Конспект речи Герберта Маридзе на антифашистской конференции
в ДК Красный Выборжец” города Питера, 09.05.99, исправленный и дополненный автором
Однажды, кажется у Дугина, мне на глаза попалось любопытное замечание. Точно процитировать уже не могу, но общий смысл его был таким: если на физическом уровне фашистская Германия потерпела поражение, то на метафизическом и идеологическом она, конечно, победила. С этим трудно спорить. Вспомним, что до сих пор силе и идеологии того, что принято объединять понятием фашизма, мы обычно противопоставляли силу и идеологию Гуманизма, Просвещения и Человечности. Однако слишком часто оказывается, что при реальной агитации* лозунги гуманизма не работают. Они либо адаптируются национально-патриотическим движением (социализм), либо разбиваются обо что-то такое, перед чем пасует Разум.
О чем говорят фашисты? Они говорят о любви к Родине, о самопожертвовании ради счастья своего народа, о нормальной семье, о сильных и красивых людях, близких нам по крови и почве, о традициях предков. Они говорят об объединении, о прутиках, которые так легко сломать поодиночке, и которые делаются непобедимыми, если их соединить фасцией воли вождя. А что говорят антифа? Они говорят о неопределенной абстрактной свободе или, еще хуже, о какой-то подозрительной демократии, от которой за версту пахнет предательством национальных интересов. Впрочем, Гитлеру демократия не стала помехой и даже наоборот. В некотором смысле фашизм гораздо человечнее гуманизма, т.к. обращается к тому,
что было основой человеческого существования задолго до появления идей эгалитаризма. Конфигурации, предлагаемые фашистской идеологией, кажется, полностью совпадают с конфигурациями индивидуальной и массовой психологии человека. Перспективы антифа выглядят более чем бледно... Наивно думать, будто фашисты – это толпа люмпенов, охваченных древними инстинктами. Список художников и интеллектуалов, так или иначе послуживших “большому стилю” огромен, но дело и не в них. Я затрудняюсь вам сказать, дорогие товарищи, находит фашизм силы для возрождения большого количества основополагающих для культуры и религии мифов, или вырастает из них. Лицо фашизма – это лицо Бога, и если вы романтик – вы фашист. Среди религиозных течений нет таких, которые не удалось бы приспособить к нуждам национальной революции.После Освенцима и Гулага антифашистам нельзя возлагать никаких надежд на гуманизм. Советское правосудие действительно было самым гуманным, т.к. создавало актуальный образ врага, реализуя вечную человеческую мечту о единстве. Поэтому, когда некоторые антифашисты призывают к сплочению “единого фронта против коричневой чумы”, или “раздавить гадину”, они вольно или невольно повторяют стратегию Гитлера в 33-м или Ельцина в 93-м. Иными словами, если у нас и есть надежда на успех, то путь к нему лежит не в создании нашего, а в разрушении их единства.
Все приходящие на ум методы этой деструкции заключаются в изменении отношения к определенным моментам в жизни каждого из нас, когда разрывается покрывало культуры. Жизнеспособность тоталитарного общества, прямо зависит от успеха в достижении контроля над такими состояниями психики. Принято считать, что система убивает нас, не дает нам жить по-человечески. Реальность же состоит в том, что система заставляет нас жить именно по-человечески, давая взамен иллюзию бессмертия.
С момента рождения процесс социализации направлен на преподании “правильного” способа ориентации в мире, включающего “верную” шкалу ценностей. В дальнейшем индивид, проходя через ряд инициатических псевдосмертей (первая “двойка”, первый секс), приучается к мысли о собственной неуничтожимости и, следовательно, неизменности социальных отношений, которые создают понятие “Я”. Экстаз тщательно дозируется. (Футбол – “плебеям”,
SS – “элите”).Внушив индивиду бессознательное представление о личном бессмертии, фашистское общество взамен требует жертвы. В жертве герой делается равный богам, обретает вечное блаженство в христианском раю, совершает подвиг, аналогичный “умному деланию” средневековых алхимиков и т.д. Так или иначе, фашистская идеология прописывает дозволительные ситуации гибели, накладывая табу на смерть, не несущую общественной пользы. При этом грозная реальность небытия заслоняется плодами
земной жизни (дети, величие государства и пр.), или иллюзорным загробным бессмертием. Страх смерти купируется, но все же выдает себя в истероидной национальной брезгливости, в болезненном стремлении к уничтожению всего, что может о ней напомнить.Мораль: перед лицом синтетического единства фашистского общества, достигаемого через обретение врага, антифашист может достичь свободы, только сознавая неизбежность своей смерти, для которой безразличны деньги, книги и покоренные провинции. Значение, возможно, имеет лишь знание, добытое вне стереотипов человеческого поведения и при молчании предписанного культурой разума.
* Под реальной агитацией имеется в виду агитация не в среде антифашистов (Прим. авт.)