АНАРХИЗМ,
или РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ XXI ВЕКА
Становится всё яснее,
что век революций не окончен. И становится так же ясно, что глобальное
революционное движение 21-го века будет движением, ведущим свои истоки не от
марксистской традиции, или детально описанного социализма, но от анархизма.
Везде – от Восточной
Европы до Аргентины, от Сиэтла до Бомбея, анархистские идеи и принципы создают
новые радикальные мечты и образы. Часто их сторонники не называют себя
"анархистами". Существует масса других названий: автономизм,
антиавторитаризм, горизонтальность, сапатизм, прямая демократия. Но везде можно обнаружить одни
и те же базовые принципы: децентрализация, добровольное объединение,
взаимопомощь, сетевая модель, и, прежде всего, – отрицание любой идеи, оправдывающей
средства, отказ от идеи, что дело революционера –отобрать
власть у государства и, затем, навязать свою точку зрения силой оружия.
Более
того, анархизм как этика практики – как идея построения нового общества "в
оболочке старого" – стал основным вдохновителем "движения
движений" (к которому принадлежат авторы), которое с самого начала было
нацелено не на захват государственной власти, а на разоблачение, делегитимизацию и разрушение механизмов управления,
отвоёвывая и постоянно расширяя автономные пространства с совместным
управлением.
Для привлекательности
идей анархизма существуют некоторые очевидные причины. Наиболее очевидная: провалы и катастрофы, ставшие результатом
многочисленных в XX веке попыток победить капитализм, захватив контроль над государственным
аппаратом. Всё возрастающее число революционеров стали
признавать, что "революция" не наступит как некий великий апокалиптический момент, как штурм некоего глобального
эквивалента Зимнего Дворца, но является очень долгим процессом, продолжающимся большую
часть человеческой истории (даже, если он, как многое, и начал недавно
ускоряться), полным, как стратегиями полётов и уклонений, так и драматическими
столкновениями, и который никогда не придёт к определённому завершению (более
того, большинство анархистов чувствуют, "не должен" прийти).
Это слегка приводит в
замешательство, но анархизм предлагает одно огромное утешение: нам не нужно
ждать наступления времени "после революции", чтобы увидеть проблеск
того, чем может быть истинная свобода. Как сформулировали великие пропагандисты
современного американского анархизма, люди из коллектива Crimethinc:
"Свобода существует только в момент революции. И эти моменты не так редки,
как вы думаете". Для анархиста, фактически, попытаться создать
неотчуждённый жизненный опыт, настоящую демократию – этический императив;
только создание наших сегодняшних форм организации, является, по меньшей мере,
грубым приближением к тому, как свободное общество будет действовать в
реальности, как каждый однажды сможет жить, – только это может гарантировать,
что мы не скатимся назад в несчастья. Жестокие безрадостные революционеры,
приносящие в жертву все удовольствия ради цели, могут создать только жестокое
безрадостное общество.
Изменения было сложно задокументировать, потому что уже давно анархистские идеи
не привлекают внимания академической среды. По-прежнему существуют тысячи академических
марксистов, но практически нет академических анархистов. Этот недостаток трудно
объяснить. Частично, несомненно, это произошло потому, что марксизм всегда имел
некую близость с академизмом, которого анархизму явно не хватало: марксизм был,
кроме того, единственным великим социальным движением,
которое было придумано доктором философии. Большинство вех истории анархизма
указывают, что он был в основе своей схож с марксизмом: анархизм был
представлен как плод размышлений нескольких мыслителей XIX века (Прудон,
Бакунин, Кропоткин), который вдохновил рабочие организации, оказался вплетён в
политическую борьбу, разбит на секты.
Анархизм в обычных источниках
часто представляется как бедный родственник марксизма, немного неуклюжий, но
составленный для страстных, искренних умов. Конечно, это приблизительная
аналогия. "Основатели" анархизма не думали о себе,
как о придумывающих что-то совершенно новое. Они считали эти базовые
принципы – взаимопомощь, свободное объединение, эгалитарное принятие решений –
такими же старыми, как человечество. То же самое – относительно отрицания
государства и всех форм структурного насилия, неравенства или доминирования
(анархизм буквально означает "без правителей") и даже предположения,
что все эти формы так или иначе связаны и укрепляют друг друга. Ничто из этого
не было новой блестящей концепцией, но давней тенденцией в истории человеческой
мысли, которая не может быть заключена в какую-нибудь общую теорию или
идеологию.
