шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

  

                                             К Р И В О Е    З Е Р К @ Л О 

  

                        # 14   *   Виртуальный  пресс-дайджест   *   июнь 1998

  

                           ---  Радикальные  движения  глазами  масс-медиа  ---

  

                                 СПЕЦ-ВЫПУСК: К 30-летию Красного Мая

  

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

В  НОМЕРЕ:  Лучшую женщину Франции зовут Революция. В 1968-м ею пытались овладеть все движения  *  Безумный день… или нерожденная революция  *  Молодые французы миролюбивей радикалов 1968 года  *  И дольше длится век  *  Революция троечников  *  "Je ne regrette de rien"  *  «Буза» или бунт?  *  Мятежный май Латинского квартала  *  Майское потрясение  *  Изрубили эти детки очень многих на котлетки  *  Народная республика Беркли  *  Горячий май 1968-го  *  Коммунисты - назад!  *  Революция нового типа  *  Как брали Бастилию Канна  *  Майские новости

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

 

Автор: Андрей ГРАЧЕВ

Дата: 19980427

Заголовок: Лучшую женщину Франции зовут Революция. В 1968-м ею пытались овладеть все движения

Источник: Новая газета-Понедельник, Москва

Текст:

 

Новейшая история, Париж

 

Чем ближе май, тем жарче в Париже. Правда, не на улице, где, перекрыв все рекорды ненастья, беспрестанно льют дожди и стоит по-осеннему промозглая погода, а на телеэкранах. Там горят перевернутые машины, дымятся баррикады, воют полицейские сирены, и боевые порядки национальных гвардейцев, уворачиваясь от летящих в них камней, идут на штурм Сорбонны и театра Одеон. Париж и вся Франция готовятся отметить тридцатилетие мая 1968 года.

 

30 лет спустя

 

Кадры кинохроники тех лет перемежаются выступлениями главных героев Событий - тех, кто находился в буквальном смысле слова по разные стороны баррикад: студенческих вожаков, профсоюзных лидеров, префекта Парижа, министров правительства Помпиду. Как и тридцать лет назад, в фокусе внимания три мушкетера майских событий, возглавлявшие многотысячные студенческие демонстрации, - Даниэль Кон-Бендит, Жак Соважо, Ален Жейсмар.

 

Не поблекшая за минувшие годы рыжая шевелюра "красного Дани", непременного участника почти всех нынешних дебатов, воспринимается то ли как отблеск прежних социальных боев, то ли как Вечный огонь у мемориала их жертвам.

 

По словам одного из бывших активистов студенческого движения той революционной эпохи Жака Бейнака, ритуальные поклоны в сторону событий тридцатилетней давности слишком напоминают церемонию официальных похорон.

 

Что же, кроме рубцов на памяти и кадров кинохроники, осталось от беспримерной парижской маевки? Неужели только майка с номером 68, в которой каждую неделю играет в футбол со своими уже немолодыми сверстниками депутат Европарламента от Германии Даниэль Кон-Бендит?

 

Маевка, тусовка, бордель, балаган или революция?

 

Поначалу маю 68-го надавали уйму определений. Его называли бунтом и новой французской революцией, еще одной Парижской коммуной и коллективным помешательством, политическим землетрясением и психодрамой. Левацкие лидеры определяли его как восстание, профсоюзные вожди величали маем пролетариев. Рассвирепевший от учиненного студентами беспорядка де Голль, вынужденный прервать официальный визит в Румынию, назвал происходившее в Париже борделем и балаганом. Позднее ему, по-видимому, пришлось изменить данную сгоряча оценку.

 

Хорош балаган! Невиданные по масштабам со времен Народного фронта массовые демонстрации сотен тысяч человек. Около шестидесяти уличных баррикад, сложенных из вывернутых из мостовой булыжников, перевернутых машин, фонарных столбов, заборов и вернувших Париж в эпоху революции 1848 года. И, наконец, ни с чем не сравнимая десятимиллионная всеобщая забастовка, парализовавшая Францию на две недели: остановился транспорт, не работали почта, банки, учреждения...

 

Бой последний или бой первый?

 

Споры политиков и социологов, а теперь уже и историков о том, что же все-таки знаменовали собой указанные "события", продолжаются. Демонстранты 68-го шли по улицам Парижа под красными знаменами, с пением "Интернационала". Однако для подавляющего большинства "последний и решительный бой" был на самом деле первым - политическим крещением. Почти все они были единодушны в том, что осуждали и отвергали: американскую войну во Вьетнаме, "преступления империализма", социальную несправедливость и "репрессивную власть" государства. Но лишь немногие могли сформулировать то, чего хотели.

 

Перечислить конкретные требования, выйти за рамки общих призывов сокрушить капитализм, перестроить "на новых началах" несправедливое общество и ускорить "приход будущего" не были способны и самостийные лидеры движения. В наследство от мая остался живописный эпос парадоксальных призывов вроде "Запрещено запрещать", "Будьте реалистами - требуйте невозможного!" или "Считайте ваши желания действительностью". И, увы, почти ни одного политически связного текста. Не считать же конечной целью этого общенационального подъема, не поддающегося никакой классификации и сопоставимого лишь со стихийным явлением, вымученный на переговорах между премьером Помпиду и профсоюзными лидерами компромисс об очередном повышении заработной платы и сокращении рабочей недели.

