Ф.Другов

АНАРХИСТЫ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

(публикуется с небольшими сокращениями)

 

ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ В СМОЛЬНОМ

Я лежал в военном госпитале, когда мне сообщили, что назревают серьезные события. Я, несмотря на протесты врача, выписался и помчался прямо в Смольный, не показавшись даже родным. Там я встретил Марусю Спиридонову, которая мне объяснила все и сообщила, что левые эсеры выступают вместе с большевиками против временного правительства. Она попросила меня войти в Петроградский Военно-Революционный Комитет, в который большевики не хотели пускать левых эсеров, а меня анархиста готовы были терпеть как посредника между двумя крайне левыми партиями. После переговоров с Лениным я был  введен в состав ПВРК. Он помещался в двух комнатах верхнего этажа Смольного, в северном конце коридора. Возле него в отдельном помещении находился Ленин, а напротив военный штаб Антонова. По окончании II Съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, принявшего постановления о передачи власти Советам, председатель ПВРК Дзержинский предложил мне поехать к Зимнему Дверцу и выяснить положение. Доехав по Невскому до Морской улицы я сошел с автомобиля и направился пешком.

 

ОСАДА ЗИМНЕГО

У Морской и Невского стояло несколько орудий с дулами, направленными в сторону Зимнего. Впереди около арки, сложив ружья в козлы, сгрудилась группа солдат. По их спокойному виду нельзя было судить, что это передовая линия осады. Направляюсь к Александринскому саду, около улицы Гоголя стояла группа красногвардейцев и реквизировала все проходящие мимо автомобили, сгоняя их к Смольному. В конце Невского двигались одинокие прохожие, некоторые с винтовками и пулеметами. На площади у Исаакиевского Собора расположился бивак матросов Второго Балтийского Экипажа. Такая мирная обстановка меня поразила. В Смольном известно, что Временное Правительство решило защищать свою власть и там уверенны, что без штурма Зимнего не обойтись, а здесь не только нет достаточной осады, кругом дыры, но и те незначительные части, что кое-где стоят благодушно настроены и не чувствуют боевой обстановки. Я пересек: Зимнюю площадь и по­дошел к группе штатских, среди которых находилось несколько матросов. Уз­нал несколько анархистов с дачи Дурново разговор шел о Керенском, ко­торый, якобы, идет с казаками на выручку Временному правительству, говорят, юнкера готовят вылазку из Зимнего дворца, вроде бы у них есть несколько броневиков и поэтому надо брать поскорее штурмом Дворец. Вся обстановка говорила за то, что они правы. Но кто же будет штурмовать Зимний, если вокруг никого нет. В это время кто-то указал на движущийся быстро через площадь силуэт человека. Никто не придал этому значения. Однако меня заин­тересовал этот силуэт, который, судя по всему, вышел из Зимнего. Я предложил его задержать. Каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем коман­дующего Петроградским Военным Округом. Штатское пальто не спасло его, и он был препровожден в ВРК. Когда в толпе узнали, что я член Петроградского Ревкома, один анархист позвал меня сходить к баррикадам юнкеров и предло­жить им сдаться. Я согласился. Махая носовыми платками, мы пошли к барри­каде и влезли на нее. При виде нас юнкера сгрудились к нам. Мой спутник произнес агитационную речь, после чего юнкера плаксивым ребяческим хором загалдели: "Ну, мы же не хотим братоубийства, мы хоть сейчас сдадимся, но кому же, кому мы должны сдаться, скажите!". Мой спутник указал на меня: "Вот член Военно-Революционного Комитета. Он. является законным представи­телем государственной власти." (Ни хрена ж себе!!! – Прим. Ред.) В это мо­мент из ворот вышел офицер и крикнул: "Господа юнкера! Позор! Вы братае­тесь с хамьем. Марш по местам". Но юнкера уже вышли из повиновения. Посы­пались жалобы и упреки. Видно было, что Временное Правительство уже не пользуется у них авторитетом и перспектива встретиться с разъяренной на­родной толпой им не улыбалась. Офицер повернулся на каблуках и быстро ушел. Сейчас же во дворе раздалась команда и к воротам частыми шагами по­дошел взвод других юнкеров "На линию огня шагом марш!" Новые юнкера рассы­пались по бойницам, старые выстроились и ушли внутрь здания, ворча на офи­цера. Офицер резко обратился к нам: "А вы кто такие?". Я ответил, что я член ВРК и уполномочен передать предложение о сдаче: "Зимний Дворец окружен плотным кольцом, на Неве стоят военные корабли, положение Временного Прави­тельства безнадежно", но офицер грязно выругался и послал нас. И мы пошли...