На одном уровне это
разновидность судьбы: вера, что большинство форм безответственности, вроде бы
делающие власть обязательной, фактически производятся этой властью. В
практическом мышлении это постоянное озадачивание
вопросом, попытка идентифицировать каждые насильственные или иерархические
отношения в человеческой жизни и подвергнуть их сомнению, и если они не могут
оправдать себя – а они обычно избегают рассмотрения – попытаться ограничить их
власть, и этим расширить границы человеческой свободы. Как суфий
может сказать, что суфизм – это ядро истины, стоящее за всеми религиями, так
анархист может утверждать, что анархизм – это стремление к свободе позади всех
политических идеологий.
Школы марксизма всегда имеют
основателей. Так же, как марксизм был рождён разумом Маркса, мы приобрели ленинистов, маоистов, альтюссерианцев (обратите внимание, как список начинается
главами государств и, практически без перехода, нивелируется до французских
профессоров – которые, в свою очередь, могут порождать свои собственные секты: лаканианцы, фукоисты...).
Школы анархизма,
наоборот, почти без исключения возникают из какого-нибудь организационного
принципа или формы практики: анархо-синдикалисты и анархо-коммунисты, инсурекционисты и платформисты, кооперативисты, консулисты,
индивидуалисты и т.д.
Анархисты различаются по
тому, что они делают, и как они самоорганизовываются,
чтобы это делать. И, несомненно, это всегда было тем, за чем анархисты провели
большую часть своих споров и размышлений. Их никогда особо не интересовали
разнообразные общие стратегии или философские вопросы, поглощающие марксистов,
вроде: "Крестьяне – это потенциально революционный класс?" (анархисты
считают, что это решать самим крестьянам), или: "Какова природа формы
товара?" Скорее, они больше склонны спорить о том, какой способ провести
встречу наиболее демократичен, в какой точке организация перестаёт помогать
людям и начинает подавлять индивидуальную свободу? Обязательно ли
"лидерство" плохо? Или, об этике противостояния силе: что такое
прямое действие? Должен ли кто-нибудь осуждать кого-то, кто убил главу
государства? Когда можно швырнуть булыжник?
Марксизм, следовательно,
склонен быть теоретическим или аналитическим дискурсом
революционной стратегии. Анархизм склонен быть этическим дискурсом
революционной практики. Как результат, когда марксизм производил блестящие
теории практики, над самой практикой работали в основном анархисты. [1]
В
настоящее время существует что-то вроде разлома между поколениями анархизма:
между теми, чьё политическое формирование прошло в 60-е и 70-е, теми,, кто
часто так и не стряхнул сектантские традиции прошлого века, или просто всё ещё
оперирует в тех терминах, и молодыми активистами, намного более
информированными, среди прочего, о феминистических, экологических, аборигенных
и культурно-критических идеях. "Старые", в основном, организованы в
очень заметные Анархистские Федерации, такие как IWA, NEFAC или IWW (IWA –
Международное товарищество рабочих, NEFAC – Северовосточная
федерация анархо-коммунистов (Северо-восточная – внутри США – прим.
"Воли"), IWW – Индустриальные рабочие мира). "Новые"
работают наиболее заметно в сетях глобального социального движения, вроде сети Peoples Global Action (Глобальное действие народов), объединяющей
анархистские коллективы в Европе и повсюду с разнообразными группами, начиная
от маорийских активистов из Новой Зеландии,
объединения рыбаков из Индонезии или профсоюза канадских почтовых работников.
[2] "Новых" сегодня намного больше. Но иногда трудно сказать
наверняка, так как очень многие из них не трубят вовсю
о своём родстве. Также есть многие люди, по сути, принимающие анархистские
принципы антисектантства и неограничения
так серьёзно, что отказываются по этой причине называть себя "анархистами".