 

Конечно, неспособность тогдашних вожаков ввести майское половодье в политические берега во многом объяснялась исключительной пестротой и разноречивостью позиций тех, кто пытался выступать от его имени. Анархисты, троцкисты, маоисты, ситуационисты, а на последнем "пролетарском" этапе и коммунисты наперебой предлагали участникам "событий" свои программы, лозунги и знамена. В конечном счете все они оказались в положении зрителей, машущих флажками с обочины дороги проплывающему мимо них "железному потоку".

 

Охотно и громогласно декларируя свой антиимпериализм, размахивая Портретами Че Гевары, Маркса, Мао, Ленина и Троцкого, майские инсургенты не Забывали напоминать, что они были в такой же степени антикоммунистами, точнее говоря, антисталинистами, как и антикапиталистами.

 

Досаждавшего всем смутьяна Кон-Бендита генерал де Голль в сердцах Обозвал "немецким евреем". По приказу деголлевского министра образования Пейрефита ректор Сорбонны выгнал его из кабинета, прервав едва начавшиеся переговоры, а министр внутренних дел, дождавшись, когда "красный Дани" выедет на несколько дней в Германию, запретил ему возвращаться во Францию. Тогда к многочисленным политическим лозунгам, разделявшим парижских демонстрантов, добавился еще один, который их всех объединил: "Мы все немецкие евреи!"

 

Интернационалист Жорж Марше, не имевший права (как наместник Карла Маркса на французской земле) обличать "немецкого еврея", обозвал Кон-Бендита "немецким анархистом и провокатором", а подконтрольное коммунистам руководство Всеобщей конфедерации труда объявило нежелательным его присутствие во главе единой студенческой и профсоюзной демонстрации в период всеобщей забастовки. Однако, несмотря на обоюдную неприязнь политических соперников, мощь общенародного подъема в майские дни 1968 года была столь велика, что "нежелательный" Кон-Бендит оказался-таки в одном ряду с ненавистными ему "сталинскими подонками".

 

МММ-68: Маркс, Мао, Маркузе

 

Пытались осмыслить это беспрецедентное социальное явление и профессиональные мыслители. Жан-Поль Сартр, поверивший, что дожил до эпохи парижских Советов и французской "культурной революции", облачившись в китайскую ватную робу, раздавал маоистские листовки рабочим у проходной завода "Рено". Еще не перешедший тогда в ислам Роже Гароди спорил на заседании политбюро французской компартии с Жоржем Марше и называл студентов "новыми пролетариями", становящимися главной революционной силой в обществе, в котором наука вытесняет индустрию.

 

Но главным авторитетом для новых левых конца 60-х стал пришедший на Смену "устаревшему" Марксу Герберт Маркузе, сформулировавший концепцию Конфликтов постиндустриального общества, которые вызываются не драмами бедности и нищеты, а стрессами изобилия. Однако и эта казавшаяся тридцать лет назад убедительной версия необъяснимого извержения майского вулкана за прошедшие годы не нашла подтверждения.

 

Социальные конфликты в западном обществе продолжаются и по сей день. Но связаны они, как правило, не с маркузианским изобилием, которое, как выяснилось, не устраняет неравенства, а, увы, с навязшими в зубах марксовыми предостережениями насчет бесчеловечности безработицы, аморальности капитала и разрушительного воздействия на общество феномена отчуждения личности. В очередной раз лукаво подмигивающая нам история распорядилась таким образом, что тридцатилетие майских событий 1968 года совпадает со 150-летием появления "Коммунистического манифеста".

 

Революция закрыта. Все ушли в отпуск

 

Закончилась майская революция так же неожиданно и необъяснимо, как и началась. Скорее всего, это произошло из-за суммы причин. А может быть, все объясняется тем, что наступил июнь и с ним пришло время отпусков. Ведь даже революционеры имеют право на отдых...

 

И все же, хотя немало воды утекло в Сене за эти годы, постарели, полысели, ушли в бизнес, пришли во власть и избрались в Европарламент "шестидесятивосьмилетки", мало кто поручится сегодня, что бесподобный и до конца не разгаданный парижский май окончательно ушел в историю.

__________________________

 

Дата: 19980427

Заголовок: БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ ИЛИ...... НЕРОЖДЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Источник: Московский комсомолец

Текст:

 

1 мая 1968 года в Париже не выделялось ничем, кроме холодного по-осеннему дождя. Левые партии и профсоюзы провели привычно мирную маевку под привычно антиправительственными лозунгами. Рейтинг президента де Голля (согласно полуофициальным источникам) был стабилен, дипломаты напряженно готовились к сенсационным переговорам между США и Вьетконгом, намеченным на 10 мая.

 

Социологический факультет университета в парижском пригороде Нантерре всегда выделялся засильем левых. Социологи - люди ультрамодной тогда профессии - читали и почитали Маркса и Мао, Тольятти и Тореза. 23-летний лидер нантеррских анархистов Даниэль Кон-Бендитт направо и налево призывал к активным действиям. 2 мая студенты начали с митинга, быстро переросшего в настоящий бунт. Преподаватели были изгнаны, факультет закрыт, студенты вышли на улицы.

