ЛЕВ ЧЁРНЫЙ
/Павел Дмитриевич Турчанинов/ (1875-1921)
(Глава из книги А
. Гордина “Зихройнэс ун хэшбойнэс” – “Воспоминания и счеты”, часть 2, стр. 361-369. Буэнос-Айрес, 1957 г. Текст дается в сокращенном варианте, полную версию см. на сайте http://akaada.narod.ru ).Я написал заголовок
– и немедленно почувствовал как, через десятилетия, вновь на меня глядят его глубокие черные глаза – само средоточие вселенской грусти. Глаза – это свидетель окна души. И глаза Льва Черного были таким свидетелем – его удивительной жизни.Я не знаю, согласитесь ли вы со мной в том, правильно ли начинать очерк с описания человеческих глаз, но их обладатель так поразил ими мое воображение в момент нашей первой встречи
, что я решил начать именно так. И, когда я выговариваю имя Льва Черного, я вижу, прежде всего, эти глаза и в них я вижу его самого; задумчивый еще в юности, всем своим характером как бы устремленный вверх; высокая стройная фигура; жгучий брюнет, выглядевший совсем как библейский персонаж.Когда я с ним по знакомился
, волосы его были уже немного схвачены сединой и, пожимая ему руку, я помнится, сказал:– Вот это – Лев Черный
? Вы, скорее, выглядите Львом Седым…“Последние новости” в Париже, газета редактировавшаяся Милюковым
, напечатала когда-то наши биографии. Эти биографии были полны самых удивительных фантазий. В части, посвященной Черному, рассказывалось, например, о некой кавказской княжне, влюбившейся в него…Вообще из всей массы фантазий, посвященных ему литераторами
, журналистами и просто писаками до, а особенно – после его смерти, можно вычленить одну правдивую вещь – то, что Черный был красивым, умным и талантливым человеком.Легкая улыбка всегда блуждала на его губах. Была она улыбкой мудреца, относившейся
, я бы сказал, не к этому миру, а к миру будущего. И в этой улыбке, и в его будничном поведении чувствовалась любовь – не какая-то теоретическая, а искренняя, горячая любовь к людям, желание помочь им. Собственно, эта любовь являлась стержнем его души.…Когда окружающий равнодушный мир не чувствует человеческих страданий, когда власть и порядок презирают людей
– тогда возникает необходимость борьбы, и возникает необходимость в людях, классах, социальных группах, атакующих этот мир, эту власть и этот порядок. И та, и другая стороны ожесточаются, начинается борьба насмерть. Лев Черный в ситуации глобального ожесточения был счастливым исключением из правила. Предельно вежливый, всегда доброжелательный; улыбка не сходила с его губ даже в моменты резких дискуссий. Он не умел “воевать” и ругать оппонентов… Правда, в его произведениях вы можете встретить резкость, но в разговорах и в речах перед аудиторией – никогда.В страшную московскую зиму 1918 года он ходил в одной шинели, у него не было денег
, чтобы купить теплой одежды. Когда у него выпадала свободная минута, он играл с маленьким племянником, которого обожал; ввиду полного отсутствия игрушек он придумывал для него новые игры, которые как он считал, должны развивать ребенка.Наше первое знакомство состоялось в Москве при входе на Пречистенский бульвар
. Лев только что вернулся из эмиграции из Парижа. Там он работал шофером…Вернувшись из эмиграции
, он нашел новую Россию и новую жизнь. Мы выдвинули его на должность секретаря Московской анархистской федерации, и он, действительно, был очень подходящей для этого фигурой. Но – только в начале…В чем заключалась работа секретаря в те дни? Писать письма, заниматься текущими издательскими делами в редакции газеты “Анархия” – печатном органе Федерации
. И, знаете, это было непереносимо для Льва. Федерация выросла, стала силой, с которой были вынуждены считаться власти. Переписка с госинстанциями, бюрократия и рутина заполнили жизнь секретаря. Лев Черный был человеком книги, писаного и печатного слова. Он жил книгой, и новая бюрократическая жизнь Официального Представителя была чужда ему.Даже в нашей товарищеской среде появлялись легенды и мифы о Черном – легенды
, рождавшиеся из самого характера Льва. Характер, действительно, был уникален. Он не только не мог сказать худого слова о человеке – он находил, что в плане чисто человеческих отношений, можно найти оправдание любым поступкам, если только эти поступки не мешают жить окружающим. Все были у него правы, даже его собственные противники.Он был категорическим противником коммунизма вообще
, и государственного коммунизма – в частности. При этом он умудрялся находить хорошее и в человеческих чертах руководителей тогдашнего советского правительства. Он боролся с идеями, а не с людьми.…Читая гранки моих статей, написанных по поводу диктаторских замашек представителей новой власти, он часто говорил мне, как всегда улыбаясь:
