Саша Щусь

Августовский апофеоз, или Хроника баррикад глазами анархиста

19.08.91. Раннее утро. Завтракаю перед уходом на работу. Включаю радио: "… в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества. Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР. 18 августа 1991 года". Что за новости? Какой-то новый комитет. Что-то нехорошее разливалось в пространстве. Через пятнадцать минут сообщение повторилось полностью.

Вот оно! То, о чем так долго и настойчиво предупреждали радикалы всех мастей, чем так долго угрожали разнообразные фашисты, и от чего упорно отмахивались демократические идолы, свершилось. Так, быстро звонить. Фрейд, включай радио. Кончай спать. Переворот.

Внутри холодно. Что делать? Предупредить жену и ехать на работу: посмотреть обстановку на улицах и на заводе.

На улицах танков, солдат и милиции нет. Полнейшее спокойствие и благодать. На заводе те, кто что-то слышал, рассказывают не слышавшим ни черта. Удивление, не больше. В десять часов ожидают выступление главного питерского вояки Самсонова. Звоню домой, чтобы предупредить жену о возможном обыске и дать необходимые рекомендации. "Индекс данной АТС закрыт". Звоню друзьям – анархистам. Тот же эффект.

Выступление Самсонова. Немедленно домой. Успеть до обыска. Оправдываются самые худшие опасения. Как медленно ползет троллейбус! В свой двор вхожу с опаской. Там пусто, и стоит странная "Волга" без номеров. Ну, все. Это за мной. В подъезде или в квартире – где повяжут? Подымаюсь не спеша и готов ко всему. Но страшно. Боль в желудке – реакция на опасность.

Дома, однако, все спокойно. Некоторое облегчение. Жена слышала, но не все. Светочка, я скоро должен идти, машинку спрячь у соседей, никому не открывай, все очень серьезно – это переворот фашистских ублюдков. Звонок Петру. Петя, слышал? По его тону ясно: что делать непонятно, какая обстановка неизвестно. Договариваемся: он звонит демократам о совместных действиях, я слушаю "вражьи голоса" и пытаюсь выяснить ситуацию, потом созваниваемся и вперед – по обстановке. Радио "Свобода" передает скудные сообщения о перевороте (из-за плохой информированности) и интервью с деятелями русского зарубежья. Единственное важное сведение – танки в Москве. Петр не звонит. Звоню ему сам. Молчание. Звоню по всем известным телефонам анархо-тусовки. Тишина. Так. Иду туда, где скорее всего будут собираться защитники свободы, своей и демократии, – к Мариинскому дворцу. Выложил из карманов деньги, документы, оставив лишь ключи от квартиры. Взял черное знамя, обернув его на всякий случай вокруг тела (если на подходах к площади отберут бамбуковое древко, то, возможно, знамя не найдут).

На площади перед Мариинским небольшая толпа. Трехцветные флаги и антифашистские транспаранты. Толпа дышит слухами. Периодически на парапет поднимаются депутаты и кричат последние известия. Телефонной связи нет, но вроде бы есть радио. В Москве танки окружили здание ВС России, куда прибыл Ельцин и его люди. В Питере только Исаакиевская площадь концентрирует тревогу, в других местах вроде спокойно. Выявляется полнейшая нищета Ленсовета и собчаковской конторы, у которых не оказалось даже элементарных средств акустического усиления, пока не принесли мегафон и люди не скинулись на его оплату.

Наконец, появился Фрейд сотоварищи, и я смог развернуть черное знамя, т.к. до этого приходилось все время бегать в фойе Маринки и звонить по адресам (единственный работавший телефон в районе площади). На знамя с 3-метровым древком как на огонек стали слетаться анархисты Петрограда. Очень конспиративно к нам подобрался Петр Рауш. Он, пожалуй, единственный кто подготовился по всем законам подпольной борьбы. У него были на это основательные причины. Минут двадцать возле нас стоял какой-то мужик в шляпе, пока не вступил в нашу беседу, сообщив, что, мол не плохо он замаскировался, и оказался по голосу Раушем. Уже не было его шикарной бороды и привычного берета. Петя был больше похож на одного киноактера, прячущегося под надвинутой шляпой от назойливых поклонников.

