Вспоминая Толстого-анархиста

Эта публикация не означает, что редакция "НС" перешла на позиции непротивления злу насилием, отстаивавшиеся Львом Николаевичем Толстым. Ошибутся и решившие, что изменился наш взгляд на проблемы религии или революции. С другой стороны, разумеется, мы не стремимся свести значение деятельности Толстого исключительно к зеркальному отражению осмысленного бунта, как это пытались делать некоторые. Посвященный Толстому текст - не первый и, надо думать, не последний в нашей газете – объясняется прежде всего тем, что Лев Николаевич, сам себя анархистом никогда не называвший, в оценках власти и государства стоял, тем не менее, на вполне анархической точке зрения. Сто лет назад это было известно лучше, чем сейчас; сейчас об этом не помешает напомнить. Дополнительный повод - день рождения Льва Николаевича, отмечаемый 9 сентября. Автор предлагаемого материала не входит в состав редакционной группы "НС" и его представления, ясное дело, чем-то могут отличаться от наших. После этой необходимой оговорки надеемся, что вы можете оценить убедительность приведённых ниже доводов - сами, без нашей помощи.

Мы опасаемся иностранных завоевателей, но не замечаем того, что с рождения завоёваны сво­им государством. Разве государство и его чи­новники не завоеватели, а мы не завоеванные?

Каждое новое поколение людей с рождения захватывается государством в плен. Оно отня­ло у нас право на свободное передвижение, обя­зывает нас жить и работать там и так, где и как велят его законы. Оно насильно взимает с нас налоги. Оно воспитывает и обучает нас в угоду своим, а не нашим, интересам. Но и этого ему мало. Оно присвоило себе право на саму нашу жизнь, сделав нас военнообязанными - жерт­вами и убийцами одновременно. Кроме того, оно в любой момент (история и каждый из нас это знают) по своему произволу может нару­шить даже ту «справедливость», которую оно нам установило, так что никто не может быть уверенным ни в его «честности», ни в своей от него безопасности. И лишь смерть освобожда­ет нас от него.

«Но как же без него? А если разбойники на­падут, кто нас защитит?» - скажете вы. Но го­сударство - это и есть самый настоящий и са­мый большой разбойник. Только его грабёж на­зывается налогами (или отчислениями в гос­бюджет, взятками, конфискацией), а его убий­ства называются высшей мерой наказания (или гибелью населения и персонала, потерей жи­вой силы, несчастными случаями при проведе­нии государственных мероприятий).

Частное лицо, грабящее и убивающее, пожа­луй, менее жестоко, чем чиновник, грабящий и убивающий по долгу службы, - оно действует всё-таки от самого себя и как бы ни было жес­токо, но оно - человек, а не машина. Чиновник же руководствуется своей должностью - это де­лает его безжалостным, не говоря уже о том, что у него в распоряжении куда больше техни­ческих, людских, организационных и прочих средств для грабежа и убийств, чем у отдель­ного лица. Против человека ещё можно оборо­няться, но как обороняться против чиновника, если в его руках уже не индивидуальные ору­дия борьбы, а сама мощь государства?

«Государство и его агенты они-то и есть самые большие и распространённые преступ­ники: пренебрежение совестью и Божьими за­поведями, нравственное развращение народа, ложь, клевета, идолопоклонничество, воров­ство, грабёж; всякого рода притеснения, на­силия и истязания, убийства, войны и приго­товления к ним - всё это необходимые условия государства» (Л.Н.Толстой).

Самое противное совести и Богу, во что меня втягивает государство, это убийства. Я - потен­циальный убийца, потому что я - военнообязан­ный у государства.

Пусть бы правители, если им кто-то не нра­вится, если им хочется кого-то убивать и гра­бить, шли бы сами убивали и грабили. Но они останутся в своих кабинетах и постелях, а вое­вать пошлют своих рабов. Ни один разбойник с такой самоуверенностью, пренебрегая мои­ми чувствами и мыслями, не спросив моего со­гласия, не сделает меня соучастником разбоя, а они сделают. Потому что я - их подданный. Они считают себя вправе в любой момент потребо­вать от меня ненавидеть и убивать людей, жи­вущих в Чечне или где-нибудь в Афганистане, людей, которых я никогда не видел, которые не сделали мне ничего плохого.

