В среду, 30 марта, в Питере, в помещении литовского культурного центра (Гороховая улица, д.3), участником ПЛА П.Раушем сделан доклад по теме "Альтернативная антиутопия: место анархии в движениях протеста и сопротивления, направленных на преобразование существующего общества". Доклад прошёл в традиционном формате проекта "МЕГАРЕГИОН - Сетевая Конфедерация" (http://www.megaregion.narod.ru), в обсуждении участвовало восемь представителей либерально-правозащитной общественности.

Тезисы доклада

"Альтернативная антиутопия. Место анархии в движениях протеста и сопротивления, направленных на преобразование существующего общества"

В книге Вадима Штепы “RUТОПИЯ”, без которой этот доклад был бы невозможен, даётся цитата из статьи Грэбера и Грубачича, посвящённой движению, обычно называемому “антиглобализационным”. Название не вполне верно, но это смысловое искажение в основном уже откомментировано автором книги, специально обращающим внимание на и то, что так называемые “антиглобалисты” в последнее время себя называют иначе – “альтерглобалистами”, и на то, чем, собственно, это объясняется. Здесь же речь не об этом, а о той роли, которую в современных “контрсистемных” движениях играют анархические подходы к проблеме. Грэбер и Грубачич пишут об этом так:

“Всюду от Восточной Европы до Аргентины, от Сиэтла до Бомбея, новые радикальные мечты и проекты вдохновляются именно анархическими идеями. Однако их представители часто вовсе не называют себя “анархистами”. Они предпочитают другие названия: автономизм, антиавторитаризм, прямая демократия, экономика участия… Но всюду наблюдается те же самые основные принципы: децентрализация, добровольная ассоциация, взаимная помощь, сетевая модель, и, прежде всего, отрицание любой идеи, утверждающей, что цель оправдывает средства, не говоря уже о “революционном бизнесе”, предлагающем захватить государственную власть и затем “всё исправить” с позиций силы”.

Формирование “антиглобалистского” движения началось в 1999 году; его истоки – в протестных акциях, происходивших в Сиэтле, и в мексиканском сапатистском движении, связанном с именем субкоманданте Маркоса. Отношение к последнему со стороны анархистов противоречиво. При проведении ряда акций 90-х годов в Европе сапатисты и ориентированные на них группы чётко отделяли себя от анархистов – однако очевидно, что это движение в той или иной мере интегрирует в себя анархическую составляющую (наряду с марксизмом, переосмысленным в духе традиции индейцев Центральной Америки). Собственно анархисты при проведении крупнейших “контрсаммитов” (Прага, Гётеборг, Генуя) никогда не составляли большинства их участников (счёт шёл в лучшем случае на тысячи, при том что общее число протестовавших было в десятки раз больше). При этом они всегда были заметны – не только и не столько атрибутикой, сколько радикализмом действий (прежде всего – “чёрный блок”). Однако в движении с самого начала существовали – и существуют – и иные тенденции.

Внимание, уделяемое Грэбером и Грубачичем анархизму, направлено здесь прежде всего против левого авангардизма в альтерглобализме (в троцкистском или сталинистском исполнении - в данном случае неважно). Ассоциация, которая тут же возникает – Кронштадт, 1921 год, когда сочувствие восставшим против большевиков выражали почти все их противники – от Чернова до кадетов и черносотенцев. Сюжет в контексте постмодернистского синтеза, реальное объяснение которому не в культурологии, а в стратегии и тактике (и в политическом, и в прямом, военном, смысле). При этом, сочувствующие Кронштадту, как правило, совершенно не хотели представить себе “позитивную программу” восставших и увидеть, что члены революционного комитета, под красными знамёнами поднявшие восстание против диктатуры за власть Советов, был похожи на большевиков больше, чем на белогвардейцев (как бы последние им ни сочувствовали).

