А.ЩЕРБАКОВ

ПЕТР РАУШ и др.,

как зеркало несостоявшейся русской революции

Эта статья была заказана в начале 1993 г. парижским издателем альманаха "Мулета" В. Котляровым (Толстым). Но в связи со склизкостью определенных мест, в Париж она так и не просочилась. Несмотря не некоторые трения среди авторского коллектива, редакция считает возможным опубликовать данную статью почти без купюр. Примечания "От редакции" даны Черри, Нелюдь.

 

В самый разгар перестройки, летом 1989 г. на асфальтовом пятачке возле Казанского собора стали собираться политически озабоченные граждане. Они приносили с собой мегафоны, знамена, плакаты, и до самого закрытия метро яростно спорили, переходя порой на нецензурщину о своих -измах. Тут же невдалеке, грязные оборванные хиппи, панки и прочие неформалы курили траву, пили пиво, целовались, словом, развлекались как могли.

И вот, на равном расстоянии от этих двух тусовок возникла группа молодых людей. Они приходили под черным знаменем и охотно объясняли каждому желающему, что представляет из себя последователь батьки Махно и кто такая "мама-Анархия". Наибо­лее заметным и громким из них был бородатый длинноволосый человек, даже в самую лютую жару не расста­вавшийся с кирзовыми сапогами и во­енной фуражкой времен гражданской войны. Он имел бас, заглушающий да­же вой милицейской сирены, и мог им громыхать часами. Молодого человека звали Петр Рауш. В то время он ра­ботал учителем и являлся одним из двух отцов-основателей питерской анархической организации, а так же был и остается до сих пор художни­ком-самородком.

 

От ред.: Естественно, кроме Петра был и Павел. Он также являлся учи­телем истории, и носил замечатель­ные блестящие очки. Петр же, скрывая свою политическую близорукость, оч­ков не носил и до сих пор не носит.

 

Надо сказать, что в то веселое лето анархия, словно крапива, бурно прорастала по всей стране, но если в Москве, Харькове и Иркутске анар­хо-синдикалисты под черными знамё­нами не жалели сил и времени, дока­зывая, что анархист - это не пьяный матрос, питерские братки всем своим видом и поведением подтверждали традиционное представление, и ни­чуть этим не смущались (От ред. - кроме Павла и немногих других). "Надо использовать сложившиеся в народе стереотипы" - неоднократно заявлял Рауш. И они использовались. За лето вокруг черного знамени у Казанского собора, а позже, в садике на Васильевском острове, собралась небольшая, но теплая компания, сос­тоявшая из идейных анархистов разных направлений, профессиональных алкого­ликов и пламенных борцов за народное счастье Последние, кстати, быстро от­кололись и поплыли в революцию самостоятельно. Оставшиеся развлекались тем, что приучали население Северной Пальмиры к черным знаменам, прогуливая их по самым красивым местам города. Знамен было два. На обоих была изобра­жена птичка Феникс, срисованная с пачки болгарских сигарет. Одна птица была золотого цвета, другая - белого. За что стяги получили свои гордые названия: "Цыпленок жареный" и "Цыпленок пареный". Самым веселым мероприятием этой эпохи была прогулка на катере по акватории порта, вызвавшая немалый шум – черное знамя на морском языке означает эпидемию чумы... Именно в ту "казанскую эпоху" многие тогдашние неформалы, а затем народные избранники хлопали анархистов по плечу и клялись в вечной дружбе. О бомбах разговора не шло, вообще, упоминание о насилии считалось неприличным.

Наступила осень и прогуливать "цыплят" стало холодно. Поэтому организация переменила тактику и окопалась в пустующей квартире полувыселенного дома, в районе по традиции считающимся самым криминогенным в городе. Вскоре рост организации и разнообразие интересов вынудили анархистов захватить еще две квартиры в этом доме. Теперь, пока в одной из них, носящей название "Застава", Петр Рауш изображал летучих ментосвинов и тыкал вилками в портрет Лукича, в "Анархо-клубе" заслуженные анархисты пили водку и плясали под гармонь. А молодежная фракция в третьей квартире слушала андеграундную музыку и курила траву.