[3]
Но есть три основных
элемента, присутствующие во всех проявлениях анархистской идеологии: антигосударственность, антикапитализм
и префигуральная политика (т.е. образ действий
организации, сознательно воспроизводящий мир, который она хочет создать). Или, как сформулировал анархистский историк революции в Испании,
"попытка думать не просто об идеях, но о фактах будущего". [4] Это
присутствует везде – от свободно играющих коллективов и до Индимедий,
все из которых могут быть названы анархистскими в новом смысле. [5] В некоторых
странах сосуществующие поколения соприкасаются очень ограниченно, в основном
это принимает форму следования делам друг друга, но не более.
Одна из причин в том,
что новое поколение намного более заинтересовано в развитии новых форм
практики, чем в спорах о тонких моментах идеологии. Самым драматичным среди них
было развитие новых форм процесса принятия решений, начал, как минимум, новой
культуры демократии. Известные Северо-Американские советы (spokescouncils),
где тысячи активистов координировали масштабные события консенсусом, без
формальной лидерской структуры, – всего лишь самые зрелищные.
В действительности,
назвать эти формы "новыми" – значит немного ввести в заблуждение.
Одни из главных вдохновителей нового поколения анархистов, Сапатистские
автономные муниципалитеты Чьапаса, основанные в целтал-
или тоджолобал-говорящих общинах, использующих
процесс принятия решений консенсусом тысячи лет, – только сейчас адаптированы
революционерами, чтобы гарантировать женщинам и молодёжи равное со всеми право
голоса. В Северной Америке "процесс консенсуса" возник, кроме всего
прочего, благодаря феминистическому движению 70-х, как часть широкой негативной
реакции против лидерства в стиле мачо, типичного для
Новых Левых 60-х. Идея консенсуса сама по себе была взята у квакеров, которые,
в свою очередь, были вдохновлены Шестью Нациями и другими
практиками коренных американцев.
Консенсус часто не
понимают. Часто можно услышать критику, что он приведёт к удушающему
подчинению, но практически никогда её не услышишь от любого человека, в
действительности наблюдавшего консенсус в действии, по меньшей мере, в виде
направляемого тренированными, опытными носителями облегчающих функций
(некоторые редкие эксперименты в Европе, где подобная традиция мала, получились
грубыми). Фактически, операционное допущение заключается в
том, что никто не может, и не должен в действительности переубедить другого в
своей правоте. Напротив, смысл процесса консенсуса в том, чтобы
позволить группе выбрать общее направление действий. Вместо голосования за и
против предложений, предложения вырабатываются и перерабатываются, тормозятся
или переделываются, процесс компромисса и синтеза продолжается до тех пор, пока
не останавливается на чём-то, устраивающем всех. Когда он выходит на финальную
стадию, к самому "нахождению консенсуса", есть два уровня возможных
возражений. Первый – это "стоять в стороне", говоря: "Мне это не
нравится и я не буду в этом участвовать, но я не буду
никого останавливать". Второй – "блокировать", имеющий эффект
вето. Человек может блокировать только если чувствует,
что предложение нарушает фундаментальные принципы или причины бытия группой.
Можно сказать, что функция, которую конституция США отводит судам, –
опротестовывать решения исполнительной власти, нарушающие конституционные
принципы, – здесь отведена любому человеку, у которого есть смелость
действительно противостоять объединённой воле группы (хотя, конечно, есть
способы оспаривания беспринципных блокировок).
