НОВЫЕ ТЕМНЫЕ ВЕКА

Рецензия на: Рудольф Карлайл Эванс. Воскрешение ари­стократии. Порт Таунсенд (Вашингтон): Loompanics Unlimited, 1988.

Бесчисленные эксперты подсчитывают кризисы в за­падном обществе. Кто-то предсказывает падение инду­стриализма. Кое-кто даже радуется катастрофе, видя в ней шанс построить утопию — или футуристически-ки­бернетическую, или в духе неопалеолита. Но обе шко­лы постиндустриального утопизма предполагают буду­щее, где все будут жить в мире и все будут принимать решения. Здесь, по Рудольфу Карлайлу Эвансу, их взор мутнеет, а храбрость им изменяет. Все согласны, что многие века западный человек воевал с природой, в том числе со своей собственной — с катастрофически­ми результатами. Но для Карлайла путь к спасению ве­дет вспять — к феодализму, к бесстрашной власти гор­дой воинственной аристократии над безусловно подчиняющимся крестьянством. Так предназначенное властвовать меньшинство реализует свою судьбу... а большинство, превращенное в массу, наконец-то полу­чает то, чего на самом деле хочет: свободу от свободы.

Карлайл, будто меч, кует синтез правой и левой кри­тики нашего безличного, атомизированного, материа­листичного, бюрократического, потребительского, природоубийственного массового общества, которое не может жить и не будет. В его сочетании антикапита­лизма, антисоциализма, сексизма и панегириков силь­ному человеку действия больше от фашистского интел­лектуализма — включая фашистский интеллектуальный антиинтеллектуализм, — чем он признает. Сам он пред­почитает смущать либералов и леваков цитатами, по­черпнутыми из длительного, хотя порой и бессистем­ного изучения Маркса, Милля, Шумахера, Маркузе, Шумпетера, де Токвиля, Эрнеста Манделя, Эриха Фромма, анархиста Мюррея Букчина и т.д.

Но с другой стороны, Карлайл против расизма, против национализма, он непримиримый враг госу­дарственных массовых мобилизаций — хоть фашистских, хоть сталинистских. В его утопии нации, взятые как культурно-лингвистические сообщества, не исчез­нут полностью, но, как правило, не будут собраны во­едино какой-то центральной властью. Вместо этого — рыхлые агломерации господских владений, непре­рывно соперничающих за силу и славу и всегда гото­вых объединиться против слишком сильного аристо­крата, который задумал бы подчинить бояр. Общество, которое Карлайл предвидит — в основном земледельческое, технологически неизощренное и с минимальной торговлей, со стабильным населением, которого будет куда меньше, чем сейчас, и пребываю­щее в гармонии с природой. Что же странного в над­стройке из крепостничества и феодализма при таком материальном базисе — почти неотличимом от того, что предсказывают разные деятели анархизма, техно­логического минимализма и «нью-эйдж»? В смысле, это же не в первый раз, да?

Что до других постиндустриальных пророков, то Карлайл презрительно отбрасывает их ценности — гу­манизм, демократию, законность, равенство, техниче­ский прогресс — которые он, реакционер, издеватель­ски объявляет консервативными пережитками обреченного и выродившегося статус-кво. Все они то­же часть проблемы, у которой (настаивает Карлайл) есть решение — только одно решение, жесткое, но единственно выражающее истинную человеческую природу. Современный мир от слишком многих тре­бует слишком многого и дает слишком мало возмож­ностей для их господ от природы. (Вопрос: если они такие господа, то почему уже сейчас не перестроили все на свой лад?)

Хотя сам Карлайл такую мысль возмущенно от­вергнет, мне кажется, что он прагматик, хотя и с до­вольно странными идеями о психологии. Он постули­рует, судя по всему, для всех культур (при всем интересе к «западному человеку», какое сверхчелове­ку дело до Запада и Востока и до добра и зла?), два не­изменных класса — правителей и подчиненных. Он настаивает, что рядовым гражданам лучше всего, ко­гда они пашут землю, добывая скудное, но обычно до­статочное пропитание, когда простые природные культы дают простые ответы на простые вопросы о смысле жизни и когда можно гордиться силой и доб­лестью своего господина.

Может, и так. Но почему Карлайла это вообще за­нимает? Истинные аристократы никогда не жалуются и никогда ничего не объясняют — они делают, что хо­тят. Дворяне замечают класс, не индивида. Неужто Эванс — Моисей от постмодернизма, чья судьба — уви­деть отблеск Земли Обетованной, где власть (и поч­ва), но, задыхаясь в путах интеллекта и чувств, нико­гда не взойти в нее самому?