В глуши анархического подполья можно было увидеть всякое. Как-то раз, придя на Заставу – место обитания одичавшего за два месяца свободы Петра Рауша, мы обнаружили около двух десятков анархистов и прочей богемной молодежи, разбросанных по истертому ковру и местным продавленным диванам в живописных позах одалисок Энгра. Народ ожидал прибытия сундучка со шмотками военного времени, за которым был командирован к своей бабушке один из новоиспеченных анархистов. В ожидании неубитого медведя, "одалиски" сумрачно внимали Петру, в позе султана апоплексическим басом читавшего откровение Иоанна.

 

От ред.: Существует другая благоуханная легенда того времени, передающаяся из уст в уста каждому новому поколению анархистов. Она гласит, что Феликс Ш. из Гамбурга; будучи в приподнятом состоянии духа имел близкое знакомство с местным изваянием Лукича, расположенного на улице Правды у ДК Пищевиков. На следующее утро на щеке памятника заморским поцелуем горел отпечаток ненашего ботинка. По прошествии времени, Ф.Ш. отрицает свои интимные отношения с памятником, но остается загадкой, почему, приезжая каждый год в Санкт-Петербург, анархист из Гамбурга всегда останавливается в двух шагах от памятного места. (Горе анархистов было непомерным, когда после победы демократии историческое изваяние под покровом ночи было увезено в неизвестном направлении).

 

В это же время московские товарищи бодро махали черно-красными фла­гами: при каждом удобном случае приторговывали газетами и журналами собс­твенного изготовления, самозабвенно давали интервью всем желавшим его брать. Кирзовых сапог они не носили, и вообще, людьми казались интеллигент­ными, так как не плясали под гармонь, хоть и пили не меньше питерцев. В отличии от питерцев они много говорили о профсоюзах, рабочих и т.д. .и всеми силами стремились занять теплые официальные места, что последствии некоторым из них с блеском удалось.

Столетие Махно вызвало большой шум в кругах анархистов. В Питере день рождения Нестора Ивановича ознаменовался грандиозным шабашем в пивной "Жигули". В Запорожье в те же дни прошло некое мероприятие под кодовым наз­ванием "конференция", прославившаяся групповым катанием на речном трам­вайчике вокруг острова Хортица. Мес­тные власти приложили все силы, что­бы лишить анархистов помещения для сбора. А население было запугано до галлюцинаций: старушки в очередях шепотом передавали друг другу, что в их тихий городок нагрянули бандиты со всей страны, для того чтобы уве­ковечить юбилей своего батьки убие­нием ста невинных младенцев. Газета местного "Руха"просто считала "конференцию" плановым мероприятием КГБ. Но ничего страшного не случилось, хотя портвейна было выпито немало. Такой вот теоретический и прак­тический багаж накопили анархисты ко времени своего второго съезда, открывшего долгую эпоху расколов, разборок и мелких собачьих свар.

 

От ред.: Что было на первом съезде, никто из писавших эту статью вспом­нить не мог, а сочинять не хотел, но зато одному из нас очень памятен эпизод с медведем, происшедший в 6 часов утра на его московской квар­тире. В преддверии II съезда КАС П.А.Рауш разминал кулаки на плюше­вой игрушке, приговаривая: "Ах, Исаев, тра-та-та, ты у меня дождешься!...". На вопрос, зачем он беднее животное мучит, Рауш, ни слова не сказав, переключился на диванную подушку.

 

Самой пламенной на съезде была пламенная речь Петра, направленная против дисциплинарных методов руко­водства анархизмом, принятых в сре­де москвичей. Сопровождалась она потрясанием кулаков и мощным басо­витым рыком. С недосыпу и с пох­мелья мало кто из делегатов осоз­нал, о чем же толком шла речь, но драйв на грани панк-рока увлек самых необузданных и длин­новолосых. В их число вошли украинцы, всегда отличавшиеся нелюбовью к московской кацапи, и вечные экологисты-нонконформисты из Саратова, а так же питерская делегация, одна половина которой уже успела опохмелиться, а вторая была к этому близка, Батьку Рауша поддержали шумно. Съезд был безнадежно сорван и обгажен.