“Радикальные мечты и проекты” современного альтерглобалистского движения могут считаться “новыми” в том только смысле, что новое – хорошо забытое старое. То, что движение адаптировано по форме к современным реалиям, как раз не ново. Альтерглобализм – вполне последовательное “левое” движение, в силу своей протестности включающее анархическую составляющую. Однако анархическая борьба против G-8 и действия “чёрного блока” (воспринимаемые как провокация даже частью анархистов) при проведении акций дополняются имеющей самостоятельное значение борьбой против ТНК, и, шире, против “капитализма”. “Компенсирует издержки” социал-реформистское движение АТТАК, выступающее за введение налога Тобина. В итоге движение по своей равнодействующей оказывается “социалистическим”, совпадая с вектором не только Кронштадта и Парижской Коммуны, но и большевизма (в альтерглобалистском движении троцкисты заметны не меньше анархистов). С отделением анархической составляющей от “левого” проекта (или хотя бы с выделением в нём) согласятся не все анархисты. Многие участники анархо-движения определяют себя в качестве крайне-левых, но это верно только при “линейном” позиционировании.

При введении дополнительного измерения мы получаем две оси координат. По горизонтали – “левые” как антитеза “правым” (по вопросу о собственности). По вертикали – анархия как антитеза власти (по вопросу о свободе). При таком рассмотрении анархисты оказываются не “левыми”, а “нижними антицентристами” - в смысле абсолютного противостояния “центристским” “верхам”. В этой модели Анархия – некий абсолютный “Юг”, противостоящий условно-фашистскому “Северу”. Фашизм здесь понимается как утопия “идеального социума”, в который стремится вогнать людей власть (безотносительно национальной ксенофобии, которой в фашистской модели может и не быть – например, у того же Муссолини). И, разумеется, такое деление ни в коем случае не предполагает какого-либо негатива с нашей стороны в отношении реально существующих народов Севера – которые как раз зачастую жили и живут во многом по-анархически.

Либеральный, “западный”, “правый” (при взгляде с “Севера”) проект, равно как и коммунистический, “восточный”, “левый” не решают основную проблему анархического движения – проблему уничтожения власти в отношениях между людьми. Автор “RUТОПИИ” позиционирует себя как “северянин” - но его идеи скорее есть попытка синтеза “Севера”, “Юга” и “Запада”. Противовес либертарности и ницшеанско-противомосковскому антиэтатизму Вадима Штепы в его “утопии”, в частности, составляют предлагаемые им вполне государственнические меры по ограничению миграции. Вектор равнодействующей, предлагаемый “RUТОПИЕЙ” – либеральный и ориентирован против “Красного (Жёлтого?) Востока”. Он не совпадает с вектором альтерглобалистов, а зеркально ему противостоит.

Анархия не тождественна “социализму”. Грэбер и Грубачич довольно точно фиксируют её “вторичные признаки” в альтерглобализме (“децентрализация, добровольная ассоциация, взаимная помощь, сетевая модель, … отрицание любой идеи, утверждающей, что цель оправдывает средства”). Но даже бакунинская установка: “В средстве всегда заложена цель” - не является для Анархии необходимым и достаточным условием. Как и белогвардейцы, “не замечавшие” красный флаг Кронштадтского ревкома, Грэбер и Грубачич не видят основной анархической идеи. Поэтому они путаются, определяя как анархистов сторонников прямой демократии. Идея же, о которой идет речь, может быть выражена, если угодно, словами человека, в 1921-м утопившего Кронштадт в крови: “Не сметь командовать!”. В отличие от Ульянова, имеется в виду не только среднее крестьянство, и, что важнее, действие в соответствии с выдвинутым лозунгом – а не с точностью до наоборот, как это делали большевики.

