ФЕМИНИЗМ
КАК ФАШИЗМ
Как сказано в названии известной детской книжки, «Свиньи
– это свиньи» — независимо от того, какой формы у них гениталии. Ильза Кох — не «сестра», а нацистка. Любовь — это не
ненависть, война — это не мир, свобода — это не рабство, сожжение книг никого
не может освободить. Перед каждым, кто решит бороться с властью с помощью
революции, встанет много сложных вопросов. Для начала, однако, надо правильно
отвечать на простые.
Отбросим в сторону метафоры и
гиперболы — то, что называется «радикальным феминизмом», представляет собой
фашизм. Восхваляется шовинизм, цензура, материализм, квазинаучная
антропология, поиски врага, мистическое единство с природой, поддельная псевдоязыческая религиозность, обязательные стандарты
мысли и даже внешнего вида (в определенных кругах Гера сохрани феминистку,
которая выглядит несоответственно или «женственно»). Вот вся та теория и
большая часть той практики, которую нам следовало бы уже научиться
распознавать. Зловещее сходство с тактикой классического фашизма видно и в
совмещении частного активизма и государственных
репрессивных средств. Так, журнал «Открытый путь» — анархистский «Rolling Stone» — поддержал недавние
выступления против порнографии в Ванкувере не как прямое действие, вызывающее
симпатию, пусть даже и направленное не туда, но как раз наоборот, потому что
активисты заставили летаргическую прокуратуру открыть дело. В Италии после Первой мировой войны (и в Америке при запрещении ИРМ
фашистские банды нападали на социалистические и профсоюзные
организации при молчаливом одобрении полиции — которая вмешивалась только
тогда, когда надо было прижать левых. Как я удивленно спросил когда-то: «Как же
так получается, что эти бабы не лягут в постель ни с одним мужчиной, если он не
районный прокурор»?
Не то чтобы меня хоть как-то волновали проблемы
коммерческой порноиндустрии или там ее «права» на
свободу слова и защиту собственности. Это все совершенно не по делу, которое
вот в чем: почему для нападок выделяется именно этот вид бизнеса? Целевые атаки
на порнографию выдают план и систему приоритетов — не просто спонтанный антикапитализм. Тем, кто проводит в жизнь продуманную
политику, не к лицу жаловаться, когда мы интересуемся их мотивами и подвергаем
их сомнению.
Любая фашистская идеология противоречивым образом
уверяет свою целевую группу, свой избранный народ в том, что он одновременно и
лучше других, и подвергается угнетению. Конечно же, немцы на
самом деле не проиграли Первую мировую войну — как
это возможно? Они по предположению превосходят других — следовательно,
их предали. (Как, интересно, высшая раса допустила такое?) Феминистки и Движение
против порнографии (ДПП) рассказывают нам с пеной у рта в канадском журнале «Kick it Over», что мужчины (исключительно)
«создали цивилизацию, уничтожающую природу и низводящую женщин». Если так, то
или женщины вообще не внесли в цивилизацию никакого вклада, или в этой
цивилизации есть таки что-то еще вместе с или вместо уничтожения природы и низведения женщин.
В собственных целях (которые порой не более
возвышенны, чем тривиальная половая конкуренция с гетеросексуальными мужчинами
за объекты, желанные для обеих групп), самозванные
радикальные феминистки на самом деле сводят женщин к состоянию беспомощного,
дрожащего от страха полуовоща, пассивной жертвы
мужского насилия и презрения. Это такое глубинное оскорбление женщины, какого вы не найдете в худших образцах традиционной
патриархальной культуры: ни в еврейском взгляде на женщину как на источник
грязи, ни в кошмарном христианском образе женщины-соблазнительницы, женщины
как бесконтрольной природной силы. Здесь женщину хоть и клеймят как источник
зла, но хотя бы не приписывают ей бессилия. Современный стереотип
женщины-жертвы не просто прямо восходит к патриархальным взглядам
викторианского XIX столетия, когда (для буржуазии) женщины играли роль
безвольного украшения, но, хуже того, отказывает женщине в присущем каждому
творческом потенциале — и тем самым ставит проблемы женщин на ту же доску, что
и проблемы африканских обезьян или китов, истребляемых китобоями.
Напротив, примем то, что отрицают только наиболее
безумные феминистки и женоненавистники, — предположим, что все не так
плохо и что женщины в истории были не только объектами, но и субъектами. Тогда
как можно женщин — и другие угнетенные группы людей, рабочих, чернокожих,
индейцев — полностью оправдать от обвинения в соучастии, в том, что они
помогали создать систему, обрекающую их на угнетение? Существуют причины,
почему система устроена именно так. Отрицать их
существование нет права ни у кого.
