремления; неспособность руководить промышленностью; неспособность организовать обмен». Ввиду этого «одной из характерных черт нашего века является рост социализма и широкое распростра­нение социалистических идей в рабочем классе».

Время, когда исчезнет частная собственность, уже не за го­рами; оно наступит через несколько лет или в конце XIX века, но, во всяком случае, скоро.

II. На ближайшей ступени развития, которой вскоре дос­тигнет человечество, собственность организована будет так, что станет общественной.

Ближайшей высшей ступенью человеческой эволюции не­избежно будет не только анархизм, а и анархический коммунизм.

«Стремление к экономической и стремление к политической свободе — это два выражения одной и той же потребности в равенстве, потребности, составляющей основу всей обществен­ной борьбы в истории». «Наше столетие ознаменовано напря­женностью, с какой проявляются оба эти стремления». Таким образом, всякому лицу, принимающему известное участие в про­изводстве, будет обеспечено довольство.

1. Ближайшая ступень человеческого развития будет знать только общественную собственность.

Коммунистический дух все ярче проявляется в нашем об­ществе: дорожная пошлина исчезает, мост становится свобод­ным: заставы падают, дорога становится общественной. Тот же дух проникает тысячи других учреждений: музеи, библиотеки, бесплатные школы, парки, гулянья, мощеные и освещенные ули­цы — все это делается общим достоянием; точно так же замет­но стремление провести воду во все дома, в каком угодно раз­мере; трамваи, железные дороги начинают уже вводить срочные билеты и однообразные тарифы, и они пойдут еще дальше в этом направлении, когда перестанут быть частными предприятиями. Все это указывает нам, в какую сторону идет прогресс.

Будущее общество будет коммунистическим. «Первой забо­той общины девятнадцатого века будет овладение всем обще­ственным капиталом, накопленным в ее недрах», т. е. «всеми средствами потребления и производства». «Пытались устано­вить различие между капиталом, служащим орудием производ­ства, и капиталом, необходимым для удовлетворения жизненных потребностей. Говорили, что машины, заводы, сырые материа­лы, пути сообщения, земля — это одно, жилища, обработанное сырье, одежда, съестные припасы — другое.

Первые делаются общественной собственностью, вторые остаются в личном владении. Но это разделение — чисто при­зрачное, и провести его невозможно: дом, дающий нам убежи­ще; уголь и газ, сжигаемые нами; пища, потребляемая нашим организмом; одежда, которая нас покрывает, книга, образующая наш ум, даже удовольствия составляют такую же составную часть нашего существа и столь же необходимы для успешного производства и развития человечества, как и машины, фабрики, сырые материалы и другие средства производства.

Сохранить частную собственность на предметы потребления, значит сохранить неравенство, притеснение, эксплуатации».

Нечего опасаться разобщенности коммунистических общин. «Если какой-нибудь большой город завтра объявит «коммуну», уничтожит у себя частную собственность, осуществит полный коммунизм, т. е. совместное пользование общественным капи­талом — орудиями производства и предметами потребления, то (если только он не окружен неприятельскими войсками) уже через несколько дней на рынки явятся целые обозы; из отдален­ных портов прибудут грузы сырых материалов; произведения промышленности коммуны после удовлетворения потребностей населения будут отправлены во все части света; иностранцы на­хлынут толпами и разнесут повсюду весть про чудную жизнь свободного города, где все трудятся, где нет ни бедных, ни угне­тенных, где все пользуются плодами своего труда и никто нико­го не обижает».

2. Коммунизм будущего общества не будет «коммунизмом мона­стыря или казармы, как его раньше понимали, а свободным коммуниз­мом, который предоставит все продукты всем и даст каждому свобо­ду потреблять их где угодно». Выяснить себе коммунизм во всех его подробностях еще невозможно, однако уже теперь «мы должны стол­коваться об основных положениях».

Как будет совершаться производство?

Прежде всего «должно быть произведено то, что необходимо для удовлетворения насущных потребностей человека». Для этого достаточно, «чтобы все взрослые, за исключением женщин, заня­тых воспитанием детей, обязались с двадцати или двадцати двух лет до сорока пяти или пятидесяти лет работать по пяти часов в день в любой отрасли человеческого труда, признанной необходимой».