– Вы не думаете, товарищ Гордин, что несколько перебарщиваете по их поводу? Они ведь, все же, товарищи и революционеры…
Я часто спорил с ним
:– Лев, хорошие времена прошли. Вы теперь столкнулись с такими личностями
, которые ненавидят Вас уже за один только Ваш ангельский характер, за Ваше всепрощение и всепонимание, которого они сами лишены напрочь. Они постараются шлепнуть Вас, потому что Вы для них – укор их собственной совести. Не скажу, что я мог сильно напугать его. Своей собственной жизнью он не дорожил нисколько.Он был спокоен и за человечество в целом
: рано или поздно оно найдет в себе силы измениться в лучшую сторону. Теперь, полагал он, когда старый мир рухнул, этот процесс пойдет быстрее. Главное – чтобы люди начали осознавать, как хороша свобода; бандитизм уголовников и жестокость новой власти – это просто издержки времени.Одна забота не покидала его
: как изыскать средства для публикации его произведений. Его труд "Социометрия" был напечатан в 1906 г., и он тогда был еще очень молод, с тех пор прошло много лет, у него появились новые работы в социально-философской области, которые не были напечатаны. Денег у Федерации было не так много, брать из общей кассы он не желал категорически.В 1921 г
. ЧК арестовала Льва во второй раз… Я был уверен, что его продержат в заключении короткое время – и выпустят. Так думали все, и никто, в общем, не предпринимал никаких особых мер для его освобождения. Он, правда, уже сидел один раз, но тогда его, в конце концов, выпустили. Никому не приходило в голову, что может быть применена провокация. Литографический станок дал ЧК повод для обвинения, что Черный и его друзья занимались печатанием фальшивых денег или, по крайней мере, вплотную готовились к этому.…Товарищи, которые сидели с ним в одной камере на Лубянке, рассказали мне потом о его последних минутах. Чекист, называвший себя Антоном, забрал у него пояс. Черный знал, куда его ведут. Он встал. Обошел товарищей. Попрощался со всеми, кто сидел с ним в камере. И тихо, со своей удивительной улыбкой на губах, сказал конвоиру:
– Товарищ, идем.
И выведя его из камеры, проведя по коридору, заведя его в какой-то закуток “товарищ” выстрелил ему в затылок
– и оборвал жизнь тому, кто жил как праведник и умер как святой мученик.“И весь народ услышит и убоится…” (Второзаконие,17:
13)Светлая память Льву Черному, Павлу Дмитриевичу Турчанинову
– ныне, присно и во веки веков.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
(вместо послесловия)
Аба Львович Гордин (1887-1964) – идеолог российского движения пананархизма, участник двух русских революций, один из руководителей Московской анархистской федерации и редактор ее главного органа
– газеты “Анархия”; известный философ, писатель и поэт, автор сорока книг на русском языке, идиш, иврите и английском. Сын знаменитого литовского раввина Иегуды-Лейба Гордина, он получил традиционное религиозное воспитание, и сам имел звание раввина. Воспитанный на цветистой лексике Талмуда и средневековых комментариев к Священному Писанию, он часто переносил этот вычурный литературный стиль на свои работы, посвященные теории и истории анархизма. К сожалению, абсолютное большинство его зрелых работ написано и существует лишь на идиш и иврите и не переведено ни на русский, ни на другие распространенные европейские языки, – и, таким образом, совершенно недоступны для широкого читателя. А. Гордин – пожалуй, единственный человек, которому можно доверять в отношении воспоминаний о легендарной личности Льва Черного. Вообще, правдивой информации о жизни Черного почти не существует в исторической литературе, и предложенный читателю материал – глава из книги мемуаров Гордина, написанная на идиш и увидевшая свет в Буэнос-Айресе – является счастливым исключением. Гордин сумел увидеть в Черном, как в человеке, такие черты, каких не замечали – или не хотели замечать – другие его современники. Примером тому являются, например, мемуары Н. И. Махно, отозвавшемся о Черном чуть ли ни с насмешкой. Боевик, приехавший в Москву с Украины летом 1918 г. для встречи со столичными анархистами, сумел увидеть в Черном лишь растерянного, слабого секретаря федерации анархистов. Тем ценнее для нас мнение Гордина.Говоря о труде Л Черного, который на языке оригинала
– идиш – автором мемуаров назван “Социометрией”, – мы, судя по всему, должны иметь в виду книгу “Новое направление в анархизме – ассоциационный анархизм”. Говоря о Синдикалистском союзе в Москве, Гордин, вероятно, имеет в виду Анархо-синдикалистский союз.М. Гончарок
Иерусалим - Санкт-Петербург
декабрь 2002 г