 

Так тридцать лет назад в Европе началась революция.

 

Резкость термина может удивить, но на нем придется настоять. На излете 60-х Европа оказалась между молотом советского коммунизма и наковальней оправившегося от военных и послевоенных лишений западного "общества потребления". Вьетнам и Вудсток стали рубежами для поколения "бэби-бумеров" (родившихся в период демографического бума конца 40-х). Рок, наркотики, пацифизм - вот иконы тех, кто решил изменить мир под черными и красными знаменами...

 

То, что в первых рядах разрушителей старого порядка оказался не передовой, согласно ленинскому учению, класс - рабочие, а хилая интеллигенция, не случайно. Студенты для Европы - катализатор и реактив, дрожжи любых потрясений, от пивных бунтов до цареубийств. Еще в середине XVIII века в Нижней Саксонии слово "студент" на местном жаргоне означало "еретик, вольнодумец". А четырьмя столетиями ранее прево Парижа запретил студентам Сорбонны "пить и веселиться после захода солнца, кроме праздничных дней", поскольку каждодневные гуляния с песнями "мешают доброму сну честных горожан". Молодые немцы, французы, голландцы охотно участвовали во всевозможных бучах, обычно на стороне городов против феодалов. При этом находились на особом положении. Когда германский император и испанский король Карл V захватил фламандский Антверпен после длительной осады, то пощадил всех защищавших цитадель студентов, дав им возможность возобновить занятия при новой власти. К чести студентов, они учиться в оккупированном городе отказались.

 

Российским же студентам никогда не жилось особенно свободно. Некоторые послабления наступили лишь после кончины императора Николая I. Весной 1860 года состоялись первые массовые выступления российского студенчества: знаменитая "Дрезденская битва" с полицией около московской гостиницы "Дрезден". Как пишет современник, "для некоторых студентов это закончилось не только исключением из университета, но и заключением в крепость". Передовые идеи, будь то утопизм, анархизм или марксизм, быстрее всего проникали именно в студенческую среду. Студентами были Андрей Желябов, убийца Александра II Гриневицкий. Изрядный общественный резонанс вызвали студенческие волнения в январе 1901-го и феврале 1902 года. Итогом этих демонстраций стал арест более 500 студентов различных учебных заведений. Об участии учащейся молодежи в трех русских революциях говорить излишне.

 

Победа большевизма поставила жирный крест на любых формах социальной активности, в том числе и студенческой. Впрочем, Солженицын пишет о нескольких подпольных организациях молодежи, действовавших до и после войны. В условиях животного страха, которым была охвачена вся страна, само участие в какой-либо организации кроме Осоавиахима было уже почти подвигом.

 

... Социологический факультет в Нантерре был закрыт, и беспорядки переместились в Латинский квартал, в Сорбонну. Ректор вызвал полицию. Впервые за время существования университета в него вошли вооруженные люди. Около двух тысяч студентов сопротивлялись усиленным подразделениям сил безопасности. В результате почти 600 человек были арестовано, а Сорбонна опечатана. Президент де Голль отреагировал спокойно: "Несколько плохих студентов, которые боятся экзаменов". Это было неправдой. Генерал лгал сам себе: Франция, поднятая им с колен, больше не хотела жить по меркам кондового деголлевского патриотизма. В течение следующей недели Париж был парализован. Правительство пыталось добиться определенности от главы государства, но президент по-прежнему настаивал, что ничего особенного не происходит. 10 мая наступила развязка. Ночью полиция начала штурм баррикад. Итог пятичасового кошмара был невесел: свыше 360 раненых (из них 32 - тяжело), свыше 450 арестованных, почти 200 сожженных автомобилей. Формально мятеж был подавлен, фактически это было лишь началом: революция выплеснулась за пределы Латинского квартала.

 

Весна 1969 - май 1970-го: серия терактов и стычек с полицией, устроенных французской студенческой организацией "Пролетарская левая". Апрель 1969-го: отставка президента Франции Шарля де Голля - едва ли не единственное политическое достижение революции. Май 1969-го: крупнейший на тот момент в истории Франции 100-тысячный митинг под девизом "Молодежь обвиняет капитализм", закончившийся, как обычно, погромами и потасовками. Ноябрь 1969-го: захват группой студентов знаменитого острова-тюрьмы Алькатрас в поддержку борьбы коренного населения Америки (национальной гвардии удалось выбить оттуда бунтовщиков лишь в мае следующего года). 4 мая 1970-го: восстание в Кентском университете (США), во время подавления которого четверо студентов были убиты агентами ФБР. 27 мая того же года: вновь баррикадные бои в Латинском квартале Парижа, в которых принимало участие около двух тысяч студентов.

 

К середине 1970-го боевой дух молодежи начал спадать. Собственно, началом конца Великой европейской революции стало 23 августа 1968-го: звериное рыло коммунизма высунулось из башни "Т-34" на Вацлавской площади и быстро проветрило начиненные левыми идеями мозги молодых европейцев. Диагноз наиболее точно поставил Бертолуччи в "Стратегии паука", сделав главным героем фильма о партизанах-антифашистах... агента муссолиниевской охранки, казнь которого товарищи ради чистоты идеи превращают в героическую гибель. "Двойная игра" героев Нантерра, застрявших, к счастью, на полпути от моррисоновского The End до "Интернационала", спасла Европу от угрозы куда более реальной, чем ракеты СС-20, чья боевая мощь, как выяснилось позже, была чистейшей воды липой.