Последствия исторического рыка Рауша слышны и по сей день... Сразу же после съезда по всей стране про­катилась волна ругани и расколов анархических движений. Долго еще братки устно и письменно обзывали друг друга коммунистами, фашистами и сексуальными маньяками. Выиграла от этого только питерская анархо-пресса. После перегруппировки сил скуч­нейшая газета "Новый светъ" превра­тилась в любимый народом шизоидно-контркультурный минижурнал, коей и является по сей день... Многие ше­девры андеграундной литературы и изобразительного искусства увидели свет на его страницах. Одна подборка писем читателей могла бы послужить материалом для докторской диссерта­ции по психиатрии ("Как никогда не будет в пизде зубов, так никогда не будет вашей анархии!"; "Ты – хам, подлец, и вообще, анархист!"...) А те­лефонные звонки доводили дежурных секретарей до мизантропии: возмож­но, этим и объясняется уход одного из них в торговцы наркотиками, а другого, в маоисты.

 

От ред.: Об анархических газетах стоит рассказывать подробнее. В основном это издания незарегистри­рованные. Выпускаются они с помощью самых простых средств: печатной машинки (в лучшем случае компьютера) и пары-тройки одержимых страстью к писанию и рисованию людей. Изготов­ление макета является подлинным ак­том коллективного творчества. Рас­терзанные куски ватмана, клочки фо­тографий, кружки с чифирем, бычки, торчащие из всех щелей, носящиеся друг за другом по недоделанному макету черные коты и ползающая среди всего этого безобразия редколлегия – в результате получается издание, понять которое до конца не способны даже создавшие его Пигмалионы...

 

С наступлением летнего се­зона 1990 года питерцы попытались собрать на конференцию наиболее оголтелых. Мероприятие кончилось созданием АДА и коллективным арес­том участников, а также разгромом штаб-квартиры. Снова наступил летний парковый сезон. Заведшиеся в "квар­тирный период" хиппи и панки приво­дят своих подружек и друзей, и вскоре суровые борцы с государством оказываются окруженными и обложен­ными и обсиженными хиппочками-ла­почками и прочей неформальной пуб­ликой, интерпретирующей анархические идеи так, что старик Бакунин перево­рачивался в гробу при каждом их сборище. Это время крутых ожиданий. В воздухе пахнуло терроризмом. Муссируется идея Черной гвардии, отря­да, подобного формированиям наво­дившим ужас на юге Украины в 1918 году. Интеллигентные анархо-демокра­ты во главе с Павлом Гескиным, почу­яв пороховой запашок, сдобренный вонью многочисленных хиппи, откалы­ваются окончательно и образуют собственную фракцию, а пламенные ре­волюционеры, возглавляемые темпера­ментным грузином Димой Жвания, пере­зимовавшие возле заводских проходных, агитируя пролетариев за немед­ленную революцию, становятся сторон­никами идей Ленина-Троцкого и ис­чезают за гранью анархического горизонта.

С "Черной Гвардией" номер тоже не пошел. После того как трое активис­тов были побиты пьяными хулиганами на глазах многочисленной струхнув­шей черногвардейской публики, идея самообороны скончалась естественной смертью.

Пик анархической активности при­ходиться на летний экологический лагерь Балаково, организованный братками под руководством саратовс­кой мамы-анархии Ольги Пицуновой, ненавидящий атомную энергетику во­обще и Балаковскую АЭС в частности. Анархисты умудрились поднять на ро­га все местное население. Бурные речи Рауша и Пицуновой имели колос­сальный успех, толпы неприкаянных обывателей, внезапно почуяв вкус Свободы, носились по городу с Чер­ными знаменами. Среди молодежи вош­ли в моду тельняшки и кирзовые са­поги. Арестованные во время блокады дороги к АЭС анархисты были вырваны из лап местной милиции взбунтовав­шимся впервые в истории Балаково народом. В радостной суматохе мало кто обратил внимание, что в число спонсоров лагеря протеста затесался, местный химкомбинат, крайне доволь­ный, что о нем не вспомнили.

 

От ред.: Нам все-таки кажет­ся что самым ярким событием того года были не митинги и не блокада АЭС, а уход Рауша из школы в профессиональные рево­люционеры и замена его заслу­женной фуражки на "кубанку", на многие годы ставшей верной спутницей Петра в его нелегких буднях. Эти события повлекли за собой изменения лица газеты "Новый свет": литературные ма­териалы уступили место экстре­мистским призывам ("Намажьте говном стул, на котором сидит коммунист!" И.Романов).