 

Появились ксерокопированные первые указы Ельцина, объявляющие хунту и переворот вне закона. Толпа ломанулась к депутатам, раздающим эти листовки, образовав давку. Потом эта сцена будет все время повторяться с появлением новых печатных сообщений. Указ зачитывается в мегафон. Толпа в восторге ревет. Подходят все новые анархисты. Илья, Володя, Сергей и многие другие – не помню всех имен.

Овации собравшихся – Щелканову. Оптимистическая и тревожная одновременно речь. Предложение организовать группы для перегораживания улиц, выходящих на площадь, и отряды для защиты здания дворца. Анархисты образуют свою группу и под старшинством Рауша идут перекрывать улицу Герцена. Милиция и ОМОН остались лояльны Ленсовету и помогают защитникам. Однако, мы настороже, от омоновцев можно ожидать всего. Останавливаем движение, перегораживаем скамейками и остановленными автобусами. Продвигаемся под черным знаменем вдоль по Герцена. Стихийно начинается строительство баррикады возле Октябрьского военкомата. С близкой стройки волокут чуть ли не бегом арматурные решетки, железную ограду, бетонные, стальные и асбестовые плиты, деревянные щиты и брусья, кирпичи, трубы и даже телефонную будку. Там же находят бухты колючей проволоки опутывают возведенную баррикаду. Чувство тревоги и дикое возбуждение от предчувствия борьбы. Слухи. Кто-то на соседней улице увидел военные машины, оказавшиеся, правда, омоновскими. Где-то видели бронетранспортеры. Какие-то молодые граждане просят убрать (довольно настойчиво) черный флаг, мл, народ не правильно поймет и нужно сплотиться под национальным знаменем. Как, разве народ пристально следит за тем, как и флаги у защитников свободы, а не готовится к борьбе? Разве мы все пришли сюда, чтобы обсуждать убеждения и символику друг друга перед лицом бронированного большевизма, разве у анархистов нет оснований требовать убрать трехцветное знамя? Ну, нет! Здесь собрались анархисты, и они будут строить и защищать баррикаду под своим знаменем. Мы здесь защищаем не власть, не государство, не национальность, а свою свободу, которая в этот день оказалась неотделимой от свободы всех.

Нашим попыткам перегородить следующие улицы воспрепятствовали ОМОНовцы, объяснившие, что не стоит везде перекрывать движение. Они же и разобрали укрепления, находящиеся дальше баррикады. Заодно по просьбе анархиста Фрейда нарезали кусочки колючей проволоки на память. Опять какой-то деятель в кожаном пиджачке и с дипломатом (а ля комсомольский функционер) потребовал убрать черное знамя. Ему просто посоветовали заткнуться и валить отсюдова, коли не нравится. После чего торжественно водрузили черное знамя над баррикадой. Первой анархической баррикадой.

19.08.91. Вечер. Приехал Собчак. Толпа взбесилась от восторга. Через какое-то время, появившись на балконе дворца, он толкнул речь. В Москве блокирован танками ВС России, срочно заседает Президиум во главе с Ельциным, обстановка там тревожная, завтра по призыву Ельцина начинается всеобщая забастовка протеста, а сегодня вроде бы все спокойно, танков в Питере нет. Перед приездом сюда Собчак встречался с местной "чрезвычайкой" и, якобы, предупредил путчистов об ответственности. Так что в девять вечера собираются у памятника те, кто будет охранять ночью Мариинский дворец, а остальные могут идти по домам и завтра начинать забастовку. Что я слышу? Бред! Распускать народ в такой момент по домам может только бездарный организатор обороны, глупец или тот, кто желает легкой победы фашистам. Люди! Нельзя сейчас уходить по домам, не слушайте Собчака, он не в себе, остановитесь! Оголить площадь – это-то и нужно Гидаспову – Самсонову.