__________________________

 

Автор: ОЛЕГ БЕРГАЗОВ, Париж

Дата: 19980508

Заголовок: Молодые французы миролюбивей радикалов 1968 года

Источник: Русский телеграф, Москва

Текст:

 

Молодые французы миролюбивей радикалов 1968 года

Однако подростки не прочь постоять на баррикадах и попробовать слезоточивого газа

 

"Хотели бы вы пережить майские события 1968 года?" - такой вопрос был задан недавно Французским институтом общественного мнения сегодняшним молодым людям. Более половины (54%) опрошенных от 18 до 30 лет ответили отрицательно. Правда, среди тех, кому еще не исполнилось 20 лет, и среди сторонников левых политических партий энтузиастов оказалось больше – встать на баррикады и попробовать слезоточивого газа готовы около 55% молодых людей. Это гораздо больше, чем во время самих майских событий, в которых приняли активное участие только около 16% активного населения.

 

В эти дни Франция вспоминает события, которые еще не получили окончательного объяснения, но в жизни общества изменили многое. Первое поколение французов, не знавшее ни войны, ни безработицы, было очень многочисленным: с 1946 по 1965 год родилось 17 миллионов человек. 60-е годы были временем экономического подъема, безработица практически отсутствовала. Количество студентов возросло с 200 тысяч в 1958 г. до 500 тысяч в 1968 г. А система высшего образования была допотопной: старые, обветшавшие аудитории, старые методы обучения. С 1960 по 1988 год стало в три раза больше и преподавателей, среди которых было много молодых, чувствовавших себя гораздо ближе к студентам, чем к "мэтрам", считавшим, что "дело студента - молча слушать и запоминать". Еще более древние правила действовали в университетских городках - девушки имели право заходить в мужские общежития (и то только с 1965 г.), но студентам к подругам вход был воспрещен.

 

Основная масса французского студенчества в 60-е годы особо политизирована не была. Хотя довольно активно действовали немногочисленные маоистские, троцкистские и прочие левые группировки. Появились комитеты противников американской войны во Вьетнаме. Но если в политическом плане о единстве французского студенчества говорить было трудно, то в культурном отношении у тогдашней молодежи было гораздо больше общего: джинсы, футболки, мини-юбки, нелюбовь к галстукам, удлинение причесок, рок- и поп-музыка, Битлз, Роллинг Стоунз, Боб Дилан. Все это давало чувство принадлежности к какой-то Новой мощной общности с иными ценностями, чем традиционные ценности "старого мира".

 

20 марта противники вьетнамской войны проводят акцию против парижского бюро "Америкэн экспресс". Разбита витрина, полиция задерживает несколько активистов "Комитета Вьетнам". Через два дня на факультете Сорбонны в парижском пригороде Нантер устраивается митинг протеста, студенты занимают здание администрации, организуется "Комитет 22 марта". Во главе его - Даниэль Кон-Бендит, один из будущих лидеров майских событий, Получивший прозвище "красный Дани".

 

Студенческие выступления в Нантере не прекращаются до начала мая, когда декан Пьер Граппэн объявляет о закрытии факультета на неопределенное время. В главном здании Сорбонны в Латинском квартале вспыхивает в этот же день быстро потушенный пожар. На следующий день, 3 мая, во дворе филологического факультета Сорбонны проходит митинг протеста, в котором принимают участие около 400 студентов. Декан Сорбонны Жан Рош обращается к префекту Парижа с просьбой направить полицию для восстановления порядка. Полиция прибывает, когда митинг практически закончен. Тем не менее полицейские врываются во двор Сорбонны и начинают арестовывать студентов и грузить их в полицейские машины. Полиция на территории университетов не появлялась во Франции уже несколько столетий - со времен Франсуа Вийона.

 

В ветровое стекло полицейской машины кто-то бросает булыжник, ранен полицейский. Полиция применяет дубинки, чтобы разогнать собравшихся на соседних с Сорбонной улицах несколько тысяч человек, причем достается и случайным прохожим, и людям, сидящим на террасах кафе. Молодежь разбирает булыжные мостовые. Более ста человек ранено, 596 арестовано. Порядок восстановлен только поздно вечером. Следующие манифестации начинаются 6 мая, когда становится известно, что четверо участников предыдущей демонстрации приговорены к тюремному заключению. Появляются первые баррикады, ранено 50 человек, более 450 арестовано. Начинаются беспорядки в провинциальных университетах. В Париже уличные бои студентов с полицией продолжаются. Начинаются, но прерываются переговоры студентов с правительством.

 

11 мая к движению присоединяются профсоюзы, призывающие к проведению 13 мая однодневной всеобщей забастовки. Рабочие начинают занимать заводы. В начале третьей недели мая Франция полностью парализована: не работает общественный транспорт, не хватает бензина, в банках и сберкассах кончаются наличные деньги, встревоженные домохозяйки начинают запасать сахар, рис, макароны и т.д., на тротуарах скапливаются груды мусора.