Коммунистическая община заключит со своим членом при­мерно такой договор: «Мы готовы обеспечить вам пользование нашими домами, магазинами, улицами, средствами передвиже­ния, школами, музеями и т. д. под условием, что вы с двадцати до сорока пяти или до пятидесяти лет будете посвящать четыре или пять часов в день труду, необходимому для жизни. Выби­райте сами, как хотите, ту группу, к которой желаете примкнуть, или образуйте новую, лишь бы она обязалась производить не­обходимые предметы. А в остальное время вы можете соеди­няться с кем угодно, по вашему вкусу, для развлечения, занятий искусствами и наукой. Итак, мы требуем от вас 1200 или 1500 часов ежегодной работы в одной из групп, производящих пищу, одежду, жилище или заботящихся об общественной гигиене, средствах передвижения и т. д., и за это мы обеспечиваем вам все то, что производят или произвели эти группы».

Времени для производства менее насущных вещей будет более чем достаточно.

«Человек прежде всего выполнит в поле или на заводе ту работу, которую он должен внести обществу как долю своего участия в об­щем потреблении, а вторую половину дня он употребит на удовлет­ворение своих художественных или научных потребностей». «Тот, кто пожелает иметь рояль, вступит в общество производителей музыкальных инструментов. Отдавая ему полдня своего досуга, он скоро получит желанный рояль. Если его привлекает астрономия, он всту­пит в союз астрономов, с его философами, наблюдателями, счетчи­ками, мастерами астрономических инструментов, учеными и любителями, и он получит желаемый телескоп, отдавая часть своего труда на общее дело, ибо астрономическая обсерватория нуждается так же в работе каменщиков, столяров, механиков, как и в работе мастера-художника. Одним словом, пяти или шести часов в день, ко­торыми располагает каждый после исполнения обще необходимой работы, вполне достаточно будет, чтобы дать удовлетворение всем бесконечно разнообразным потребностям роскоши».

«Произойдет слияние земледелия с промышленностью: че­ловек будет земледельцем и промышленником одновременно». «Земледелие, требующее в известную пору для удобрения по­чвы еще более чем для жатвы сильного прироста рабочих рук, послужит связующим звеном между городом и деревней».

«Будет положен конец разделению между умственным и фи­зическим трудом». «Когда не будет больше голодных, готовых продать свою рабочую силу за кусок хлеба, писатели и ученые силой вещей будут вынуждены соединяться, чтобы печатать плоды своего творчества. Тогда писатели со своими почитате­лями и почитательницами живо выучатся искусству набирать и верстке и узнают, какое наслаждение собираться всем цените­лям данного произведения вместе, набирать его, печатать и вы­нимать девственно чистым из типографского станка». «Всякая работа будет приятной». «Если еще есть неприятные работы, то это исключительно потому, что люди науки до сих пор не заду­мывались над тем, как сделать их приятными, они знали, что все­гда найдутся бедняки, которые за несколько грошей готовы ра­ботать при всяких условиях». «Фабрика, завод, шахта могут быть так же гигиенично и роскошно устроены, как и лаборатории со­временных университетов; и чем совершеннее они будут устро­ены, тем производительнее будет человеческий труд». Он бу­дет бесконечно выше труда под давлением рабства, крепостни­чества и найма.

Как будет совершаться распределение? Каждый, принимав­ший участие в производстве, получит свою долю продукта. Но эта доля не будет строго соответствовать доле выполненного труда. «От каждого по его силам, каждому по его потребнос­тям». «Потребности будут поставлены выше дел: будет призна­но сначала право на жизнь, а затем право на достаток за всеми, принимавшими участие в производстве». «Каждый, независи­мо от своей силы или слабости, способности или неспособнос­ти, имеет право на жизнь» «и достаток».

Общественных запасов будет для этого вполне достаточно. «Если взять во внимание быстроту, с которой культурные нации развивают свои производительные силы, а с другой стороны, пределы, поставленные этой производительности, прямо или косвенно, современными условиями, то придешь к заключению, что мало-мальски разумная экономическая организация позво­лила бы культурным народам в течение нескольких лет накопить столько полезных продуктов, что им пришлось бы сказать себе: довольно, довольно с нас угля, довольно хлеба, довольно одеж­ды! отдохнем, соберемся с мыслями, чтобы лучше употребить наши силы и наш досуг».