Тщетные призывы. Анархисты не могут переорать дутый авторитет "мэра". Тут новый удар. Оказывается, главный руководитель города приказал милиции разобрать баррикады. Это уже явная измена. Но никто не понимает. Скоро на площади остаются лишь самые упорные и молодые, те, кому нечего терять, кроме своей свободы. А в доме заседали депутаты, появляясь лишь, чтобы сообщить последние новости и бросить в толпу очередную партию листовок.

Анархисты собрались под своим знаменем у портала дворца. Появилась гитара, зазвучали песни. Женщины приносили жорево, напитки и сигареты именно к черному знамени, потому, наверное, что здесь самое удобное место для походного пищеблока. Сначала хавали анархисты, стальные видимо стеснялись, хотя приглашали всех, но голод одержал таки верх над стойкостью железных демократов. Было страшно от грядущей неизвестности, но как-то дружелюбно и достаточно весело.

В течение этого времени стали приходить сообщения о передвижении войск со стороны Пскова через Лугу к Питеру. Группа добровольцев рванула в автобусы перекрыть Лужское направление. В это же время депутаты заявляют через мегафон, что, якобы, Самсонов дал честное слово офицера, что войска гарнизона не будут принимать участия в штурме Ленсовета. Только мы заорали, что как можно верить слову офицера главаря местного отделения путча, который не далее как утром растоптал и предал свою же присягу. Такое впечатление, что депутатский корпус состоит из дурачья, которые готовы с перепугу поверить любой утешительной байке. На душе стало противно и мерзко, возмущение кричит: "Тебя предают снова и снова". Но плевать на депутатов, Собчака, демократов. Не из-за них мы здесь.

20.08.91. Ночь. Страшно хочется спать. Сижу на ступеньках портала и дремлю, положив голову на руки, под колыбельную мегафона.

Вдруг шум. Крики. Танки где-то недалеко. Бегом на Майорова. Восстанавливаем баррикаду. Массивная на вид баррикада построена в течение 15-20 минут. Грузовики перекрывают подходы к баррикаде. Наготове кирпичи и бутылки с бензином. На баррикаде черный флаг. Опять какие-то ухари уламывают и требуют убрать знамя. Мол, у народа черное знамя ассоциируется с фашизмом, а в газетах потом напишут о бесчинствах пьяных анархистов, хоть вы и трезвые, но вы же понимаете… Чепуха! Если народ дурак, то пусть думает, что хочет, анархисты не собираются подстраиваться под его симпатии. Давно пора знать, что у национал-социалистов было красное знамя со свастикой, что же касается газет, то вы ребята какие-то простые – танков не боитесь, а газет испугались. Мы будем стоять здесь со своим знаменем. Предлагают в целях плюрализма принести и полосатое. Будьте любезны, нет проблем, пожалуйста, давно пора. Только почему-то единственный полосатый флаг болтается у входа в Ленсовет, а черный – на баррикаде.

Это было самое страшное для меня время – раннее утро 20 августа. Защитников свободы осталось лишь несколько сотен на десяток баррикад. Оружия нет. Единственное оружие – бутылки с бензином унесли под шумок какие-то и кем-то уполномоченные. Мол, чтобы не спровоцировать солдат при штурме (приказ Собчака), совершенно не въезжая при этом, что само по себе преодоление баррикады вызовет у вояк ярость и ненависть. Страшно было и потому, что мы находились в ловушке, из которой нет выхода: с одной стороны высоченный забор Мариинского, с другой закрытые подъезды и ворота жилого дома. Отступать – не успеть. Остается стоять с кирпичом до конца, возможно, умереть.

Однако, время шло и ничего не происходило. К утру оказалось, что танков в городе нет, военная колонна остановилась где-то под Гатчиной. Однако, опасность висела в воздухе. Тем не менее, подошли какие-то депутаты и заявили, что по указанию опять-таки Собчака или Беляева баррикады должны быть разобраны, дабы дать проезд общественному транспорту. Мол, рабочий день. Очередной идиотизм. Строить баррикаду, чтобы через пару часов ее разобрать для проезда автобуса в день объявленной всеобщей стачки – маразм. Как будто идет веселая игра: мы – детишки, депутаты с Собчаком – воспитатели, а баррикада – настольная игрушка вроде конструктора, которую очень интересно собирать, разбирать и вновь, отдохнув, собирать новую модель. Анархисты отказываются ломать то, что строили надолго для защиты. Если депутату хочется, нехай приступает. Мы – анархия, указам, приказам не подчиняемся, тем более идиотским.