Захватив на Невском первую попавшуюся машину я приехал в Смольный. Я обрисовал печальную картину, сложившуюся вокруг Зимнего Антонову. Антонов, тряся длинной шевелюрой, удивился моему рассказу: "Как? А мне только что сообщили, что Временное Правительство сдалось и Зимний плотно оцеплен на­шими войсками. Я сейчас же приму меры. Спасибо, товарищ!"

Видя царящий в военном штабе хаос и бестолковщину, и благодушное неве­дение командующего, я, сообщив в ВРК свои сведения, помчался назад к Зимне­му, чтобы лично организовать штурм Дворца. По дороге я услышал несколько выстрелов. Когда я вернулся к Зимнему, то вокруг него царило уже большое оживление. Разношерстные группы гнездились за каждым прикрытием. Это не были организованные отряды, это была обычная революционная толпа, которой никто не руководил, но которая собралась сюда по одиночке со всех концов города, как только раздались первые выстрелы – признак революции. Тут были матросы, рабочие, солдаты и просто неопределенные лица. Это была стихия. Организованные же части продолжали благодушествовать, расположившись биву­аком в стороне. Я взял на себя задачу направить эту стихию на активные действия. Черная ночь, мертвящая тишина, передвигающиеся с места на место тени "стихии" нервировали защитников баррикады. Время от времени они огла­шали площадь выстрелами. Для порядка и мы посылали им ответные выстрелы из толпы. Перестрелка создавала некоторую напряженность и революционизировала атмосферу, привлекая с окраин толпы рабочих, желающих принять боевое учас­тие в революции. Из-под арки я перебрался к сложенным штабелям под прикрытием которых скопилось много стихийников. Эта масса жаждала действа.

 

ШТУРМ ЗИМНЕГО

Стоило мне только предложить нескольким матросам штурмовать баррикаду, как тотчас же вокруг меня собралась целая рота добровольцев. Они только и ждали инициатора, который бы что-нибудь такое затеял. Я взял на себя ко­мандование. Объяснил боевую задачу, как нужно себя вести при наступлении и мы широкой цепью двинулись вперед. Нам удалось дойти уже до самой середины площади, когда нас выдал предательский свет, фонаря на Александринской кол­онне. Нас заметили с баррикады и после первого залпа открыли по нам час­тый огонь. Впившись в мостовую зубами, мы лежали как мертвые. Кто-то из на­ших товарищей сзади догадался "потушить" фонарь на колонне. И вскоре стрельба юнкеров стала стихать. Не успела еще прекратиться стрельба, как я услышал над своей головой голос неизвестно откуда взявшейся медсестры: Товарищ, ты жив!". К счастью помощь не понадобилась, никаких ран кроме нескольких разбитых при падении на мостовую коленок и лбов у наступающих не было. То ли юнкера не умели стрелять, то ли стреляли поверх голов, это спасло защитников Зимнего от эксцессов толпы. После неудачной попытки ата­ковать баррикаду, я решился приблизиться ко Дворцу со стороны Миллионной улицы. Перебежками вдоль стены штаба мы добрались до угла и присоединились к солдатам Павловского полка, укрывавшимися за гранитными статуями Эрмита­жа. Взяв с собой группу матросов, я направился для разведки к доковым во­ротам Зимнего. Подкравшись к воротам, мы увидели ударниц женского баталь­она, и вступили с ними в переговоры.