У меня в этой дискуссии нет личных мотивов. Меня
никогда не смущал тот факт, что некоторые женщины не любят мужчин, вплоть до
того, что не хотят иметь с ними ничего общего. Я сам большинство мужчин не
люблю — особенно архетипически «мужественных». Не
могу не заметить, однако, что большинство женщин думает по-другому.
Радикальные феминистки это тоже заметили, и это их доводит до белого каления.
Конечно, я немедленно соглашусь, что подавляющее большинство бывает не право.
Иначе все мы были бы просто маргинальными сумасшедшими — теми бессильными дураками, за которых почти все нас и так принимают. Но
когда я критикую большинство, я не претендую на то, чтобы говорить от его
лица. Радикальные феминистки, напротив, воспринимают себя как авангард. В
таком качестве им приходится придумывать рациональное объяснение собственной
неприязни. И они успешно делают это — создавая из собственных предрассудков фаллодетерминистскую демонологию. Возненавидев мужчин, они
вынуждены возненавидеть и женщин.
Отождествление порнографии с изнасилованием — а это,
за всей пеной у рта, и есть ключевая мысль ДПП — должно, по-видимому, заставить
людей воспринимать порнографию более серьезно. Но если при этом всем заправляют
мужчины и если (как нам говорят) Система по природе своей сглаживает и лишает
сути все оппозиционные идеи, и феминизм как самую радикальную из них, то
естественно ожидать, что в результате, наоборот, изнасилование станет
восприниматься как нечто тривиальное. Это все та же старая байка про женщину,
которая слишком часто кричала «Волк!». (Аналогичным образом стандартная
максима масс-медиа, что «антисионизм
есть антисемитизм», чудесно обеляла Израиль — до тех пор, пока его
экспансионизм и экстерминизм не наплодили достаточно
антисионистов, которые вот-вот примут эту бнай-бритовскую теорию за руководство к действию.)
В соответствии с эпистемологией феминизма мужчина не
понимает в истинной природе женщин вообще ничего. Логично предположить, что
барьер между полами, созданный разделением ролей и дискриминацией, будет
работать в обе стороны — и многие из нас, основываясь на собственном опыте,
нехотя именно так и начинают думать. Но нет: мужчины не понимают женщин, но
женщины (но крайней мере, их радикально-феминистский авангард) отлично
понимают мужчин. Женщины — во всяком случае, эксперты-феминистки — понимают
порнографию и ее смысл для мужчин гораздо лучше, чем
сами мужчины, которые ее производят и потребляют. А лучше всего это понимают
лесбийские сепаратистки, которые мужчин вообще избегают и отказывают им в
половом общении. Чем дальше твой жизненный опыт отстоит от реальной жизни реальных
мужчин, тем лучше ты эту жизнь понимаешь. Обращая знаки: не значит ли это, что
римский папа, как он и утверждает, есть главный эксперт по женщинам и по сексу?
Постулируемая связь порнографии и изнасилования — это
аллегория, а не факт. Это корреляция того же типа, что и недавно снова
вытащенное из сундука «косячное безумие», неумолимо тянущее Повесу
(«Насильника»?) по дороге разврата от марихуаны к героину — того же типа и по бредовости, и по полезности для государственных структур.
Если феминизма не существовало, консервативным политикам следовало бы его
изобрести. (Почему, скажите на милость, исключительно мужские
законодательные органы вообще запретили «непристойности»? И почему исключительно мужские суды так упорно исключают
«непристойности» из списка предметов, защищенных конституционной свободой слова?).
Если менады из ДПП когда-нибудь захотят иметь дело с людьми,
а не с собственными горячечными представлениями о них, то они с удивлением
обнаружат, что порнография почти не интересует большинство мужчин старше
подросткового возраста — и не потому, что они все политкорректны,
а потому, что порнография чаще всего тупа и неопрятна, а главное, не идет ни в
какое сравнение с реальностью.
Феминистки, уничтожающие
книги — трусливые приспособленки. Если они действительно
возражают против подсознательного навязывания женщинам моделей поведения,
подчиненных мужчинам (притом что забавным образом те же роли по отношению к активным
лесбиянкам — это так, невинное развлечение), то главной и почти единственной
мишенью атаки должны быть «Космополитен», женские романы Барбары Картленд, все эти тонны криптопорнографической
поп-литературы, производящейся для женщин и
женщинами с радостью потребляемой. В конце концов, насилие и кровавые ошметки это лишь следствие — только с жертвой можно
обращаться как с жертвой. Пятнадцать лет назад первые сторонницы женского
освобождения (сейчас чудесным образом превратившиеся в священниц,
адвокатесс и бюрократок высшего эшелона) по крайней мере
набрасывались на людей влиятельных — вроде Хью Хефнера и Энди Уорхола. Сегодня они терроризируют малолетних панков-анархистов, которые (этот пример взят из фэнзина «The Match!»)