Где были ночью эти депутаты, засевшие во дворце под защитой омоновских автоматов, до которых фашисты добрались бы, пройдя прежде по нашим телам, т.к. нам отступать было бы некуда – площадь в круговой обороне, а во дворец нас бы наверняка бы не пустили омоновцы. Да что там говорить. Обида и презрение. Забираем знамя и уходим с баррикады. Пусть разбирают те, кому дорога не свобода, а власть.

20.08.91. День. Поспав с восьми утра до одиннадцати дома, иду снова на Исаакиевскую. Толпа там больше, чем вчера. По своему знамени нахожу анархистов. Петр, как оказалось, был каким-то депутатом устроен поспать во дворце. Анархисты уходили и подходили. Днем не происходило ничего особенного. Более того, появились утешительные известия из Москвы. Будто бы некоторые части Таманской, Кантемировской, Тульской ВД дивизии перешли на сторону Ельцина. Все шло к провалу путча. Еще узнаю о мгновенной перемене отношения к забастовке Собчака, который на Дворцовой призвал всех вернуться на рабочие места. Ноя уже ничему не удивляюсь. Слишком устал – сказалась бессонная и жуткая ночь. Уверенный в хэппи-энде, забираю знамя, иду домой.

Дома включаю приемник, слушаю "Открытый город". Ситуация стабилизируется, заговорщики вне закона, отдан приказ об аресте. Поздно вечером по телевизору смотрю "Невозвращенца". Вдруг звонок. Это Фрейд. Вырубай телик и дуй на Исаакиевскую. В Москве начался штурм, занят первый этаж "Белого дома". Пока собираюсь, слушаю радио. "Открытый город" передает призыв Беляева всем здоровым мужчинам придти на площадь. Собираюсь по полной "форме": берет, кожаная куртка, хромовые сапоги. Воевать, так при прикиде. Сую в карман нож, с твердым решением попытаться убить одного из атакующих баррикады солдат и завладеть оружием. За последние сутки с лишним я окончательно убедился, что рассчитывать можно только на себя – Собчаки не помогут.

Со знаменем подхожу к площади. Баррикады стали еще круче, укрепленные техникой и стройматериалами. На площади уже не сотни как вчера, а десяток – другой тысяч, и почти все молодежь. Это была грандиозная тусовка, объединившая хиппи, панков, анархистов и прочая, прочая. Люди сидели, стояли, лежали в стоическом ожидании кровавых событий. И ожидать было чего. В Москве появились первые убитые, ожесточенные столкновения с техникой по сообщениям радио. Но страха вчерашнего не было. Нас на площади и на баррикадах много, и никто не собирается отступать. Удивительное, небывалое чувство единения со всеми парнями и девчонками, которые собрались здесь, одержимые верой в свою способность противостоять фашизму и ненавистью к тем, кто хочет отнять свободу у молодых.

На знамя опять слетаются анархисты и мы двигаемся к нашей первой баррикаде на Герцена. Хотя последний раз строили ее не мы, но все равно она наша – анархическая. Снова черный флаг водружается на вершине, а мы садимся ждать новых известий.

Снова приходят какие-то уполномоченные распорядители с повязками и пытаются выяснить кто командир в нашем отряде. Наш дружный смех. Долго втолковываем, что мы – анархисты, т.е. старших и отрядов у нас быть не может. Тогда почему мы здесь, раз такие разгильдяи? А вот потому, что именно анархисты, т.е. очень любим свободу. Опять нас попытались инструктировать насчет недопустимости бутылок с бензином и кирпичеметания, т.к. данные действия могут спровоцировать штурмующих на что-нибудь. На что именно во время атаки можно спровоцировать противника непонятно. Пытаемся объяснить этим доброхотам как бывшим военным, что если спецназ будет атаковать, то провоцируй, не провоцируй, а он будет выполнять поставленную задачу.