 

Возвратившись из лагеря про­теста, анархисты начинают гото­виться к военному перевороту. В ожидании оного они захватывают квартиру в "Доме мира и мило­сердия" в Свечном переулке, на­селенном хулиганами, наркома­нами и рок-музыкантами. (Прим. ред.: Через некоторое время их оттуда выжила мирная хипповская семья).

Во время событий в Литве, наиболее стосковавшиеся по ак­тивной жизни отправляются в Каунас спасать местную демок­ратию. Обласканные прессой и телевидением, наши герои с по­четом вернулись на Родину. На Родине же царила прежняя рути­на. Хотелось деятельности, поэ­тому съезд АДА возле Горьковской АЭС был наиболее предста­вительным из всех. Спасаясь в бетонном бункере от внезапно обрушившихся в начале мая хо­лодов, вокруг костра тесно при­жимались друг к другу, грозно клацая зубами, представители всех родов и видов анархизма. У наиболее промерзшей части де­легатов, всю ночь для сугрева горланящих песни, под утро ро­дилась сумасшедшая идея социо­логического опроса анархистов всей страны. Это на долгое вре­мя заняло умы редколлегии га­зеты "Новый Светъ". Анкетирова­ние вошло в моду, появились сторонники и противники социо­логического анархизма.

К этому моменту уже вполне сложились региональные особенности анар­хических групп и объединений. Так, питер­цев отличала повышенная волосатость и бородатость, а так же страсть к одеяниям, заимствованным из кинофильмов "Свадьба в Малиновке" и "Неуловимые мстители": хромово-кирзовые сапоги, ремни-портупеи, фу­ражки, кубанки, папахи, тельняшки и кожан­ки. Доброй питерской традицией стало приглашать на свои мероприятия панков и алисоманов. Их немыслимый вид и манера поведения удачно сочетались с нарядами старшего поколения.

Москва всегда питала слабость к левацким идеям, а по давней европейской традиции, в леваки идут дети зажиточной буржуазии. А потому, одежда москвичей, хотя и предс­тавляла собой точное воспроизведение мо­ды западных собратьев, вызывала в столи­це восхищение местных фарцовщиков и нескрываемую зависть неохваченной анар­хизмом молодежи. Наверное потому, ряды московской анархии пополнялись в основ­ном за счет инфантильных первокурсников. Исключение составляла небольшая, но очень суровая группа бывшего майора милиции Червякова, набиравшего в свои ряды жите­лей рабочих пригородов столицы. (От ред.: В последствии группа без остатка раство­рилась в бескрайнем море советского биз­неса). Кстати, червяковцы исповедовали "сухой закон" и поэтому на дух не пере­носили студентов с их вечеринками, неиз­бежно кончавшимися пением революционных песен. Москва была и остается единствен­ным городом, где на Новый Год принято устраивать "анархо-елку".

Саратовцы недолюбливали московских собратьев, называя их "анархо-мажорами". Они, взращенные на песнях Егора Летова, недостатке табака и продовольствия, от­личались суровостью и прямотой взглядов. Отрицая коммунизм, они привыкли жить коммунами, вернее, коммуной у Ольги Пицуновой, где все: портвейн, сигареты, яичница делились по-братски.

Пуританские нравы саратовцев не идут ни в какое сравнение с традицион­ным южным разгулом киевлян. Темперамент киевлян в прямую зависит от коли­чества выпитого, потому невозможно предсказать заранее, во что выльется то или другое мероприятие – в авангардный концерт или голодовку с последующим захватом университета. Характерно, что Киев не только не дал ни одного идеолога, но и не выпустил ни одного номера анархической прессы. Зато его сыны и дщери всегда появлялись в самых горячих точках нашей страны. К сожа­лению, ныне цвет киевской анархии оказался за рубежом. (От ред.: А попытка одного их нас вывести стройные ряды киевских анархистов под черным знаме­нем на демонстрацию натолкнулась на отсутствие знамени и рядов.)