 

А что же власти? Вначале студенческие выступления всерьез не воспринимаются. Ни генерал де Голль, ни премьер-министр Жорж Помпиду не отменяют своих зарубежных поездок. Первый совершает визит в Румынию, второй - в Иран и Афганистан. Власти некоторое время делают упор на чисто репрессивные меры. Так, Даниэля Кон-Бендита выдворяют из Франции (родившийся во Франции, он позже принял германское гражданство). Студенты отвечают мощной забастовкой. Профсоюзы во главе с прокоммунистической Всеобщей конфедерацией труда выдвигают свои требования, в том числе о повышении минимальной зарплаты и расширении прав профсоюзов на предприятиях. Коммунистическая партия вначале осуждает студентов: Жорж Марше называет их лжереволюционерами, а "красного Дани" - "немецким анархистом". Но вопрос о захвате коммунистами власти не стоит.

 

По воспоминаниям некоторых руководителей ФКП и бывших советских дипломатов, коммунисты практически ежедневно консультировались с советским руководством, которое считало, что генерал де Голль - лидер достаточно дружественный и настроенный антиамерикански, а поэтому способствовать его свержению себе дороже: неизвестно, кто станет новым французским президентом. Основная инструкция из Москвы была: де Голля не трогать, а ситуацию использовать для укрепления влияния среди рабочих и сближения с официальными властными структурами.

 

Бывший в то время главой DST (французской контрразведки) Жан Роше утверждает, что майский бунт был делом рук таинственной организации Триконтиненталь, созданной в 1966 году на Кубе для координации революционных действий в разных странах. Роше, по его словам, предлагал правительству принять превентивные меры, но власти опасались, что эти меры могут быть восприняты как провокация, и решили ждать. Самым опасным днем, по утверждению бывшего шефа DST, было 28 мая, канун крупной демонстрации, организованной ФКП и ВКТ. По информации контрразведки, были уже созданы вооруженные группы, готовившиеся к захвату правительственных зданий. Жорж Помпиду согласился в этот день дать разрешение на подтягивание к Парижу танков, которые были сосредоточены в пригороде Иси-ле-Мулено. DST знала, что советское руководство сомневается, смогут ли коммунисты удержать власть в случае ее захвата. Ведь Франция как-никак территория НАТО.

 

В конце мая на фоне непрекращающихся столкновений студентов с полицией И забастовок начинаются переговоры между правительством, профсоюзами и работодателями. Требования профсоюзов по повышению зарплат и сокращению рабочего времени правительство удовлетворяет, но рабочие заводов "Рено" соглашение не принимают. По всей Франции 9 миллионов бастующих продолжают занимать заводы и фабрики.

 

29 мая генерал де Голль покидает Париж и тайно отправляется в Баден-Баден, где встречается с генералом Массю, командующим французскими войсками в Германии. Появившиеся в последнее время воспоминания свидетельствуют о том, что генерал, уже мало чем руководивший в стране, всерьез подумывал об отказе от власти. Но, посмотрев на положение издалека и получив заверения генерала Массю в том, что в случае необходимости Париж будет быстро взят его частями, де Голль вернулся в столицу и на следующий день выступил с твердым заявлением: в отставку я не уйду, премьер-министра менять не буду, Национальное собрание с сегодняшнего дня распущено. После заявления генерала в столице, уставшей от месяца беспорядков, проходит крупнейшая демонстрация в поддержку де Голля. На Елисейских полях собираются от 500 до 800 тысяч человек.

 

Это практически завершение "неудавшейся революции 68-го". На следующий День на бензоколонках появляется бензин, а в правительстве происходят перестановки. Хотя отдельные студенческие выступления продолжаются еще пару недель, кризис миновал. На парламентских выборах 29-30 июня голлисты одерживают убедительную победу.

 

За все время столкновений и забастовок во Франции погибло пять человек: комиссар полиции, двое рабочих, лицеист и молодой человек, из любопытства оказавшийся на баррикадах.

 

ОЛЕГ БЕРГАЗОВ, Париж

__________________________

 

Автор: АНДРЕЙ ГРАЧЕВ

Дата: 19980505

Заголовок: И ДОЛЬШЕ ДЛИТСЯ ВЕК

Источник: Московские новости

Текст:

 

У каждого века свой Год Великого Перелома. Не тот, что в "Кратком курсе", а год, в котором, как в линзе, сходятся в пучок главные противоречия эпохи и увеличиваются, разрастаясь до масштабов символов, события повседневной жизни. Для ХХ века, по крайней мере его второй половины, таким стал 68-й.

 

Трудно поверить, что в рамки одного года могли вместиться такие "судьбоносные" события, как весеннее фиаско США во Вьетнаме и подавление советскими танками "Парижской весны", обозначившее исторический тупик реального социализма. Культурная революция Мао и геноцид в Биафре с так никогда и не подсчитанными миллионами жертв. Ритуальные олимпийские празднества в Мехико и там же варварский расстрел студенческой демонстрации. И еще демонстрации студентов - от Беркли и Вашингтона до Западного Берлина и Токио. И новые жертвы политического насилия, среди которых два выдающихся американца - Мартин Лютер Кинг и Роберт Кеннеди. И ко всему этому  парижский Май 68-го. Загадочное, до сих пор до конца не расшифрованное, почти стихийное явление - то ли несостоявшаяся революция.