Оказалось, они сами искали путей войти с нами в контакт. Они нам сооб­щили, что женский ударный батальон и большая часть юнкеров постановили прекратить защиту группы растерявшихся людей, именующих себя Временным Пра­вительством. Они хотели вступить в переговоры с представителями ВРК, кото­рые гарантировали бы им личную безопасность и свободное возвращение. Полу­чив от меня гарантии, делегаты сдающихся частей, ушли передавать результат переговоров своим товарищам, когда, уладив некоторые формальности, я вернул­ся к Зимнему. Ударницы уже начали выходить с полным вооружением, складывая винтовки в кучу. Проходя через строй рабочих и красногвардейцев, молодые ударницы бросали задорные, кокетливые взгляды своим бывшим "врагам". Бес­печный вид смазливых девчонок, плотно натянутые шаровары, которых выдавали соблазнительные формы женского тела, развеселили нашу публику. Посыпались остроты и комплименты. Матросские лапы потянулись к шароварам, пошарить, не спрятано ли там оружие. Ударницы не догадываются в чем дело и покорно поз­воляют гладить свои ноги. Другие же догадываются, но нарочно щеголяют сво­им телом, насмешливо наблюдая за движением матросских рук и как только эти руки, увлекшись, переходили границы возможного, так моментально получали шлепок и пленница со смехом убегала. Растроганный матрос безнадежно взды­хал: "Эх, хороша Маша, да не наша". Солдаты скромнее, тех больше привлека­ли упругие груди, соблазнительно обрисовывавшиеся под тканью гимнастерок. С простодушной неуклюжестью солдаты пользовались возможностью "полапать" девчонок. Проходя дальше по строю, ударницы, освоившиеся уже с "вражес­кой" обстановкой, раздавали шлепки налево и направо. Толпа гоготала в блаженном веселии. А в это время в нескольких десятках саженей из-за бар­рикады трещали выстрелы. Война только началась. За ударницами потянулись юнкера. Наконец, вышел последний юнкер и сообщил, что пока больше желаю­щих сдаваться нет, но некоторые оставшиеся во дворце части юнкеров колеб­лются. Офицеры, обеспокоены сдачей части юнкеров и ударниц, много юнкеров арестовано и им грозит расстрел за измену Временному Правительству.

Воспользовавшись путем, которым вышли из Зимнего юнкера, матросня вор­валась во дворец и рассеялась по бесчисленным коридорам и залам дворца. Поднявшись по лестнице наверх, я с группой матросов стал пробираться по залам внутрь. Вперед мы выслали разведку, которая тщательно осматривала все помещения по пути. Двигаться было очень опасно. За каждой дверью, за каждой портьерой мог встретить притаившийся враг. Наконец, нас просто мог­ли атаковать с тыла, отрезать нам выход. Нас была небольшая группа, остальные разбрелись неизвестно куда. Та часть дворца, куда мы попали, оказалась пустой. После сдачи юнкеров и ударниц у Временного Правительства видимо не нашлось сил заполнить этот прорыв. Наша цель была проникнуть к главным во­ротам изнутри и атаковать баррикаду с тыла.

Вдруг на площади поднялась страшная стрельба. Откуда-то распространил­ся слух, что на площади прибыли казаки Керенского. Матросня бросилась на­зад к выходу. Как я не успокаивал – не помогло, и мне пришлось самому уди­рать. Не зная расположения дворца, я побежал за двумя последними матроса­ми, чтоб не остаться совсем одному. Вбежали в какой-то чулан или кухню, а дальше бежать некуда. Неизвестно куда ведущая дверь оказалась запертой. Пробили прикладами дыру и вылезли на лестницу. Дверь во двор тоже оказа­лась на замке. Попробовали бить прикладами – не подается – прочная. Мы по­пались в западню, как мыши. Нужно искать путь, которым мы пришли во дво­рец. Бежим наверх. Взломали еще одну дверь и какими-то помещениями пришли к выходу. Выскочив за ворота, мы сейчас же должны были залечь в нише Зимне­го Дворца, так как нас обдало потоком пуль. На площади стоял сплошной гул от стрельбы. Мы лежали друг на друге в три этажа. И нижний едва переводил дух под нашей тяжестью, но зато он был в самом безопасном положении.