Среди сибирских анархистов много рабочих, и нравы там суровые, как кли­мат. Поэтому, по сведениям агентурной разведки, сумевшей не замерзнуть в тайге, анархическая деятельность сводиться к коротким перебежкам от дома к дому и совместным распитием чая и прочих горячительных напитков. Сведения из Сибири доходят крайне редко, но поражают своей масштабностью и широтой эксперимента. В менее суровом Плисецком климате батько Августинович мужест­венно продолжает издавать газету "Черная правда", таскает своих анархистов на митинги в тридцатиградусный мороз, а так же ввел жесткую дисциплину и глубоко законспирировал своих товарищей – анархическая общественность зна­ет их только по кличкам.

Из Белоруссии, Пруссии, Грузии, Средней Азии и др. сведения поступают нерегулярные и противоречивые. Мы можем только сообщить, что Севастополь­ские анархисты умудрились довести своими выходками до истерики президента Украины, имевшего неосторожность посетить сей славный город. Мурманчане видят во сне отечественный Красный Май, а тверичи увлекаются самогоноваре­нием и сатанизмом, впрочем, тем и другим без всякой меры.

Затянувшееся в связи с плохой связью между городами на полгода анке­тирование показало, что люди в анархию приходят разные, и, как ни странно они очень четко разделяются по возрастным категориям.

Старшие – те, кому под тридцать и за отличаются идейностью, они, как правило, долго искали свой путь, перемерив на себя многие "измы". Эти люди теоретически подкованы, много читали и своими принципами поступаются редко. Так, если человек исповедует анархо-коммунизм, то он не осквернит свое руки ваучером, и, что само собой разумеется, не станет заниматься коммерцией. (От ред.: Жизнь показывает, что бывают исключения).

Те, кому двадцать пять, слеплены из другого теста - это дети перестройки. Они не верят ни в слова ни в идеи. Как правило, это люди, ищущие на что бы растратить свою энергию, из них получаются непризнанные писателя неудавшиеся рок-музыканты, расплевавшиеся с начальством аспиранты, диссиденты с нереализованными педагогическими наклонностями, любители прикладной социо-психологии и просто авантюристы... С ними бесполезно беседовать на теоретические темы, они просто пошлют вас или навешают вам лапши на уши. Их удел практика. Они служат своего рода переводчиками между летающими в теоретических облаках старшими товарищами и разнокалиберной молодежью послешкольного возраста, которая составляет массовую и постоянно меняющуюся базу анархистов.

Это как правило, комплексующие подростки, жаждущие самоутверждения кратчайшим путем, молодые неформалы, студенты начальных курсов, а также выгнанные или не поступившие в ВУЗы школьники. Они почти ничего не понимают в том, о чем говорят в газетах и на митингах, и о чем спорят их авторитетные вожди, они знают одно – в анархии можно то, за что ругают в других местах. Период их анархизма колеблется от двух месяцев до года, затем они уходят, а их место занимают другие. Обычно, старшие товарищи не успевают запомнить их имен и лиц. Но один-два человека остается надолго. Тогда, как правило, приходится иметь дело с его испуганными родителями, видящими в анархистах бесов-искусителей, сворачивающих их драгоценное чадо с пути истинного, Конечно, неизбежны традиционные шизофреники, изобретатели велосипеда, различные мелкие жулики и прочие любители жить за чужой счет. Есть также карьеристы, но этот тип везде одинаков.

Женщин в анархии мало, и большинство – просто "боевые подруги", идея анархии их нисколько не интересует. Но почти каждый город имеет свою Же­лезную Леди, которой гордится и оберегает. Официальные жены анархистов, не задействованные в движении, обычно женщины несчастные, так как их мужья мо­гут без предупреждения исчезнуть на день, месяц или год. Денег они в дом не приносят, зато захламляют квартиру бумажной продукцией местной анархи­ческой редколлегии. Прибавьте к этому звонки по ночам и визиты в неурочное время шумных и не всегда трезвых компаний, способных поглотить все запасы продуктов и выпить весь чай. Правда, в последнее время наметилась тенденция к созданию анархо-семей.