Государство держится насилием. Но само это насилие опирается на ложь, и государство вни­мательно следит за её насаждением, особенно среди военных. Первое тут условие - целенап­равленная пропаганда патриотизма.

Патриотизм - особенная, исключающая дру­гие народы, любовь к своему народу и отече­ству - есть национальный эгоизм. Он подобен эгоистической любви к себе, только оборачи­вается ещё большей жестокостью к тем, кто его не разделяет

«Можно устыдиться отнять что-нибудь у другого человека ради себя одного, но в то же самое время люди без зазрения совести, даже считая это своей обязанностью, грабят и бьют друг друга ради своих семей; если же дело затрагивает их национальные, патрио­тические чувства, то тут они не только гра­бят и бьют, но и убивают друг друга без заз­рения совести» (Л.Н.Толстой).

Многих не устраивает буржуазный порядок. Большевики в России провели потрясающий эксперимент по замене его социализмом.

Их радужные коммунистические цели, вы­веренные, казалось бы, основательными теоре­тическими исследованиями, были, однако, со­пряжены с еще большим, чем при капитализ­ме, усилением государства, котором) отводи­лась рать главного, хотя и временного, - до при­хода «полного» коммунизма, - средства...

Коммунизм не наступил. Социализм, как то­тальное огосударствление жизни, не выдержал проверку практикой.

Выдержит ли эту проверку капитализм? На­вряд ли. Даже определённее того: именно кру­шение социализма показывает, что такой же ко­нец уготован капитализму, ибо суть того и дру­гого идентична, а разница только в формах.

«Социализм в том виде, как он рекомендо­ван Марксом, в сравнении с капитализмом есть только перемещение деспотизма» (Л.Н.Толстой).

Одни свои частные интересы делают госу­дарством, а другие - государство своим част­ным интересом. Оклады на иконах разные, а святой и там, и тут один и тот же: государствен­ная власть.

«Признание государства, как чего-то неза­висимого от воли людей, предопределённого, неизбежного, стаю общим суеверием. Много было жестоких и губительных суеверий, но не было более жестокого и губительного, чем это. Есть связь одного языка, как, например, связь русских с русскими, в каком бы государ­стве они ни жили. Есть связь одних обычаев, соединяющая людей, машущих на одной тер­ритории. Но ни та, ни другая связь не имеют ничего общего с государством. Людей уверя­ют и они сами уверяются, что искусственное, составленное и удерживаемое государствен­ной властью их соединение есть необходимое условие их жизни, тогда как это соединение есть только насилие, материально выгодное тем, кто его совершает; подданные же тер­пят величайшие материальные бедствия: на­логи, войны, эксплуатацию, принуждение, скрытый и явный грабёж. И уж никому нет никакой духовной пользы от того, что госу­дарство плодит высокомерие, тщеславие, не­нависть, национальное и гражданское разье­динение, оправдание насилию» (Л.Н.Толстой).

Нельзя вписать жизнь в пункты парламентс­кого закона, поэтому нам надо или сознательно отказаться от государства, или жизнь сама ут­вердится путём его гибели, и тогда распад го­сударственных связей станет для нас «концом света», когда, говоря словами Библии, люди будут в унынии и недоумении, будут издыхать от страха и ожидания бедствий.

Государство отомрет тогда, когда из-под него уйдут держащие его на своих плечах поддан­ные, осознавшие бессовестность и бедствен­ность власти человека над человеком. Короля в спектакле играет не столько лицо, поставлен­ное на эту роль, сколько окружающие его ста­тисты.

«Король потому король, что другие отно­сятся к нему как подданные. Между тем они думают, наоборот, что они подданные пото­му, что он - король» (Л.Н.Толстой).

«Государство начнёт отмирать тогда, ког­да люди снизу начнут отказываться участво­вать в его лжи и насилиях уплатой налогов, солдатчиной, признанием законности власти» (Л.Н.Толстой).

Бойкот государству! Неучастие в нем, несот­рудничество с ним и неповиновение ему!

Сергей Марусин