Когда поток пуль несколько ослаб, мы перебежали к Эрмитажу. Укрывшиеся там матросы и красногвардейцы стреляли по баррикаде. Выяснилось, что ника­ких казаков нет, а просто стихийно поднялась стрельба Я предложил прекратить бесполезную стрельбу и вновь двигаться во дворец. Матросы рассказали, как один из них забравшись на какой-то чердак и, сбросив оттуда бомбу на собрание юнкеров, убежал. Нескольких матросов будто бы юнкера захватили в плен и расстреляли. Публика рассвирепела: "Как, расстреляли наших товарищей! Даешь Зимний, братва!" И вся эта орда бросилась во дворец.

Бомба, брошенная в самой середине здания, навела на юнкеров такой пани­ческий страх перед наглостью матросов, что они, завидев в дверях пару матро­сов, наводящих на них винтовки моментально поднимали руки вверх и сдава­лись. Лишь непосредственная охрана Временного Правительства и защита главных ворот еще держались на своих позициям.

По открытому нами пути во дворец вошел народ, рассеиваясь в бездонном лабиринте его помещений. Горы винтовок, складываемые юнкерами на лестнице, постоянно росли. Чувствуя безопасность, во дворец устремились толпы любо­пытных, к которым примазались темные личности, почувствовавшие удобный случай поживиться, мне сообщили, что во дворе обнаружено громадное коли­чество пулеметов, боеприпасов и вина и, что в подвале начинается пьянство. Я немедленно направился туда... Оказалось, что там помимо двери проломле­на кирпичная стена. Кто проломал стену и когда, - это тайна, но во всяком случае тот, кто ломал имел определенную цель и точно знал, где надо ло­мать. Я заставил немедленно заложить стену кирпичами и закрыть железную дверь.

На площади кипел горячий бой. А я с группой кронштадтцев пробирался по огромным залам дворца, увешенным картинами. У каждой двери стоял лакей в ливрее с неизменными бакенбардами. Странно было видеть этих людей при сво­их обязанностях в самом пекле сражения. Люди в ливреях невозмутимо стояли на своих постах и привычным движением распахивали перед каждым дверь. Один из лакеев, увидев меня и решив, почему-то, что я начальник, обратился ко мне и говорит: "Я понимаю еще ну бунтовать, там, ну убивать, а зачем безобраэничать то!" - "Что вы этим хотите сказать?" - спрашиваю я, не пони­мая в чем дело - "Так, как же, вот, ваши товарищи-то: полюбуйтесь. Взяли кусок портьеры и вырезали на портянки. Я им говорю, зачем же вы хулиганичаете, вещь портите, вещь, она вас не трогает. Так они на меня револьвер на­водят. Молчи: говорят, старая собака." - "А вы можете указать на того, кто это сделал?" - "Так где ж его теперь найдешь! Сколько их тут навалило". Я старику разъяснил, что такие гадости делают не революционеры, а мародеры, которых надо истреблять на месте. И если кто-нибудь еще позволит себе, ес­ли он сам не сможет задержать этого человека, пусть укажет на него первому попавшемуся матросу, а уж мы ценности отберем и пощады не дадим. Я похва­лил старика за то, что он в такой момент стоит на своем посту и охраняет народное имущество. На площади стрельба все увеличивалась, вдруг молния осветила на миг погруженные во мрак помещения дворца, и раздался оглуши­тельный орудийный выстрел. За ним еще... Здание дрогнуло. Казалось, что где-то поблизости рухнули стены. Я знал, что орудие, стоявшие на Невском, подвезены под арку штаба. Неужели они стреляют по дворцу, а ведь здесь же много своих. Я не в состоянии был понять, что там происходит. Может следую­щий снаряд и похоронит нас под развалинами. Успокоил себя мыслью, что не­лепо разрушать Дворец, и они этого никогда не сделают, стреляют, по-види­мому по баррикаде, чтоб разрушить ее. (Это стреляла холостыми "Аврора").

Прибегает матрос и заплетающимся языком сообщает, что стены в погреб опять сломаны и народ растаскивает вино. Я приказал ему опять заложить от­верстие, закрыть дверь и охранять погреб. Матрос, пошатываясь, ушел.