публикуют коллаж, где показывают Маргарет Тэтчер как правительницу, как
«повелительницу тысячи мертвецов», а не как «сестру». Вот
она, логика причудливого биологического детерминизма: каждое животное, имеющее
влагалище, это «Мы», в то время как каждое существо, удостоившееся пениса, это
«Они». Можно только вспомнить скетч театра Файрсайн:
«Кто это «мы», собственно?»
Вот, кстати: леваки мужского пола зачастую легко и с
энтузиазмом поддакивают феминистскому самовозвеличиванию. Тут смешиваются чувство вины за прошлые
прегрешения (тот, кто ощущает вину — перед женщинами, черными,
иностранцами, кем угодно — как правило, действительно виноват) и
желание в настоящем залезть феминистке левого толка под блузку. И вот Беркли,
штат Калифорния (по соседству с которым я живу), переполняется мужскими «феминистами»,
перешедшими в новую религию, чтобы облегчить себе половую жизнь. То же
мошенничество, кажется, происходит и в Торонто, и во многих других местах.
Сами по себе эти скрытые желания, разумеется, никак не дискредитируют
принимаемую идеологию — человек может прийти к правильным выводам самым
неправильным из путей. Но постольку, поскольку обсуждаемые мнения кажутся очевидно идиотскими всякому, у кого нет посторонних
причин принимать их, пароксизмы интеллектуалов-мужчин, никак иначе не объяснимые, приходится признать нечестными
рационализациями.
Возможно, идеология, которую я разнес в клочья, — это
просто нечто, через что надо пройти, чтобы в достаточной степени освободить
себя для осмысленных революционных проектов. Выпускницы школы феминизма уже
сейчас понемногу переходят к поискам свободы для всех, и многим пережитое только
на пользу. Всем нам есть чего стыдиться в молодости (марксизм,
либертарианство, синдикализм, объективизм и т.д.) — если бы мы не думали
когда-то в терминах готовой идеологии, то не дошли бы до той точки, когда можем
думать самостоятельно. Быть троцкистом или иезуитом — все это само по себе значит
быть верующим, иными словами, болваном. Тем не менее, энергичная пробежка по любой
системе от начала и до конца может показать, как выйти из Системы с большой
буквы.
Но не тогда, когда критики-женщины объявляются
ренегатками и подвергаются обструкции, а критики-мужчины из принципиальных
соображений игнорируются или поливаются грязью. (В точности параллельный
механизм для обеспечения молчания работает у сионистов: критики-неевреи
— это «антисемиты», а критики-евреи, уж конечно, снедаемы «ненавистью к
себе».) Конечно, сепаратизм как социальная программа абсурден и полон
противоречий (практически никто из сепаратисток не отделяет себя от патриархального
общества настолько, насколько это делают сюрвайвалисты
— и никто больше сепаратисток не лезет в чужие дела). Но и при частичной
изоляции легче индоктринировать новообращенных и скрывать
неблагоприятные факты и аргументы — кроме радикальных феминисток, это заметили
кришнаиты, муниты и прочие тоталитарные секты.
Большая удача то, что их доктрины и субкультура так неаппетитны на первый же
взгляд. В самом деле, как я заметил, радикальный феминизм седеет — чем больше
тухнет и сходит на нет политическая
культура 60-х, тем меньше молодых женщин получает достаточно предварительного
замачивания для успешной феминистской промывки мозгов. Радикальные (так
сказать) феминистки младше 25 лет встречаются редко, и чем дальше, тем реже.
Итак, радикальный феминизм (и незачем пытаться
оспаривать термин у теперешних его обладательниц) — это смехотворная, полная
ненависти, тоталитарная, сексистская
догматическая конструкция, которую революционеры незаслуженно легитимизируют, принимая ее всерьез. Хватит по-сестрински
опекать этих террористок банальности, пора призвать их к ответу за озвучиваемые
призывы к геноциду и за практикуемые бесчинства (всевозможные даже, честно говоря,
изнасилования!), которые, как они утверждают, выпали на их долю (но
чаще, как оказывается при внимательном рассмотрении, на долю какой-нибудь
гипотетической «сестры», поскольку типовая радикальная
феминистка живет совсем неплохо). Как остановить феминофашизм?
Нет ничего проще: примите их слова за чистую монету,
обращайтесь с ними как с равными... и наслаждайтесь их жалобным воем. Королева-то
голая! — вот это действительно непристойно.