Но что делать, если запаса богатств окажется недостаточным для всех потребностей? «Брать полной горстью все, что имеется в изобилии. Бережно расходовать все то, в чем ощущается недо­статок, отдавая преимущество детям, старикам, словом, слабым. Так делается постоянно в деревнях. Пока достаточно лугов, ни одна община не вздумает ограничить свободное пользование ими. Когда лесу и каштанов много, разве община запретит членам сво­им брать их сколько угодно? Но что делает крестьянство, когда не хватает дров. Оно бережно распределяет их».

7.6. Осуществление

I. Исчезновенье государства, преобразование права и соб­ственности, наступление новых порядков — все это произой­дет, по теории Кропоткина, при помощи социальной револю­ции, которая хотя и совершится сама собой, но подготовлять умы к которой должны те, кто предвидит ход развития.

1. «Мы знаем, что без сильных потрясений не достигнем это­го идеала». «Для торжества справедливости, для осуществле­ния новых стремлений необходима революционная буря, кото­рая снесла бы всю гниль, оживила бы своим дыханием уснувшие сердца и внесла бы в падающее общество преданность, самоот­вержение и героизм».

Необходима «социальная революция, т. е. захват обществен­ного богатства народом и уничтожение власти». «Социальная революция неизбежна». «Конец столетия готовит нам грозную революцию». «Нам остается несколько лет до революции». «Это задача, возложенная на нас историей». «Она произойдет независимо от желаний и воли отдельных личностей».

«Социальная революция не будет делом нескольких дней, нам понадобится пройти целый мятежный период в пять лет, пожалуй, чтоб завершить переворот в общественном строе». «За это время идея анархизма может пустить ростки и укрепиться в массе умов. Тогда те, кто теперь равнодушен к новому учению, сделаются его убежденными сторонниками». Революция не ограничится одной местностью. «Однако нельзя предполагать, что она вспыхнет од­новременно по всей Европе». «Германия ближе к революции, не­жели это думают». «Но где бы она ни началась — во Франции, Германии, Испании или России — она станет общеевропейской. Она распространится с такой же быстротой, как революция наших пред­ков, героев 1848 года, и охватит всю Европу».

2. Первым делом революции будет разрушение. «Инстинкт разрушения столь естественный и справедливый, ибо он есть и инстинкт обновления, найдет себе широкое приложение. Сколько старья надо выбросить! Разве не надо перестроить все — дома, города, земледелие и промышленность, словом, все ма­териальные основы общества? Разрушайте же все, что надо унич­тожить: крепости, тюрьмы, остроги и нездоровые улицы, зара­женным воздухом которых вы так долго дышали». Тем не менее социальная революция не будет царством ужаса. «Понятно, в борьбе погибнут жертвы. Легко понять, почему народ Парижа, прежде чем устремиться к границам, истребил в тюрьмах арис­тократов, которые в союзе с неприятелем готовились подавить революцию. Того, кто вздумает порицать его за это, следует спросить: «Разве вы страдали вместе с ними? Если нет, то сты­дитесь, и молчите».

Но народ никогда не возведет террора в систему, как это по­стоянно делали цари и короли. «Он жалеет жертв: у него слиш­ком доброе сердце, и жестокость противна ему. Государствен­ный прокурор, тюремная карета, гильотина возмущают его. Все поймут, что террор подготовляет диктатуру, и гильотина будет уничтожена».

Прежде всего будет низвергнуто правительство.

«Нечего бояться его силы. Эти правительства, кажущиеся такими страшными, падают при первом натиске восставшего народа: многие из них были низвергнуты в несколько часов». «Народ восстает, и государственная машина тотчас портится, чиновники приходят в замешательство и не знают, что делать; солдаты теряют доверие к начальникам».

Но этого мало. «В тот день, когда правительство будет сметено народом, он не станет дожидаться распоряжений сверху. Он насильственно отменит частную собственность». «Кресть­яне прогонят помещиков, их имения объявят общественным до­стоянием, отменят все долговые обязательства»; в городах же «народ овладеет всем накопленным богатством, вытеснит про­мышленников и сам станет руководить производством».

