Вспоминая Толстого-анархиста
Эта
публикация не означает, что редакция "НС" перешла на позиции
непротивления злу насилием, отстаивавшиеся Львом Николаевичем Толстым. Ошибутся и решившие,
что изменился наш взгляд на проблемы религии или революции. С другой стороны,
разумеется, мы не стремимся свести значение деятельности Толстого
исключительно к зеркальному отражению осмысленного бунта, как это пытались
делать некоторые. Посвященный Толстому текст - не первый и, надо думать, не последний в нашей
газете – объясняется прежде всего тем, что Лев
Николаевич, сам себя анархистом никогда не называвший,
в оценках власти и государства стоял, тем не менее, на вполне анархической
точке зрения. Сто лет назад это было известно лучше, чем сейчас; сейчас
об этом не помешает напомнить. Дополнительный повод - день рождения Льва
Николаевича, отмечаемый 9 сентября. Автор
предлагаемого материала не входит в состав редакционной группы "НС" и
его представления, ясное дело, чем-то могут отличаться от наших.
После этой необходимой оговорки надеемся, что вы можете оценить
убедительность приведённых ниже доводов - сами, без нашей помощи.
Мы опасаемся иностранных завоевателей, но не замечаем того, что с рождения
завоёваны своим
государством. Разве государство и его чиновники не завоеватели, а мы не
завоеванные?
Каждое новое поколение людей
с рождения захватывается государством в плен. Оно отняло у нас право на свободное передвижение, обязывает нас жить и работать там и так, где и как велят
его законы. Оно насильно взимает с нас налоги.
Оно воспитывает и обучает нас в угоду своим, а не нашим, интересам. Но и
этого ему мало. Оно присвоило себе право на саму нашу жизнь, сделав нас
военнообязанными - жертвами и убийцами
одновременно. Кроме того, оно в
любой момент (история и каждый из нас это
знают) по своему произволу может нарушить даже ту «справедливость»,
которую оно нам установило, так что никто не может быть уверенным ни в его «честности», ни в своей от него безопасности.
И лишь смерть освобождает нас от него.
«Но как
же без него? А если разбойники нападут, кто нас защитит?» - скажете вы. Но государство - это и
есть самый настоящий и самый большой
разбойник. Только его грабёж называется
налогами (или отчислениями в госбюджет, взятками, конфискацией), а его
убийства называются высшей мерой наказания
(или гибелью населения и персонала,
потерей живой силы, несчастными
случаями при проведении
государственных мероприятий).
Частное
лицо, грабящее и убивающее, пожалуй, менее жестоко, чем чиновник, грабящий и
убивающий по долгу службы, -
оно действует всё-таки от самого себя и как бы ни было жестоко, но оно -
человек, а не машина. Чиновник же руководствуется своей должностью - это делает его безжалостным, не говоря уже о том, что у него в распоряжении куда больше технических, людских, организационных и прочих средств для грабежа и убийств, чем у отдельного лица. Против человека ещё можно обороняться,
но как обороняться против чиновника, если в его руках уже не
индивидуальные орудия борьбы, а сама мощь
государства?
«Государство и его агенты — они-то и есть самые большие и
распространённые преступники:
пренебрежение совестью и Божьими заповедями,
нравственное развращение народа, ложь, клевета, идолопоклонничество, воровство,
грабёж; всякого рода притеснения, насилия и истязания, убийства, войны и приготовления
к ним - всё это необходимые условия государства» (Л.Н.Толстой).
Самое
противное совести и Богу, во что меня втягивает государство, это убийства. Я - потенциальный убийца, потому
что я - военнообязанный у государства.
Пусть
бы правители, если им кто-то не нравится, если им хочется кого-то убивать и
грабить, шли бы сами убивали
и грабили. Но они останутся в своих
кабинетах и постелях, а воевать
пошлют своих рабов. Ни один разбойник с такой самоуверенностью, пренебрегая моими чувствами и мыслями, не спросив моего согласия,
не сделает меня соучастником разбоя, а они сделают. Потому что я - их
подданный. Они считают себя вправе в любой момент потребовать от меня
ненавидеть и убивать людей, живущих в Чечне или где-нибудь в Афганистане, людей, которых я никогда не видел, которые не сделали мне ничего плохого.