 

С одной стороны, майские события в Париже действительно носили признаки классической революции: сотни тысяч людей в колоннах антиправительственных демонстраций, парализованная страна, миллионы забастовщиков, наконец, баррикады на улицах, горящие автомобили, яростные столкновения студентов с полицией, красные знамена и "Интернационал", как бы сменивший национальный гимн "Марсельезу". И в подтверждение того, что все это не шутки, - очевидная растерянность и даже паника властей, конфликт между сторонником политического решения путем переговоров премьером Помпиду и генералом де Голлем, колебавшимся в майские дни между желанием отдать полиции приказ стрелять, устроив тем самым Тяньаньмынь в Латинском квартале, и готовностью отречься от своего поста, подобно Николаю II в феврале 17-го.

 

И в то же время, несмотря на внешние приметы революции, Май явно не вписывался в каноны, установленные 1789 годом или Октябрем 1917-го. И это не суждение задним числом: раз власть устояла, значит, событие на титул революции не тянет, максимум на мятеж. Ведь известно: "Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе". С капризным парижским Маем все наоборот. Он не победил, потому что не ставил перед собой такой примитивной цели, как власть, еще одно взятие Бастилии. А какая же революция без решения этого "главного", по Ленину, вопроса?

 

И еще одно прегрешение майских "псевдореволюционеров" – так уничижительно назвала левацких студенческих лидеров в первые дни мая коммунистическая "Юманите", - их неготовность к жертвенности, к тому, чтобы "как один" умереть за это, погибнуть ради прекрасного будущего. Целью майских революционеров была пусть неясная, но "другая жизнь". На роль новых парижских коммунаров они не претендовали - никто не хотел умирать ради свободы, ее пытались превратить в образ жизни. Но, может быть, несмотря на все эти особенности, или, наоборот, благодаря им, Май и стал настоящей революцией, только не из позапрошлого и не из начала нынешнего века, а из будущего? Революцией не для свержения режима или правительства, а ради освобождения прежде всего ее собственных участников. Революцией сознания - самой непростой и самой основательной.

 

И все же поражение или победа? И как их отличить? Один из парадоксов Майского движения в том, что, уклонившись, несмотря на словесный радикализм лозунгов, от фронтального столкновения с государством и проиграв на политическом поле, де Голь остался у руля, забастовку свернули подконтрольные коммунистам профсоюзы, влияние леваков в университетах резко пошло на убыль - оно как бы обтекло политические структуры и захватило плацдармы в тылу общества: сфере сознания, культуры, нравственности, образе жизни. Да и сами "пораженцы" майских событий тридцать лет спустя отнюдь не выглядят пострадавшими. Бывшие троцкисты, маоисты, геваристы возглавляют министерства, банки и международные концерны и успешно управляют системой, которую грозились сокрушить в Мае 68-го.

 

Буйный "красный Дани" Кон-Бендит - депутат Европарламента, его "коллега" по революционному триумвирату той эпохи Ален Жейсмар от имени правительства увещевает забастовщиков. Да и за пределами Франции поколение 68-го отнюдь не в загоне. "Отсидевшийся" от призыва на вьетнамскую войну Клинтон засел в Белом доме, а радикальный лидер молодых немецких социалистов Герхард Шредер готовится сменить Коля. Кто кого одолел? "Псевдореволюционеры" подчинили себе систему или власть переварила их? А может быть, верх взял абсолютный победитель - возраст, и революционный конфликт детей и отцов банально разрешился превращением первых во вторых.

 

Однако перелом 68-го не хочет срастаться. Память о нем до сих пор бередит раны его ветеранов, будоражит их совесть и заставляет новые поколения детей бросать вызов конформизму отцов. Но хотя и сейчас улицы Парижа то и дело заполняют демонстранты, лицеисты оккупируют аудитории, а полиция водометами разгоняет профсоюзных пикетчиков, 98-й не спутаешь с 68-м. И не только потому, что нет красных знамен, а у демонстрантов другие лозунги: в эпоху СПИДа никто не требует сексуальной свободы, а страх перед безработицей заставил забыть о девизе "Отменим репрессивный труд". Дело, видимо, в том, что 68-й был не только годом Протеста, но и праздником Надежды. Веры в то, что другой мир возможен. В виде свободного от отчуждения и от империализма мирового сообщества или даже социализма с человеческим лицом. "Беги, товарищ, за тобой гонится старый мир!" - предостерегали плакаты Мая. За прошедшие годы те, кто пережил 68-й год на Западе и на Востоке, узнали, что старый мир может поджидать их впереди. Значит ли это, что от него невозможно убежать?

__________________________

 

Автор: САВВА ВОРОНОВ

Дата: 19980512

Заголовок: Революция троечников

Источник: Журнал Коммерсантъ-Власть, Москва

Текст:

 

30 ЛЕТ НАЗАД, В МАЕ 1968 ГОДА, НА ПАРИЖСКОЕ УЛИЦЫ ВЫШЛА СТУДЕНЧЕСКАЯ МОЛОДЕЖЬ. КАЗАЛОСЬ, ЧТО ЭТО ВЫСТУПЛЕНИЕ ПЕРСПЕКТИВНОЙ И НАИБОЛЕЕ ОБРАЗОВАННОЙ ЧАСТИ ОБЩЕСТВА. ОКАЗАЛОСЬ, ЭТО БЫЛ БУНТ МАЛОГРАМОТНОЙ И НЕКУЛЬТУРНОЙ ПОСРЕДСТВЕННОСТИ.