Экспроприация будет всеобщей; но для того чтобы она отвеча­ла своей цели, она должна совершиться в широких размерах. В ма­лых же размерах она явится обыкновенным грабежом. Она не огра­ничится средствами производства; «как только народ свергнет правительство, он поспешит прежде всего обеспечить себе здоро­вое жилище, достаточное пропитание и одежду». Но экспроприа­ция «будет иметь свои границы». «Вот, скажут нам, бедняк. Це­лым рядом лишений ему удалось купить дом, достаточный для его семьи. Он так счастлив в нем, неужели вы и его выбросите на ули­цу? Конечно, нет! Если дома его едва хватает для помещения се­мьи, пусть живет в нем, пусть копается в садике. Наши же молодцы в случае нужды придут ему на помощь. Но если у него в доме есть помещение, которое он сдает жильцу, то народ скажет последне­му: «Знаете, товарищ, вы ничего не должны хозяину! Живите и ни­кому не платите: нечего бояться пристава, пришла Революция!». «Экспроприация должна распространяться на все, что позволяет кому-либо присваивать себе плоды чужого труда».

3. «За разрушительной работой начнется созидание». Боль­шинство представляет себе революцию с двоякого рода «революционным правительством» во главе. Одни видят в нем вы­борное правительство: «предлагают созвать народ, тотчас же выбрать правительство и поручить ему то дело, которое каж­дый из нас должен был бы сделать сам». Но «восставший на­род может путем выборов дать себе только такое правитель­ство, которое будет гирей у ног особенно, если предстоит то огромное экономическое, политическое и нравственное возрож­дение, которое мы понимаем под социальной революцией». Другие отказываются от мысли о «законном» правительстве, по крайней мере на время восстания, и провозглашают «революци­онную диктатуру». Та партия, говорят они, которая низвергнет правительство, силой займет его место. Она захватит власть и будет поступать революционным образом. Кто же не признает ее или кто откажет ей в повиновении, того на виселицу!

Вот как рассуждают маленькие Робеспьеры. Мы же, анархи­сты, знаем, что идея диктатуры — есть больной плод правитель­ственного фетишизма и что всякая диктатура — есть гибель революции.

«Мы сами сделаем все нужное, не ожидая приказаний прави­тельства». «Раз государство начнет разрушаться, а притесняю­щая машина ослабевать, свободные союзы образуются сами собой. Припомним вольные союзы вооруженных граждан во время великой революции. Припомним союзы, добровольно возникшие в Испании и спасшие независимость страны, когда государство было разрушено победоносными войсками Напо­леона. Как только государство перестает навязывать свой союз, так сейчас же возникают добровольные общества. Уничтожьте государство, и на его развалинах возникнет вольная федерация, действительно единая, неделимая, но свободная и солидарная».

«Перестройка промышленности на новых началах не совер­шится в несколько дней», тем более, что революция не разра­зится одновременно во всей Европе. Народ примет временные меры, чтоб обеспечить себя пищей, платьем, жилищем. Народ завладеет сначала хлебными амбарами, скотобойнями, пищевы­ми складами. Добровольцы сделают опись найденным запасам, распространят ее в миллионах экземпляров. Народ возьмет пол­ной горстью все, что имеется в избытке, и поделит на строгие доли все, что должно быть размерено, отдавая преимущество больным и слабым. Все это будет возмещаться подвозом из деревень, причем для крестьян следует в обмен производить полезные для них вещи; кроме того, городские жители начнут обрабатывать барские парки и окрестные луга.

Таким же образом народ овладеет жилищами. Добровольцы составят списки пустых помещений и распространят их. Затем народ соберется по улицам, участкам, округам и сообща рас­пределит между собой жилища.

Затруднения, которые при этом встретятся, будут скоро уст­ранены. «Строительные» рабочие возьмутся за привычную ра­боту: они перестроят большие помещения, и вскоре возникнут гигиеничные дома, не похожие на дома нашего времени. Также поступят и с одеждой. Народ овладеет магазинами платья, а доб­ровольцы составят опись запасов. Всякий возьмет себе сколь­ко понадобится из того, что имеется в избытке; строго разделе­но будет все, что имеется в ограниченном количестве. Недохваток будет вскоре пополнен фабриками, где будут введены машины, улучшенные и приспособленные к производству в ши­роких размерах.

II. «Подготовить умы к революции» — вот задача тех, кто предвидит ход развития. В особенности это является «задачей тайных обществ и революционных организаций». Это — задача «анархистской партии». «Число анархистов растет с каждым днем и все будет расти; но только накануне вос­стания оно сделается большинством». «Вспомним, какую пе­чальную картину представляла собой Франция за несколько лет до великой революции и какое слабое меньшинство составляли те, кто думал о низвержении королевской власти и феодализ­ма, — а какая перемена через три, четыре года: меньшинство начало революцию и увлекло за собой массы».

