Дмитрий Чернышев

ОДИНОКИЙ ЧЕЛОВЕК В ТЫРГОВИШТЕ

Здравствуй, милая!.. Я так давно не видел тебя. Теперь ты приходишь лишь во сне и лишь случайно. Опять снится путь к твоему дому: по пустынным улицам, через рыночную площадь – дальше вниз по холму – улочки все уже, за низкими заборами жасмин, цветущая сирень. Шаги гаснут в мягкой пыли, еще хранящей тепло раскаленного дня.

Любимая!.. Я ведь никогда не произносил это слово. Лишь однажды обмолвился: "Ты мне нужна". Теперь пишу. Начертанное пером – несколько хвостатых букв, и нет в нем тебя.

Кто бы поверил, что господарь Влад ночью пишет письмо любимой?

От выпитой вчера ракии чуть шумит в голове, но мысли спокойны и холодны. У нас все хорошо. Турки не осмеливаются нарушать границу, урожай был прекрасный. Так что рынки переполнены иноземными купцами: венгерскими,

"О женах. Блудящи коя жена от мужа прелюбы сотворит, он же веляше срамоту ея вырезати и кожу с ней содрати, а ея нагу привязати, а кожу на столпе обесити посреде торгу, такоже и девицам, кои девство не сохранят, и вдовам також, а иным сосца отрезаху; оным же кожу содравши со срама ея, и, рожен железный разжен, вонзаху в срам ея, и усты схождаху, и тако привязаху, стояше у столпа, донеже плоть и кости розпадутся или птицами снеден будет"

ГИМ, собр. Забелина №451, л.856, исправлено по

ГБЛ, собр. Ундольского (ф.310) №632

франкскими, веницейскими. На чисто выметенных улицах не увидишь, как прежде, юродивых калек, нищих. По воскресеньям храмы заполнены истово молящимися людьми… Отстроена крепость Поенару. Валахия расцветает, и есть в этом и частица моего труда.

А помнишь тот источник в лесу, около торгового тракта? Теперь на камне, над самой водой стоит золотая чаша. И каждый усталый путник может пить из нее.

Если бы не люди!.. Мне так трудно с этими лгущими, ворующими тварями. Оставил им всего четыре заповеди:

"Не лги!"

"Не убий!"

"Не укради!"

"Не прелюбы сотвори!".

А они – жрущие и испражняющиеся слизняки! Это не грешники – грех чисто философское понятие – подонки! И я среди них.

Не надо об этом. Лучше думать о тебе… Когда ты рядом, мир – преображался. Дождь, смывающий пыль с листьев и домов… Анна. Небо, глаза, лужи на улицах Тырговиште – все сияло. И мы, уходя

"О нищих. Единою пусти по всей земли своей веление, да кто стар и немощен, или вреден чем, или нищ, вси да приидут к нему. И собрашася бесчисленно нищих множество и странных к нему, чающих от него великия милости. Он же повеле собрати их всех во едину храмину великую, на то устроену, и повеле дати им ясти и пити доволно. Они же ядше и пивши возвеселишася. Он же приидя к ним и глагола им: "Что еще требуете?" Они же вси отвечаша, глаголаху: "Ведают государю княже, Бог и твое величество, как тя о нас бог вразумит". Он же глагола к ним: "Хощете ли, да сотворю вас беспечалны, и ничим же нужни будете?" Они же чающе от него велико нечто, и глаголаша вси: "Хощем, государю". Он же повеле заперети храмину и зажещи огнем, и вси тя сгореша. И глагола боярам своим: "Да весте, что учиних тако: первое да не стужают людям, и никто же да не будеть нищ в моей земли, но вси богати, второ, свободив их, да не страждет никто же на сем свете от нищеты или от недуга".

ГИМ, собр. Забелина №451 лл.854 об. - 855

Я пытаюсь выразить в словах свою нежность и боль. Но что? Господи, как черен и страшен созданный тобою мир! Порази его, как ты поразил Содом и Гоморру!

Когда я вижу их, посаженных мною на кол, я начинаю сомневаться, что это – люди.

Земля прекрасна, жаворонки поют в полях. Почему же все так грязно и странно?.. Я, воин, государь – в бессильной ярости готов грызть собственные руки.

А наша последняя встреча. Это было вскоре после Пасхи – воздух теплый, да в воздухе запах солнца. В низких деревянных ящиках расцвели гиацинты: розовые, сирененвые, кипенно-белые. И мусор – крашенные луком яичные скорлупки. Зачем ты солгала мне, что ждешь ребенка?

Я снял с тебя одежду, и ты думала – для любви, и раздвинула ноги. Анна, зачем ты солгала?! И это была не ты, моя любимая, а брызжущий кровью кусок мяса. Я выволок еще теплое тело на улицу и оставил у дверей, внутренности вывалились из длинной раны – от подвздощья до тайных губ.

Потом, наверно, твой труп выставили в Нижнем городе – у колодца или у моста, с указанием, за что ты казнена. Точнее не знаю.

"О слузе. Некогда же обедова под трупием мертвых человек, иже на колие всажены округ трапезы его; он же посреде их ядяше и тем наслаждашася. Слуга же пред ним ясти ставяше, смраду оного не могий терпети и заткнув нос и на сторону главу склонив. Он же вопроси его: "Что ради тако чиниши?" Он же отвеща: "Государю, не могу смрада сего от мертвых терпети". Дракула же повеле его на кол посадити, глагола: "Тамо есть высоко, смрад не может ходити".

ГИМ, ссобр. Забелина №451 л.856 об.

Исправлено по ГПБ, собр. Погодина, №1606

Анна, мне не с кем говорить, я только пишу.

Но наша родная Валахия будет счастлива!