Государство
держится насилием. Но само это насилие опирается на ложь, и государство внимательно следит за её
насаждением, особенно среди
военных. Первое тут условие - целенаправленная
пропаганда патриотизма.
Патриотизм - особенная,
исключающая другие народы, любовь к своему народу и отечеству - есть
национальный эгоизм. Он подобен эгоистической
любви к себе, только оборачивается
ещё большей жестокостью к тем, кто его не
разделяет
«Можно устыдиться отнять
что-нибудь у другого человека ради себя одного, но в то же самое время люди без
зазрения совести, даже считая это своей
обязанностью, грабят и бьют друг
друга ради своих семей; если же дело
затрагивает их национальные, патриотические чувства, то тут они не
только грабят и бьют, но и убивают друг друга без зазрения совести» (Л.Н.Толстой).
Многих
не устраивает буржуазный порядок. Большевики в России провели потрясающий эксперимент по замене
его социализмом.
Их радужные коммунистические цели, выверенные, казалось бы, основательными
теоретическими
исследованиями, были, однако, сопряжены с
еще большим, чем при капитализме, усилением государства, котором)
отводилась рать главного, хотя и временного, - до прихода «полного»
коммунизма, - средства...
Коммунизм
не наступил. Социализм, как тотальное огосударствление жизни, не выдержал проверку практикой.
Выдержит
ли эту проверку капитализм? Навряд ли. Даже определённее того: именно крушение социализма
показывает, что такой же конец уготован капитализму, ибо суть того и другого идентична, а
разница только в формах.
«Социализм в том виде, как
он рекомендован Марксом, в сравнении с
капитализмом есть только перемещение
деспотизма» (Л.Н.Толстой).
Одни
свои частные интересы делают государством, а другие - государство своим частным интересом. Оклады на иконах разные, а святой и там, и тут один и тот же: государственная
власть.
«Признание государства,
как чего-то независимого от воли людей,
предопределённого, неизбежного, стаю
общим суеверием. Много было жестоких
и губительных суеверий, но не было
более жестокого и губительного, чем это.
Есть связь одного языка, как, например, связь русских с русскими, в
каком бы государстве они ни жили. Есть связь одних обычаев, соединяющая людей, машущих на одной территории.
Но ни та, ни другая связь не имеют ничего
общего с государством. Людей уверяют и они сами
уверяются, что искусственное, составленное
и удерживаемое государственной властью их соединение есть необходимое
условие их жизни, тогда как это соединение есть
только насилие, материально выгодное тем, кто его совершает; подданные
же терпят величайшие материальные бедствия: налоги, войны, эксплуатацию, принуждение, скрытый и явный грабёж. И уж никому нет никакой духовной пользы от того, что государство
плодит высокомерие, тщеславие, ненависть, национальное и гражданское разьединение, оправдание насилию» (Л.Н.Толстой).
Нельзя
вписать жизнь в пункты парламентского закона, поэтому нам надо или сознательно
отказаться
от государства, или жизнь сама утвердится путём его гибели, и тогда распад государственных связей станет для нас
«концом света», когда, говоря словами
Библии, люди будут в унынии и
недоумении, будут издыхать от страха
и ожидания бедствий.
Государство
отомрет тогда, когда из-под него уйдут держащие его на своих плечах подданные, осознавшие бессовестность и бедственность власти человека над
человеком. Короля в спектакле играет
не столько лицо, поставленное на эту
роль, сколько окружающие его статисты.
«Король потому король, что
другие относятся к нему как подданные. Между тем они думают, наоборот, что они
подданные потому, что он - король» (Л.Н.Толстой).
«Государство
начнёт отмирать тогда, когда люди снизу начнут отказываться участвовать в его лжи и
насилиях уплатой налогов, солдатчиной, признанием
законности власти» (Л.Н.Толстой).
Бойкот государству! Неучастие
в нем, несотрудничество с ним и неповиновение ему!
Сергей Марусин