Ночь проходит спокойно. Становится известно об отставках и выводе войск из Москвы. Вымотанный окончательно двумя сутками почти без сна иду на работу прямо с баррикады. После работы, окончательно успокоившись последними сообщениями, крепко засыпаю. Так для меня окончилась борьба с фашизмом.

Еще в первый день мы смеялись над парадоксальной ситуацией: анархисты теплой компании с милицией, ОМОНом, демократами, депутатами, Ленсоветом, Собчаком за Горбачева. Еще неделю назад такое представить было невозможно. Но, увы, этот факт уже принадлежит истории. Однако, на самом деле мы у стен Мариинского защищали свое право жить, как нам хочется и все вышеперечисленные были тут почти не причем. Более того, выходило, что Собчак и депутаты объективно работали на ослабление и провал обороны Мариинского. О "мэре" у меня убеждение в том смысле, что тот договорился с местными фашистами из комитета, что не будет предпринимать в любом случае против них что-либо, если они не будут трогать его. Тут и собчаковско-щербаковская нежность по отношению к Самсонову, и периодические приказы ликвидировать баррикады (тут надо помнить, что никто из Ленсовета и мэрии не давал указаний строить баррикады, которые возводились стихийно защитниками, из чего можно сделать вывод, кто собирался драться всерьез, а кто рассчитывал сдаться или остановить распоясавшихся вояк своим мандатом и ораторским красноречием, и роспуск в ответственный момент людей с площади, введенных в заблуждение сеансом психотерапии городского головы, и необеспечение пищей голодных защитников, несмотря на, якобы, неограниченную власть, и отмена в решающий день забастовки, перечеркивая собственный же призыв, и указание об уничтожении бутылок с бензином, оставившее людей беззащитными против ожидавшихся танков, и то, что ни Собчак, ни депутаты практически не появлялись на баррикадах, они все решали за нас под защитой ОМОНа во дворце. Этот счет, предъявляемый нами Собчаку и компании. Сделать все это мог или хорошо информированный человек, знающий наперед последние события, или глупец, или трус, а в любом варианте предатель. Да, не удивляйтесь, власть предала нас, как предавала уже не раз. И это не ее заслуга, что путч провалился. Это мы, кто мерз и голодал на баррикадах без сна две страшные ночи, победили фашизм, вопреки "медвежьим услугам" власти. Это наша стойкость и решимость умереть на баррикаде, возможно, предотвратила штурм в Москве и Петрограде. Как-то в газете прочитал прекрасные слова: "На площадь выходят не потому, что верят в победу, а потому, что не могут не выйти".

Истинная правда. Мы все пришли к Ленсовету не потому, что он нам дорог как память, а потому, что прекрасно понимали, сюда ринуться большевики в первую очередь, и мы пришли сюда дать бой и закрыть грудью не что-нибудь, а собственную совесть, иначе не смогли бы жить спокойно, потеряв такую дорогую Свободу.

Огромное спасибо всем анархистам, пришедшим на площадь, за то, что не дали остаться одиноким у стен дворца. Я рад, что анархия оправдала себя в очередной раз, как самое благородное и честное из всех состояний души.

Низкий поклон всем молодым, пришедшим сюда по зову Свободы. Вы и только вы победители, ваше единство спасло собчаков. Теперь все поняли и увидели, что в самые трагические моменты именно молодежь добровольно встанет туда куда нужно без всяких ЦУ. Вы будете окончательно делать Историю, а не прозревшие коммунисты.

Прошу господ читателей правильно понять значение и смысл высокопарных и торжественных слов. Все привыкли, что в жизни всегда все далеко не так красиво, как в изящной литературе. Однако, бывают случаи, когда попытки избежать красивостей выглядят глупыми и даже оскорбительными. Потому что, если торжественный стиль используется в речи для меркантильных интересов или политического капитала – это демагогия, а когда он наиболее ясно и полно выражает чувства и состояние тех, кто перешел барьер инстинкта самосохранения, – это просто правда.

[1991]