Но как подготовить умы к революции?

1. «Раньше всего надо разъяснить всем цель революции. Не­обходимо ее объяснять словом и делом так, чтобы она проник­ла в народное сознание, — чтобы в день восстания она была у всех на устах; задача, гораздо более широкая и важная, чем обык­новенно думают, ибо если цель эта ясна меньшинству, то этого нет у массы, на которую глубоко влияет буржуазная печать».

Но этого мало. «Надо пробудить чувство независимости и тот дух смелости, без которого не может быть революции». «Но от мирных рассуждений до восстания — целая пропасть, та самая пропасть, которая у большей части людей отделяет размыш­ление от поступка, мысль от воли».

2. «Для достижения этих целей единственным средством яв­ляется деятельность, постоянная, беспрерывная деятельность меньшинства. Мужество, преданность, самопожертвование так же заразительны, как и трусость, покорность и страх».

«Какую форму примет эта работа?

Все формы, которые будут подсказываться обстоятельства­ми, средствами, темпераментом. То печальная, то насмешливая, но всегда смелая: то коллективная, то чисто личная пропаганда не пренебрегает ни одним средством, ни одним обстоятельством общественной жизни, чтобы не дать мысли заснуть, питать и давать исход недовольству, возбуждать гнев против эксплуата­торов, осмеивать правительство и обнаруживать его бессилие. Главное же — будить смелость и дух возмущения, действуя пу­тем примера».

«Чуткие люди, которые не довольствуются словами, а стара­ются действовать; честные души, для которых дело неразрыв­но с мыслью, которые предпочитают тюрьму, ссылку и смерть жизни, идущей в разрез с их убеждениями; бесстрашные люди, сознающие, что надо рисковать, вот те обреченные, которые начинают бой гораздо ранее, чем созреет масса так, чтобы от­крыто поднять знамя восстания и пойти с оружием в руках на борьбу за свои права. Жалобы, болтовню, теоретические рас­суждения вдруг прорезывает революционный акт, отражающий общественное настроение».

«Быть может, вначале масса останется равнодушной, пове­рит мудрым и осторожным, для которых этот акт — «безумство». Но вскоре безумные встретят сочувствие; народная масса ста­нет тайно рукоплескать и подражать им.

Первые борцы наполняют тюрьмы и каторги, другие продолжа­ют их дело; умножаются взрывы протеста, возмущения, мести.

Они привлекают всеобщее внимание, новая идея проникает в душу и приобретает сторонников. Подобный поступок в несколь­ко дней сделает больше, нежели тысячи брошюр.

Правительство сопротивляется, свирепствует. Оно вызыва­ет этим лишь все новые вспышки возмущения, оно толкает бун­товщиков на героизм и порождает ряд новых вспышек.

Революционные партии усиливаются новыми элементами, ранее враждебными или равнодушными.

Правительство охватывает паника.

Правящие классы прибегают к реакции, но напрасно: борьба этим лишь обостряется. Уступки ободряют революционный дух. Народ предвидит победу — происходит революционный взрыв».

Для того чтобы разъяснить нам средства и цель революции, пробудить дух возмущения, Кропоткин приводит в пример со­бытия, предшествовавшие революции 1789 года.

Тысячи памфлетов знакомили народ с пороками двора: сати­ра бичевала коронованных особ, возбуждая ненависть к дворян­ству и духовенству. Листки угрожают жизни короля, королевы, откупщиков. Сжигают чучела народных врагов.

Народ приучается выходить на улицу, не бояться полиции, войска, конницы.

В деревнях тайные общества, «Жаки», поджигают риги по­мещиков, уничтожают хлеб, дичь, наконец, казнят их самих. Они угрожают смертью сборщикам и плательщикам налогов. Нако­нец, разбивают магазины, задерживают обозы, сжигают заста­вы, убивают чиновников, предают огню податные списки, рас­четные книги, городские архивы».

«Народ чувствует, как растет его мощь, и когда-то робкие, придавленные люди поднимают головы и гордо идут завоевы­вать лучшее будущее...».

Кропоткин не считает нужным делать «из этого заключений». Он ограничивается тем, что сообщенные факты считает для нас «ценным уроком».