Можно бесконечно
рассказывать о детально разработанных и удивительно утончённых методах, которые
были созданы, чтобы обеспечить работу всего этого; о формах модифицированного
консенсуса, требующихся каждой большой группе; о том, как консенсус сам по себе
укрепляет принцип децентрализации, гарантируя, что никто без веской причины не
захочет выносить предложения перед очень большой группой; о средствах гарантирования
равенства полов и решения конфликтов... Суть в том, что эта
форма прямой демократии очень отличается от того, что обычно ассоциируется с
этим термином, или, раз уж на то пошло, от системы голосования большинством,
обычно использовавшейся европейскими или северо-американскими анархистами
ранних поколений, или по-прежнему использующейся в среднеклассовых
городских аргентинских ассамблеях (однако, что показательно, не использующейся
среди более радикальных пикетерос (piqueteros – пикетчиков), организованных безработных,
стремящихся оперировать консенсусом). Со всё
возрастающими интернациональными контактами между разными движениями, со
включением групп и движений из Африки, Азии и Океании, имеющих радикально
отличающиеся традиции, мы видим начало нового глобального переосмысления того,
что вообще должна означать "демократия", далёкая настолько, насколько
это возможно, от неолиберального парламентаризма,
поддерживаемого существующими властями мира.
Повторяем, сложно понять
этот новый дух синтеза, читая большинство существующей анархистской литературы,
потому что те, кто тратит большую часть своей энергии на вопросы теории вместо
выяснения форм практики, скорее всего, разделяют старую сектантскую дихотомную логику. Современный анархизм насыщен бесчисленными
противоречиями. В то время как "новые" анархисты
медленно внедряют идеи и практики, почерпнутые у аборигенных союзников, в свои
способы организации или в альтернативные сообщества, основным следом в
письменной литературе стало появление секты примитивистов, пресловуто спорной
команды, призывающей к полному сокрушению индустриальной цивилизации, и, в
некоторых случаях, даже сельского хозяйства. [6] Сейчас это всего лишь вопрос
времени, когда эта старая логика "или/или" даст дорогу
чему-то, что было бы более похоже на практику групп, основанных на консенсусе.
Как будет выглядеть этот
новый синтез? Некоторые его черты можно разглядеть в движении уже сейчас. Он будет основан на постоянно расширяющихся границах антиавторитаризма, уходя от классового редукционизма,
пытаясь постичь "тотальность доминирования", то есть выделять не
только государство, но и тендерные отношения, и не только экономику, но и
культурные отношения и экологию, сексуальность, и свободу в каждой форме, где
она может быть найдена, и не только через призму авторитарных отношений, но и
под углом других, более насыщенных и разнообразных концепций.
Это наступление не
призывает к бесконечной экспансии материального производства, или не занимается
утверждениями, что технологии нейтральны, но оно также не отрицает технологии
сами по себе. Напротив, оно становится близким к ним и применяет разнообразные
технологии по мере надобности. Оно не только не отрицает сами
по себе институты, или сами по себе политические формы, оно пытается дать
начало новым институтам и новым политическим формам для активизма
и нового общества, включая новые способы проведения встреч, новые способы принятия
решений, новые способы координации, так же, как это однажды уже было, с
воскрешёнными близкородственными группами (affinity groups) и структурой советов (spokes).
И оно не только не осуждает реформы как таковые, но борется за определение и
принятие не-реформистских реформ, внимательных к немедленным человеческим
потребностям и улучшающих жизни людей здесь и сейчас, в то же время двигаясь вперёд к дальнейшим победам и, в конце
концов, к полной трансформации. [7]
И, конечно, теория
должна будет догнать практику. Чтобы быть полностью эффективным, современный
анархизм должен будет включать в себя, по меньшей мере, три составляющие:
активистов, организации и исследователей. Сейчас проблема заключается в том,
что анархисты-интеллектуалы, желающие избавиться от старомодных авангардистских
привычек – марксистской сектантской удавки, всё ещё преследующей многих из радикального
интеллектуального мира, – не вполне уверены в том, какая у них должна быть
роль. Анархизму нужно стать рефлексивным. Но как? На одном уровне ответ видится
очевидным. Им не нужно читать лекции, диктовать, даже не обязательно думать о
себе как об учителях, но необходимо слушать, исследовать и открывать. Разыскать
и сделать явной невыраженную логику, уже присутствующую в новых формах
радикальной практики. Служить активистам, предоставляя информацию, или разоблачать
интересы доминирующей элиты, тщательно скрытые за предположительно
объективными, авторитарными дискурсами, вместо того,
чтобы пытаться навязать новую версию того же самого. Но, в то же время,
большинство людей признаёт, что интеллектуальному сопротивлению нужно вновь
подтвердить своё место. Многие начинают указывать, что одна из основных
слабостей сегодняшнего анархистского движения – это, при всем уважении к
временам Кропоткина или Реклю, или Герберта Рида, – именно
забрасывание символизма, визионерства и наблюдательности эффективной теории.
