ПРЕДИСЛОВИЕ К «ПРАВУ НА ЖАДНОСТЬ»

Либертарианец обычно думает, что он в том или ином смысле эгоист. Если он верит в права человека, то верит, что эти права положены ему как индивиду. Если нет — то все равно воспринимает себя и других как группу индивидов, имеющих достаточно сил, что­бы с ними считались. В любом случае, противополож­ностью эгоизму он полагает альтруизм. Альтруисты согласны — и христиане, и поклонники Мао. Положе­ние удобное — и, утверждаю я, подозрительное. Что, если эта антагонистическая взаимозависимость, это обоюдная основополагающая потребность отражает и маскирует согласие? Может ли быть так, что эго­изм — лояльная оппозиция альтруизму?

Да, говорят авторы этого текста. Больше того: они утверждают, что эгоизм, полностью себя осознавший и отбросивший все препятствия к собственной реали­зации, представляет собой коммунизм. Они презирают и альтруизм, и узкий эгоизм, эгоцентризм — как две разновидности морализма, дополняющие друг друга и конкурирующие между собой на службе государства и капитала. Они призывают нас к щедрой, не знающей границ жадности, оставляющей позади самопожерт­вование и мелочное себялюбие, которое включает в себя присвоение всего и всех всеми и каждым из нас. «Богатство — это другие», — писал Раскин. Радикально и вполне рационально осознавая это, эгоист обогаща­ет себя в других и посредством других. Лучшее, наи­более удовлетворяющее в общественной жизни — секс, разговор, творчество — объединяет «отдать» и «получить» в единую игровую деятельность, богатую положительной обратной связью. Для ясно мысляще­го эгоиста попросту мало любой вещи, не дотягиваю­щей до эгоизма обобщенного.

Индивидуалист всего лишь молится на свои капри­зы. Идея в том, чтобы ими жить.

Не обман ли это, не салонная ли это шутка? Наме­ки на это, безусловно, присутствуют. Может быть, это просто путаное упражнение в совершенно несообраз­ной эклектике? Эгоист-индивидуалист, разумеется, будет настроен скептически, но ему не следует сходу лишать себя того умного (и занимательного), что мож­но найти в этой уникальной атаке на очевидные для него истины. Противоречия бьют в глаза, однако сов­сем не просто сказать, вызваны они иррационально­стью авторов или их верностью реальной жизни. Если и вправду можно представить себе «марксизм-штирнеризм», то под вопросом оказывается любая из ортодоксальных идеологий, без конца поминающих свободу или освобождение — включая анархизм. По­лемическое выступление полезно практически или бесполезно вообще. Единственное, ради чего стоит читать эту книгу — и авторы первыми согласятся с этим, — это то, что вы из нее можете почерпнуть.

Способ рассуждения, принятый в книге, может показаться необычным — по крайней мере для тех, кто не знаком с гегельянским марксизмом, «критиче­ской теорией» и последними французскими модами в авангардном дискурсе. Но он вполне в традиции тех (в основном европейских) оппозиционных течений, которые — как дадаизм и сюрреализм — пытались сов­мещать иконоборство политическое и культурное. В конце 1950-х годов основанная во Франции между­народная организация под названием Ситуационистский Интернационал возобновила этот проект, причем крайне продуманно и радикально. Ситуационисты указали на то, как «спектакль» современного капитализма (включая ленинистские разновидно­сти), организация видимости, вставляет себя как барьер между изолированными и доведенными до невроза индивидами и миром, который они своей де­ятельностью производят, но не могут ни контролировать, ни даже понимать. Непосредственный опыт заменяется опосредованным, расщепление обыденной жизни на множество стандартизованных, заранее произведенных ролей создает индивидов, снабженных блестящим набором навязанных «вариантов выбора», но лишенных реальной автономии, поскольку утеряна инициатива и желание строить свою собственную жизнь. В политике ситуационисты горя­чо осуждали признанных левых, но, приняв коммунизм рабочих советов, сами сместились в сторону ультралеваков. С одной стороны, призыв к отмене работы (к преобразованию ее в продуктивное игро­вое времяпрепровождение), а с другой стороны, к со­ветам рабочих — вот только одно из тех противоре­чий, которые ситуационисты не смогли разрешить. Всеобщая забастовка во Франции в 1968 году под­твердила тезис ситуационистов о том, что общество изобилия всего лишь модернизировало бедность, — и даже придала широкую известность некоторым ситуационистским лозунгам. Но Ситуационистский Ин­тернационал не знал, что делать дальше, и в 1971 го­ду распался.

С тех самых пор ситуационистские идеи — и по­зы — просачиваются в поп-культуру, а менеджер «Секс пистолз» Малькольм Макларен был, по-видимому, пер­вым, кто стал продавать денатурированный ситуационизм модным кругам. В начале 1970-х группы «про-ситу» (так они назывались) появились в Лондоне, в Нью-Йорке и особенно — в окрестностях Сан-Франци­ско. Одна из этих групп, «Отрицание», в 1973 году пе­ресобралась под названием «Для себя», и к следующе­му Первому мая произвела обсуждаемый текст. «Для себя» особенно обязаны были ситуационисту Раулю Ванейгему — чье восхваление «радикальной субъек­тивности» «хозяев без рабов» играет важную роль в теории, изложенной в «Праве на жадность». Группа распалась слишком скоро, причем многие ее члены деградировали и вернулись к тому марксизму, от кото­рого так до конца и не смогли отойти.

Текст одновременно и слишком марксистский, и совершенно лишен всякого понимания того, насколь­ко он с марксизмом несовместим. Слишком марксист­ский потому, что поддерживает иллюзию человека как производителя по сути, а в качестве структурной основы нового свободного общества предлагает «де­мократически» планируемую экономику на основе со­ветов. Кроме того, влюбленность в марксизм приво­дит к попытке совместить коммунистический эгоизм и марксистские Писания, попытке скорее изощрен­ной, чем убедительной, — хотя, возможно, она и вправду показывает, что Маркс был куда радикальнее, чем осознавал сам. Жаль, что «Для себя» не попыта­лись омарксить Штирнера так же, как они штирнеризуют Маркса; возможно, нам тогда легче было бы по­нять, на каком уровне допустима попытка привести к гармонии двух великих революционеров-аморалистов.

Эгоизм в его узком смысле — не тактика, а тавтоло­гия. Подростки всех возрастов, триумфально возве­щающие, что «все думают только о себе», полагают, что открыли подлинное устройство мира, но на са­мом деле просто показывают, что не знают, о чем го­ворят. Практикующий эгоизм требует большего; он должен сообщать эгоисту что-то полезное о нем са­мом и о других, что-то, что изменит его жизнь (а за­одно и их жизнь). Мои желания, потребности, причу­ды, капризы (называй, как хочешь) расширяют мое эго, мое деятельное и целенаправленное «я» — туда, где меня ждут другие «я». Иметь с ними дело, как учат экономисты, только «на расстоянии вытянутой ру­ки» — это недостаточно близко для многого из того, что я имею в виду. В любом случае, никаких «призра­ков», никакой идеологии на моем пути быть не долж­но. Или ты строишь планы, или планы строят тебя.