Пробираясь дальше в глубь здания я заглянул в одну из боковых зал и вижу, как двое штатских, отворив крышку громадного ящика роются в нем. На полу валяются различные серебряные предметы. Я вхожу и, направив на них маузер командую: "Ни с места!" В ответ они моментально выхватывают наганы и открывают по мне стрельбу. Я успел укрыться за дверью и кликнул своих матросиков, несколько поотставших от меня. Учуяв неладное, мародеры хотели улизнуть черев другую дверь и скрыться с награбленными ценностями, но мат­росы нагнали их. Отобрав у них ценности я приказал кронштадтцам вывести мародеров на улицу и расстрелять, что и было сделано.

Наконец стрельба прекратилась, и кто-то сообщил, что главные ворота взяты. Вскоре мы встретились с солдатами, которые проникли во дворец уже черев ворота. Здесь мне сообщили, что временное правительство сдалось.

Передо мной стала задача охраны Зимнего, Я собрал кронштадтцев и попросил их принять на себя охрану дворца. Матросы долго отказывались, говорили что эта привилегия вызовет к ним неприязнь других частей. Но мне удалось их убедить тем, что весь позор за разгром дворца падет на них, как главных участников штурма. Ворота Эрмитажа я приказал закрыть ввиду близости к ним винного склада. Внутрь Дворца я выслал патрули, которые должны были очистить помещение от штатской публики и уговорить матросов и солдат покинуть Дворец. Караулу у ворот я приказал никого во дворец не пускать, а всех выходящих тщательно обыскивать. Скоро под воротами дворца выросла ог­ромная гора отобранных вещей.

К этому времени на площади скопились все участники штурма. Ждали выхо­да арестованных министров. Для них уже были приготовлены машины. Мы угово­рили толпу не делать никаких эксцессов министрам. Сделали узкий проход в толпе до автомобилей. Вот и они. Из толпы сыплются шуточки и остроты. Не­которые делали угрожающие движения. Все министры спокойно прошли сквозь строй к автомобилям. Один Маслов, потеряв достоинство, впал в животный страх, увидев злобные рожи матросов и солдат. Увидев толпу, он шарахнулся назад, ухватился за сопровождающих его и закричал: "Спасите, спасите ме­ня!" Пришлось уговаривать его, что его не собираются убивать, что пугать­ся не стоит, перед ним обычный народ, просто он никогда не видел народа так близко и поэтому ему страшно. Все же для Маслова пришлось специально раздвинуть проход и шел он сопровождаемый по бокам солдатами, уцепившись за них и с ужасом озираясь на матросов, которые, нарочно, делали ему страшные рожи. Передав охрану дворца караульной части, я поехал в Смольный.

 

ВСЕМ, ВСЕМ, ВСЕМ...

Дверь с криво написанной надписью "Военно-Революционный комитет" не успевала закрываться. Люди с возбужденными лицами не говорили, а стреляли короткими, несводимыми, ясными словами и на ходу, получив две-три руково­дящих фразы стремглав мчали туда, куда их посылали...

Однажды в ВРК залетел Троцкий, схватил кусок хлеба и свалившись в кресло говорит: "Только у вас здесь кипит деятельная работа. Как посмотрю я на вас так делаюсь спокоен за судьбу революции. Только у вас я отды­хаю. " Хотел он сказать еще что-то важное, но на полуслове уснул. Недоеден­ный кусок хлеба вывалился из рук. Такая картина была обычна в то время и потому никого не удивила. Заседание Комитета продолжалось. Проспав с пол­часа Троцкий вдруг проснулся л спрашивает: "Сколько я спал?" Но, не дождав­шись ответа, быстро убежал из комитета.

В то время странно бы было увидеть спокойно идущего в Смольном челове­ка. Все бегало, суетилось, всем не хватало времени...