Как прийти от этнографии к утопистскому видению (в идеале, к такому числу
утопистских видений, какое только возможно)? Вряд ли
оказалось совпадением то, что некоторыми из величайших рекрутёров
для анархизма в странах, подобных Соединённым Штатам, стали такие феминистические
писательницы научной фантастики, как Звёздный Ястреб (Starhawk)
или Урсула Ле Гуин. [8]
Начало было положено,
когда анархисты начали перенимать опыт других социальных движений, с более
развитой теоретической базой, идеями, пришедшими из кругов, близких к
анархизму, и, несомненно, вдохновлённых анархизмом. К примеру, давайте возьмём
идею совместной экономики или экономики участия (participatory
economy), превосходно представляющей анархистское
видение, которая дополняет и исправляет анархистскую экономическую традицию. Теоретики
экономики участия доказывают существование не двух, а трёх основных классов при
развитом капитализме: не только пролетариат и буржуазия, но и класс "координаторов",
чья роль заключается в управлении трудом рабочего класса и контроле этого
труда. Это класс, включающий в себя иерархию менеджеров, профессиональных
консультантов и советников, близких к центру системы контроля, таких, как
адвокаты, главные инженеры, главные бухгалтеры и т.д. Они удерживают свою классовую
позицию благодаря своей относительной монополии на знания, навыки и связи. Как
результат, экономисты и другие, работающие в этой традиции, пытались создать
модели экономики, которые систематически уничтожат разделение между физическим
и интеллектуальным трудом. Поскольку теперь анархизм,
безусловно, стал центром революционной креативности,
сторонники таких моделей, если не сплотились вокруг его флага, то, по меньшей
мере, акцентировали степень сходства своих идей с анархизмом. [9]
Похожие вещи начали
происходить с развитием анархистских политических воззрений. Сейчас это
область, в которой классический анархизм уже одержал верх над классическим
марксизмом, никогда не разрабатывавшим теорию политической организации. Даже несмотря на то, что разные школы анархизма часто
защищали очень специфические формы социальной организации, весьма отличавшиеся
друг от друга. Но, по-прежнему, анархизм в целом склоняется к тому, что
либералы называют "негативной свободой", "свободой от", в
отличие от существующей "свободы к". Эти
взгляды сами по себе часто отмечаются как свидетельство плюрализма, идеологической
толерантности или креативности анархизма. Но как
результат, присутствует нежелание продвигаться дальше развития ограниченных
организационных форм, и вера в то, что большие, более сложные структуры могут
быть созданы экспромтом позже, в том же самом духе.
Но были исключения. Пьер
Жозеф Прудон пытался представить целостную картину
функционирования либертарного общества. [10] В целом это было признано ошибкой,
но он наметил путь для других, более детальных картин, как, например, "либертарный муниципализм"
Северо-Американских социальных экологов. Сейчас они развиваются в ходе
оживлённых дискуссий, например, "как сбалансировать принципы рабочего
контроля, на которые делают упор сторонники экономики участия и прямую
демократию, которой придают большое значение социальные экологи?". [11]
Всё ещё существует
множество деталей, которые нужно разработать: какие конкретные позитивные
институциональные альтернативы анархисты могут предложить вместо современных
законодательных органов, судов, полиции и разнообразных исполнительных органов?