За последние два года в анархическом движении событий произошло мало. Самыми зрелищными мероприятиями этих лет были и остаются оранжевые ак­ции. Пальму первенства выдирают друг у друга Москва и Петербург. Одной из первых была акция москвичей по пропаганде цивилизованного людоедства. С лозунгами "Коммунистов на сало" и "Социализм - это строй цивилизованных лю­доедов" молодые анархисты заявились на праздник газеты "Московский комсомо­лец". Питерцы ответили на это похоронами коммунистического труда, чей труп украшенный милицейской фуражкой, был пронесен по улицам города в день ком­мунистического субботника. Традиция ношения гробов была продолжена москви­чами. Гроб с надписью "Советский народ, павший в битве Горбачева с Ельци­ным" был водружен возле станции метро "Баррикадная". Шутка окончилась для организаторов солидным штрафом и арестом. Но дело их не пропало... Наибо­лее беспринципные братушки из Питера объявили о выдвижении себя в прези­денты России. Предвыборная программа сводилась к лозунгу. "Все всем немед­ленно и побольше". На агитационном щите, с которым анархисты прошли по городу был талантливо изображен столь любимый питерцами Лукич, нежно улыба­ющийся над кружкой пива. Плакат: "Пейте пиво" и их программа имели ошелом­ляющий успех в среде поддатого народа. Но всенародная нелюбовь к Ельцину не давала покоя коллегам в Москве и однажды, на улицах столицы появился поп с кадилом, собиравший подписи за канонизацию Бориса Николаевича. Ново­явленных верующих нашлось немало.

Оранжевые традиции живут и поныне. Успешно применили их в Запорожье летом 1991 года, во время пикетирования металлургического комбината. Ошалев от безделья и грязи, группа анархистов свила гнезда на заводских трубах, используя их не только в качестве жилья, но и в качестве отхожих мест.

Самой эффектной акцией была зашита "законных властей" во время путча. В обоих столицах анархисты героически тянули спиртное на грозящих в любую минуту рухнуть баррикадах, мало интересуясь тем кого и от кого они защища­ют. Хеппининг длился три дня. Потом баррикады, к сожалению, разобрали.

После путча всем снова стало скучно. Поэтому начался очередной сеанс ругани. Кое-кто решил, что раз коммунистов свергли, необходимо их поддер­жать. В Питере и Москве теперь на 7 ноября, анархисты совместно с коммунис­тами выгуливают свои знамена и плакаты ''Анархия есть ДАО", "Убей в себе государство" и т.п. Кто-то решил бороться с буржуями, в том числе и со сво­ими анархо-буржуазными товарищами, что, впрочем, не мешает им брать друг у друга гуманитарную помощь. Кто-то занимается тем, что вытягивает "на борь­бу'' деньги из своих западных собратьев, а кто-то эти деньги пытается поло­жить в свой собственный карман, и то и другое порождает обилие сплетен и ругани на страницах анархо-печати.

Из удачных дел, совместно проведенных Москвой, Питером, Саратовом и др. городами можно назвать только акции по защите Родионова-Кузнецова, двух московских панков, имевших несчастье присоединиться к одной из анархичес­кой демонстрации, и арестованных милицией по обвинения в злостном хулиганс­тве. Акции протеста продолжались 8 месяцев и закончились фактической побе­дой, правда, с тех пор пострадавших среди анархистов никто не видел. А съезды шли своей чередой: в залах ругались и принимали решения, в кулуарах пили. Героическая борьба за экологию в Липецке кончилась захватом кабинета председателя исполкома и водружением над зданием местной администрации черного знамени... Великое сидение в Сосновом Бору вообще ничем не кончилось...

Анархисты, как декабристы обзаводились работой, семьями, детьми и от­ходили от дел. Очагов печати осталось мало. Анархисты теряют силы в борьбе за лидерство по преферансу, в поисках новых мест преткновения (так недавно одним из редакторов статьи был выдвинут лозунг: "Даешь ПУТЧ, как лучшую замену ПРЕФЕРАНСУ!"), а так же на выпуск анархо-бюллетеней местного значе­ния и анархо-календарей…

Не хотелось бы кончать статью на стол пессимистичной ноте...

Однажды на угарном питерском флету сошлись теоретик московского анархизма В.В.Дамье и практик питерского анархизма А.Ю.Щербаков.

-  Ну что, Вадик? Дальше то, что будет с этой анархией?, – спросил практик.

-  Все, что у нас было до сих пор, к анархизму отношения не имеет. Насто­ящая анархия еще впереди, – ответил теоретик.

зима 1992-93 гг.