Анархизм (уже в силу этимологии слова) является негативистско-реактивной идеологией, идеологией неприемлемого для ницшеанцев мировосприятия ressentiment. Сам Ницше определял это так: “Мораль рабов всегда нуждается для своего возникновения прежде всего в противостоящем и внешнем мире, нуждается, говоря физиологическим языком, во внешних раздражениях, чтобы вообще действовать, – её акция в корне является реакцией”. Существенное уточнение: здесь речь о морали рабов восстающих. Такое мировосприятие в ряде отношений антиутопично. Во-первых, оно касается не “места, которого нет”, а действия – происходящего здесь и сейчас. Во-вторых, его “созидательный” потенциал выявляется не в проектах, предлагаемых для реализации “сверху вниз”, а ударом “снизу вверх”, в ходе разрушения системы господства-подчинения. В-третьих, оно не имеет никаких оснований для того, чтобы претендовать на универсальность – “образцовая модель” разбивается на множество постоянно меняющихся мозаичных структур, поддерживающих между собой сетевые связи без какого-либо общего для всех центра. Наконец, с точки зрения власти победа восставших, воодушевлённых анархическим чувством ressentiment, действительно будет страшна.

При попытке выразить анархизм в “позитивных” категориях (“свобода”, “самоуправление”, “прямое действие”, “сетевое сообщество”) легко происходит подмена смыслов. Примеры: нацистская “Партия Свободы” или фашистская “Лимонка” – “газета прямого действия”. Отношения между людьми, свободные от власти, напоминают даосскую традицию, согласно которой Путь – везде. Поэтому действия не-анархистов часто оказываются анархическими, методы Анархии неизбежно используются всеми: от разнообразных революционеров (несанкционированные манифестации, запрещённые законами стачки, открытый массовый отказ от повиновения властям) до Совета Безопасности ООН (право “либерум вето”). Такое использование, конечно, не может быть достаточным условием для определения практикующих в качестве “своих”.

Анархисты выражают себя последовательно лишь через негатив: их умысел не может быть направлен на поддержку или установление власти – не только как цели, но и как средства. Как писал Штирнер, если бы людям было свойственно додумывать свои мысли до конца, хватило бы всего одной. Последовательная реализации анархического подхода – полное устранение универсальных предписывающих и регламентирующих норм “права”. “Позитивный синтез” с противоположным либо паллиативным подходом логически невозможен, как невозможен “северный” или “западный” юг. Анархист не может быть фашистом, либералом или коммунистом. Задачей анархического действия является не реформирование власти и не преобразование социума посредством неё, а уничтожение систем, в которых обязательные решения принимаются одними за других – за тех, кто включен в эти системы вопреки своей воле. Отсюда необходимость ликвидации всякой государственной (территориально-бюрократической) власти как анархическая программа-минимум.

Анархическая программа-максимум реализована априори самим фактом того, что анархисты есть – здесь и сейчас. При этом Анархия вовсе не делает невозможной организацию. Множество анархических федераций существует на протяжении десятилетий – при том, что отношения внутри них строятся именно по-анархически (руководящие органы отсутствуют, решения принимаются не большинством голосов, а консенсусом, и имеют обязательную силу лишь для тех, кто их принимал). В 1968 году восстановлен Интернационал Федераций Анархистов – Первый Интернационал, являющийся правопреемником Международного Товарищества Рабочих, из которого в своё время был исключён Маркс. С 1990 года на территории Сибири и Восточной Европы действует Ассоциация Движений Анархистов, съезды которой проходят ежегодно. В 1994 году образована Питерская Лига Анархистов. Однако эта “концентрическая” организационная модель (Лига входит в Ассоциацию, а Ассоциация – в Интернационал), разумеется, не является единственной. Есть множество других, взаимопересекающихся и взаимодополняющих, анархических проектов: как разовых, так и долговременных.

Реализация программы-минимум предусматривает, в частности, уничтожение, вместе с государственной властью, всей системы государственных монополий (в частности – на нормативно-правовое регулирование, оружие и денежную эмиссию). Целью движения является также полная ликвидация налоговой системы, территориальных границ и каких-либо таможенных барьеров. Полагается как аксиома, что узурпированные государственной властью функции, исполнение которых является для людей жизненно-необходимым, независимо от “уровня развития производительных сил” могут осуществляться на добровольной основе силами корпоративных сообществ (трудовых коллективов, политических организаций, групп самообороны, религиозных объединений, профессиональных союзов и т.д.). Очевидное недоверие значительной части населения России к институтам государственной власти позволяет с уверенностью говорить о перспективах анархического движения.