Как предложить политическое видение, осуществляющее законотворчество,
исполнение, суд, правоприменение, и показывающее, как
каждый из перечисленных пунктов будет эффективно воплощён неавторитарным
образом – не только предложить долгосрочную надежду, но создавать немедленные
ответы сегодняшней электоральной, законодательной, исполнительной и судебной
системам, а следовательно, множество стратегических
выборов. Понятно, что по этому поводу не может существовать линия партии
анархистов. "Новые" анархисты в основном склоняются к тому, что нам
понадобится множество определённых видений. В настоящее время
между действующими социальными экспериментами в расширяющихся самоуправляемых
сообществах в некоторых странах, как, скажем, в Чьапасе
и Аргентине, и такими анархистскими исследователями/активистами, как недавно
образованная Planetary Alternatives
Network (Сеть планетарных альтернатив) или форумы Life After Capitalism
(Жизнь после капитализма) началась работа по нахождению и сбору успешных
примеров экономических и политических форм. [12] Это, безусловно, долгосрочный
процесс. Но ведь век анархизма только начался.
Дэвид ГРЕБЕР и Андрей
ГРУБАЧИЧ
[Дэвид
Грэбер (David Graeber), доцент Йельского Университета (США) и
политический активист. Андрей Грубачич (Andrej Grubacic), историк и
социальный критик из Югославии. Оба участвуют в Planetary
Alternatives Network (PAN).
Эта статья впервые появилась в ZNET.]
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Это не означает, что
анархисты против теории. Им не нужна Высокая Теория в обычном смысле. Точнее,
им не нужна единая Анархистская Высокая Теория. Это совершенно противоречило бы
их духу. Думаем, намного лучше будет что-то в духе анархистского процесса
принятия решений: применительно к теории это должно означать принятие
потребности в многообразии высокотеоретических
перспектив, объединённых лишь некоторыми определёнными общими взглядами и
пониманием. Вместо того, чтобы основываться на стремлении доказать чужую ошибку
в фундаментальном допущении, они ищут конкретные проекты, которые укрепят друг
друга. Только лишь то, что теории несопоставимы в некоторых отношениях, не
означает, что они не могут существовать или даже усиливать друг друга; всего
лишь тот факт, что личности обладают уникальными и несопоставимыми взглядами на
мир, не означает, что они не могут стать друзьями или любовниками, или работать
над общими проектами. Даже больше, чем Высокая Теория, анархизму нужно то, что
можно назвать "низкая теория": способ работы с теми настоящими, немедленными
вопросами, возникающими из меняющегося проекта.
2. Больше
информации
о
захватывающей
истории Peoples Global Action можно найти в книге We
are Everywhere: The Irresistible Rise of Global Anticapitalism,
edited by Notes from Nowhere,
3. Cf. David Graeber, "New
Anarchists", New Left Review 13, January-February 2002.
4. Смотри Diego Abad de Santillan, After the Revolution
(New York: Greenberg Publishers 1937)
5. Больше информации о проекте
глобальной индимедии см. на сайте: http://www.indymedia.org
6. Cf. Jason McQuinn, "Why I am not a Primitivist", Anarchy: A Journal of Desire Armed, printemps/?t? 2001. Cf. le site anarchiste www.arnarchymag.org. Cf. John Zerzan, Future Primitive & Other Essays Autonomedia, 1994).
7. Cf. Andrej Grubacic, 'Towards an Another
Anarchism", in :Sen,
Jai, Anita Anand, Arturo Escobar and Peter Waterman,
The World Social Forum: Against all Empires (
8. Cf. Starhawk, Webs of Power: Notes from
Global Uprising, San Francisco 2002. Смотри также: http://www.starhawk.org
9. Albert, Michael, Participatory Economics (Verso, 2003). Смотри также: http://www.parecon.org
10. Avineri, Shlomo.
The Social and Political Thought of Karl Marx. (London: Cambridge University
Press, 1968)
11. Смотри: The Murray Bookchin Reader, edited by Janet Biehl (London: Cassell 1997). Смотри также веб-сайт Института социальной экологии: http://www.social-ecology.org
12. Больше информации о форумах
"Жизнь после капитализма" ищи на: http://www.zmag.org/lacsite.htm
Текст статьи
по-английски:
"Anarchism, or The Revolutionary Movement
of The Twenty-First Century" David Graeber and
Andrej Grubacic
(http://www.dissidentvoice.org)
http://info.interactivist.net/node/2590
Первая публикация на русском языке состоялась по адресу:
http://www.russia.indymedia.org/front.php3?article_id=6796&group=webcast