 

Еели и можно говорить о событиях мая 1968 года как о революции, то исключительно как о революции адреналина и тестостерона. Никто из участников тех событий не отдавал себе отчета в том, чего он действительно хочет, но зато каждый прекрасно знал, чего он не хочет - 9-часовых лекций, строгих экзаменов, дисциплины и профессоров, которые имели наглость разгуливать в мантиях, в то время как студенты носили джинсы. Молодежь требовала свободы. Но не той свободы, которая рождается из ясного понимания неизбежности баланса прав и обязанностей и требует личной ответственности, а свободы в том виде, в каком ее понимают в младших классах, то есть свободы делать что хочется. Студенты, которые в мае 1968 года сбились в толпы и устроили баррикадные бои в центре Парижа, так и не поднялись выше этого уровня. На улицы вышли те, кто считал, что насыщенная учебная программа и строгие требования в университетах мешают им наслаждаться жизнью и молодостью. О каких в этой пропитанной марихуаной атмосфере социальных альтернативах могла идти речь? Какую философию общественного устройства могли предложить троечники и бездельники, балующиеся "травкой" маменькины сынки? Гошизм?

 

Господствующая идеология мая 1968 года стала смесью агрессивного бланкизма, троцкизма, нигилистического анархизма, маоизма и наивного утопизма. Свобода - это свобода дебоша, а культура - это культура отрицания. Кумиры молодежи 60-х, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, положили жизнь на разоблачение скопидомства и пошлой мещанской морали буржуазного общества, но не предложили взамен ничего, кроме становящейся со временем все более банальной "Тошноты" и своего странного, весьма условного брака.

 

Ненависть к обществу потребления, совершенно непонятная нынешнему поколению, тем более поколению, пережившему социализм, пронизала всю молодежную субкультуру, сформировавшуюся в 60-х годах. Причина этой ненависти - недемографический взрыв, вызванный послевоенным всплеском рождаемости, как принято думать, а серьезные изменения в социальной структуре западного общества, происшедшие в 50-60-е годы. Наступила новая эпоха в развитии западной демократии - эпоха новой охлократии.

 

В послевоенное двадцатилетие так называемый средний класс занял в обществе лидирующее положение. Именно в 60-е годы происходит взрыв масскультуры - основная часть общества начинает исповедовать странную смесь взглядов, которую нельзя назвать ни пролетарской, ни буржуазной, ни вообще какой бы то ни было. Это просто взгляды безответственной и малокультурной толпы. Она-то и вышла на улицы Парижа 30 лет назад.

 

Студенческая фаза революции продлилась всего 10 дней - с 2 по 12 мая. Лозунг "Будьте реалистами, требуйте невозможного!" не был понят. Напротив, Лозунг "Запрещено запрещать!" был поднят над баррикадами. Общество довольно Быстро преобразилось. Оно стало более демократичным, но и более глупым, развязным и примитивным. Реформой высшей школы современная Европа вряд ли может гордиться. Студенты начали участвовать в управлении, каждый университет ввел свою программу - начался хаос. Облегчение условий учебы породило феномен дипломированной глупости. Качество образования упало.

 

Но малокультурной и необразованной посредственности жить стало легче. Пожалуй, это и есть одно из важнейших достижений мая 1968 года.

__________________________

 

Дата: 19980512

Заголовок: "Je ne regrette de rien"

Источник: Журнал Коммерсантъ-Власть, Москва

Текст:

 

В том, что многие участники парижского восстания стали потом вполне преуспевающими бизнесменами, ничего удивительного нет. Удивительнее другое: некоторые из них так и остались при своих левых настроениях. С Полем Дегре, официальным представителем COBATY International в России, беседует корреспондент "Ъ" Марианна Синичкина.

 

- Каким вам сейчас вспоминается 68-й год?

 

- События 68-го развивались на фоне ощущения кажущегося благополучия, но застоя в обществе. Было чувство, что выразить себя в социальном плане невозможно. Большую роль сыграли тогда путешествия. Побывав в Мексике в 64-ом, я понял, что такое общественное противостояние; в 65-ом в Штатах наблюдал битников и расовые беспорядки.

 

Масштаб событий мая 68-го превзошел все наши ожидания. Это были поразительные дни: дебаты, баррикады, секс, демонстрации... Основную массу бунтарей составляла молодежь из так называемых хороших семей. Мы сразу заняли кабинет директора. Две недели не спали - шли постоянные дискуссии, тогда мы впервые побывали на заводах, увидели настоящих рабочих. В академии по углам целовались парочки, кое-кто покуривал "травку", по коридорам бродили подозрительные типы, иногда совсем пожилые люди, потом появились и полицейские в штатском.

 

- Но где же здесь политика?

 

- Сперва ее и не было. Но мы в конце концов примкнули к левым экстремистам - кто к троцкистам, кто к анархистам. Потом стало очевидно, что такая левизна неэффективна. Как говорили в то время, двое левых – это общественное движение, трое - раскол.