 

ПЬЯНЫЕ ПОГРОМЫ В ПИТЕРЕ

Военно-Революционному Комитету сообщили, что воинская часть, охраняв­шая Зимний, перепилась вином, переполнявшим подвалы Дворца. Мы выехали на место и убедились, что весь караул пьян, но поддерживает порядок пьянства: в подвалы Зимнего допускаются только солдаты, штатских же не подпускают и близко. Причем разрешают пить на месте до бесчувствия, но выносить вино не дают. Все же некоторым солдатам удавалось пронести вино на улицу. Покупали штатские, которые не могли попасть в Зимний. Пришлось снять спившуюся часть караула и поставить новый. На другой день случилась прежняя картина. Караул спился. Поручили караул кавалерийской части. На утро не вязали лыка даже лошади. Как же они узнают про вино? ВРК провел расследование и выяс­нил, что Павловский полк ближе всех расквартированный к Зимнему, считает, что все вино в Зимнем принадлежит ему и регулярно присылает своих капте­нармусов за ним. Если же караул не подпускал к вину, то павловцы высылали им на помощь вооруженный отряд. Тогда караул капитулировал и с горя сам начинал пить. Вино, представлявшее громадную ценность (ведь в стране с 15-го года был введен сухой закон) растаскивалось по казармам.

В ВРК десятки раз обсуждались тревожные настроения в связи с пьянством в Зимнем Дворце. Караул красногвардейцев бы подвергся разгрому, дело бы кончилось кровопролитием.

Некоторые члены Комитета предлагали разогнать пьяниц во дворе Зимнего броневиками и пулеметами. Об осуществлении этого дикого проекта не могло быть и речи, это могло при­вести к немедленному восстанию гар­низона. Был проект под предлогом перевозки вина в Кронштадт отпра­вить его в Швецию, которая предлага­ла несколько миллионов рублей золо­том. Но кронштадтцы и слышать об этом не хотели. Последнее решение – разлить вино в подвале и выкачать в Неву тоже потерпело фиаско. Солдаты установили дежурство у Зимнего, и как только заметили наши приготов­ления, немедленно пошли на штурм и взяли Зимний вторично.

Наконец, член комитета Галкин, заявивший, что он сам любитель вы­пить, даже и не царское вино, и по­этому вполне понимающий психологию солдат, предложил объявить, что вино из царских подвалов, в ознаменова­ние победы отдается солдатам гарни­зона и будет ежедневно отпускаться представителям частей из расчета две бутылки на человека в день...

Таким образом пьянство было узаконено и введено в рамки.

В казармах шел пир горой, до тех пор пока не покончили с последней бутылкой. Тут вспомнили, что по­мимо царского  вина есть еще вино в дру­гих подвалах города. На помощь солдатам пришли доброхоты из народа, которые разведывали, где находят­ся частные погреба, и наводили солдат на мысль о разгроме этих погребов.

Для ВРК наступил самый критический пе­риод за все время пе­реворота. По улицам бродили пьяные банды, терроризируя население стрельбой. Разго­релась вражда солдат красногвардейцам, иногда противодейс­твовавшим погромам. В силах революции намечался раскол. В ВРК царило смятение. Телефоны зали­вались пронзительным треском: "Гро­мят, громят!". Дежурный член коми­тета, снимал трубку и автоматически уже спрашивал только: "Где?", записы­вал адрес и тут же вешал трубку. Вопли и подробности его уже не вол­новали. Надо было дать возможность сообщить следующему.

Все свободные от караула солда­ты латышских полков, состоявшие почти сплошь из большевиков с анар­хическим уклоном, были высланы на грузовиках для ликвидации погромов. Но это было непросто, солдаты гро­мили винные погреба при полном воо­ружении, а иногда даже под прикры­тием пулеметов. На улицах, где кутили солдаты, нельзя было высу­нуть носа, кругом носились пули, это солдаты отпугивали штатских от вина. Случайно подвернувшихся сол­дат из других частей силой затаски­вали в погреб и накачивали вином.

При такой обстановке, естест­венно, всякое появление красногвар­дейцев вызывало форменное сражение, рабочие стали отказываться от учас­тия в ликвидации погромов. Матросы тоже отказывались выступать против солдат. Погромная волна продолжа­лась несколько месяцев, и кончилась только после того, как все винные склады были уничтожены.