Традиции освобождения “монополизированы” Востоком. Цивилизация Запада критикуется обычно за исключительную концентрацию на внешнем аспекте в ущерб внутреннему. Социальное противопоставляется индивидуальному, физика – метафизике, количество – качеству. Сюда же относят и ставший притчей во языцех западный эгоцентризм, проистекающий из гипертрофированной роли рациональности. Даже те исследователи, которые стремятся представить науку в виде специфически-европейского “пути освобождения”, упирают главным образом на сознательно-рациональный фактор, и такая позиция вполне оправданно встречает отпор прежде всего среди представителей восточных учений. Их аргументация в целом остается неизменной вне зависимости от конфессиональных различий. Ньютоновско-картезианская модель
Homo sapiens’а порождает субъект-объектное отношение к универсуму, заполняющее постоянным воспроизводством “Я” пути к просветлению.“Открытие” психоанализом бессознательного лишь отчасти сдвинуло проблему с мертвой точки, т.к. по сути позиция аналитика по отношению к Оно та же, что и позиция ученого по отношению к миру /1/. Однако заслугой концепции Фрейда было то, что она позволяла обнаружить работу вне рамок сознания. “Поэтому, когда некоторые гуманитарии утверждают, что наша цивилизация, сделавшая ставку на преобразование и покорение природы, лишена внутренней психотехники изменения самой себя и призывают к изучению восточной и христианской практики аскезы, они не совсем точны. На самом деле европейская цивилизация не так беспечна
и давно уже взяла на себя, как важную общественную проблему, миссию создания человека думающего, переживающего и желающего так, как это нужно для сохранения общества”. /2/Подобные практики можно обнаружить и в других обществах. Отличие Западной цивилизации в том, что, благодаря эсхатологической и хилиастической составляющей иудео-христианства – основы Запада – вся наша культура, говоря языком Маркса, “носит в себе зачатки собственной гибели”. В результате тысячи людей, в другом ментальном окружении ставших бы просветленными и учителями праведности, посвящают свои жизни строительству социальной гармонии. Однако, отрекаясь от старого мира, революционер начинает обнаруживать в себе “родимые пятна” проклятого прошлого. Познавший истину классовой борьбы, он несет в своей душе “идеал будущего строя” /Кропоткин/ и стремится уже сейчас стать ячейкой “общества будущего”. Осознание революционером полиморфности и трансформации современных механизмов власти, “которая становится все более незаметной и при этом максимально приближенной к повседневной жизни” /3/ побуждает инсургента постоянно “выслеживать” себя и бороться с желаниями, навязанными обществом потребления. И аскеза революционера ничуть не меньше аскезы йогина, т.к. может включать в себя тюрьму и каторгу. Движимый безграничным милосердием ко всем страждущим от невежества, революционер в своем самоотверженном стремлении к коллективному самадхи революции, наконец, разбивает свое ложное “Я”, сфабрикованное господствующими в социуме отношениями. Такой человек поистине не от мира сего. В языке освободительных движений есть специальный термин для людей, достигших этой ступени – “профессиональный революционер”. Для оглашенных революций он становится гуру, для всех прочих – бродячим проповедником. Переход на нелегальное положение и необходимость строжайшей конспирации вынуждают к пользованию специфическими практиками, помогающими осознанию иллюзорности Эго и Мира. /Постоянные переезды с места на место, контроль не только своего поведения, но и мыслей, жонглирование постоянно меняющимися социально приемлемыми масками и т.д./ Как настоящий бодхисаттва, “профессиональный революционер” может пойти на завод лишь для того, чтобы вести агитацию среди рабочих.
Дискурсивные практики Революции послужат отличным примером сказанному. Амплитуда парадигм заставляет революционера-наставника изъясняться притчами. Но присущее Западу трагичное ощущение траты времени трансформировало неторопливую восточную притчу в краткую фразу – лозунг. Настоящий революционный лозунг никак не рассчитан на понимание или реализацию, в отличие от краткого политического высказывания, всегда укорененного в реакционном бытии. Каждый нигилистический призыв – это своего рода коан; его цель не в умножении вопросов и ответов, но в уничтожении ситуации допроса и ответственности, первородного греха изначального долга, в максимальной ликвидации дискурса как такового. /4/
Голова монарха слетает под серпом Наньчуаня, а толпе у эшафота нет никого, кто мог бы сказать слово истины, как не мог его сказать Дзесю. /5/ Ибо пробужденный знает: хоть от иллюзорного покрывала власти помогает только прямое действие, все же убитый президент – лишь упайя на пути к нирване перманентной революции.
Примечания:
/1/. Более подробную критику психоанализа см. А. Уоттс “Психотерапия: Восток и Запад”. М., “Весь мир”, 1997.
/2/. Б.В. Марков “Философия и ориентирование человека в мире” // ”Стратегии ориентации в постсовременности”. СПб, 1996, с.38.
/3/. Б.В. Марков “Ориентирование на краях порядков” // там же, с.72
/4/. В данном случае наиболее очевидна аналогия с “чань-буддийским языком”. Об употребляемых в нем “деструктивных средствах” см. Пахомов С. “Иерархия деструктивных средств чань-буддийского языка” // “Арматуры Ничто”, №1, 1997.
/5/. В эпоху Тан (618-907гг.) на горе Наньчуань жил знаменитый праведник Пу-Юань Чань Си, которого по имени горы прозвали Наньчуань. Однажды, когда все монахи обители косили, в мирном храмовом саду невесть откуда появился крошечный котенок. Удивленные монахи долго гонялись за пушистым зверьком и в конце концов поймали его. Разгорелся спор между послушниками Западной и Восточной Келий – и те, и другие хотели взять котенка себе. Увидев это, св. Наньчуань схватил зверька и, приставив ему к горлу серп, сказал: “Если кто-нибудь сумеет разъяснить смысл этого жеста, котенок останется жить. Не сумеете – умрет”. Монахи молчали, и тогда Наньчуань отсек котенку голову и отшвырнул труп.
Вечером в обитель вернулся Дзесю, старший из учеников мудреца. Старец рассказал ему как было дело и спросил его мнения. Дзесю тут же скинул одну сандалию, возложил ее на голову и вышел вон. Тогда Наньчуань горестно воскликнул: “Ах, почему тебя не было здесь днем! Котенок остался бы жив”. (Прим. ред.)
Герберт Маридзе