 

- Левые идеи по-прежнему привлекательны для вас?

 

- Вы ставите вопрос слишком узко. Если говорить о динамике современного развития, по крайней мере, для Франции, уместно упомянуть не только о делении на левых и правых (то есть противопоставлении идеи солидарности идее элитаризма), но и о противостоянии прогрессивных и консервативных сил в обществе. Это вечный спор между приверженцами прогресса, с одной стороны, и ностальгии - с другой. Этими противоречиями пронизано все наше общество. Голлисты, например, - хотя и правая, но, безусловно, прогрессивная партия, а социалисты - хоть и левые, но консерваторы. Мне близка идея солидарности, можно сказать, что в душе я остался левым, хотя и являюсь убежденным приверженцем прогресса.

 

- А что теперь стало с поколением 68-го года?

 

- Да то же, что и всегда. Оно разошлось по всем слоям общества. Забавно наблюдать, как два участника событий тех лет, два бывших революционера, борются теперь за свои права по разные стороны баррикад, потому что один - предприниматель, другой - наемный работник. Предпринимателей, прошедших школу 68-го года, переспорить за столом переговоров очень сложно.

 

- Возможно сейчас повторение того мая?

 

- Думаю, что нет. Сейчас у власти находятся люди - кстати, многие из них были участниками событий 68-го года - гораздо более изощренные в политическом плане, чем тогда. Безусловно, в обществе все глубоко неудовлетворены, однако социального единения нет, как в 68м. Сейчас эпоха оголтелого индивидуализма. Это играет на руку правым. Наш, так сказать, экономический кризис проходит под вполне консервативным лозунгом "Спасайся кто может!". Это очень отрицательно сказывается на прогрессивных тенденциях в обществе и идет лишь на пользу как крайне правым, так и крайне левым.

 

- Каковы основные результаты революции 68-го?

 

- Самое существенное - это смена логики запретов на более открытое, плюралистическое мировоззрение. У нас в архитектурном после 68-го в учебный план включили наконец Ле Корбюзье и советский конструктивизм (раньше мы не выходили за рамки академизма). Но ничего окончательного в этой области не бывает. "Продолжим борьбу!" - выкрикивали тогда демонстранты.

 

- Разве примера СССР недостаточно, чтобы навсегда отказаться от левых идеалов?

 

- Как это навсегда? Навсегда в политике не бывает. Да, аура СССР сильно поблекла задолго до его распада. Но и в истории СССР были разные периоды.

Какой из них вы имеете в виду? И потом, какого хрена вы так упорно отождествляете СССР елевыми идеалами? Левые идеалы, слава Богу, не сводятся к тому, что было у вас. И потом, что можно противопоставить монополизации мировой экономики, как не левую мечту о лучшем? Каково будет будущее, сказать трудно, такие вещи декретом не устанавливаются, оно должно выстроиться снизу путем использования тех ресурсов, которые сейчас разбазариваются впустую. Общество по типу пчелиного улья, где каждый сидит в своем гетто,- та модель, к которой сейчас пришли в Штатах,- малопривлекательно для европейцев. Мы за более открытое и более культурное общество.

 

- Почему вы покинули ряды французской компартии?

 

- Я вступил в ФКП после 68-го года. Надо было объединить усилия рабочего класса и интеллигенции. Я узнал многих ее членов - интеллектуалов, рабочих. Мы много спорили, многое совершили и все это делалось с душой. Это было В какой-то степени выходом на просторы жизни. Однако с самого начала, и я этого не скрывал, меня не устраивало отношение коммунистов к проблеме личной ответственности и деньгам. Я вышел из партии из-за разногласий с ее руководством. Потом я поплатился за членство: печать коммуниста была для меня источником многих проблем. Но, как пела Эдит Пиаф, я ни о чем не жалею.

__________________________

 

Автор: ВИТАЛИЙ ДЫМАРСКИЙ

Дата: 19980421

Заголовок: "БУЗА" ИЛИ БУНТ?

Источник: Московские новости

Текст:

 

Студенты, затеявшие 22 марта 1968 года "бузу" в парижском пригороде Нантерре, никаких политических лозунгов не выдвигали.

 

Было недовольство слишком зарегламентированной системой высшего образования. Молодежь стремилась к большей свободе нравов, хотела говорить о сексе открыто, а не шепотом, выдвинула лозунги: "Запретить запреты!", "Заниматься любовью, а не войной!". Могут ли столь далекие от революционного радикализма требования перерасти в самое настоящее восстание? Только полтора месяца спустя власти поняли, что недооценили масштабы и глубину студенческого бунта. Волнения в Нантерре продолжались, а в начале мая они перекинулись в столицу и охватили Сорбонну, ставшую одним из центров движения. Однако тогдашний президент генерал де Голль безмерно верил в свой авторитет и не обращал внимания на происходящее. Премьер-министр Жорж Помпиду вообще отправился с официальным визитом в Иран. Вся полнота принятия решений фактически перешла в руки сил правопорядка, и 3 мая префект парижской полиции Морис Гримо по просьбе министра образования Алена Нейрефитта отдал приказ очистить Сорбонну от бунтовщиков. Удивленные студенты не сопротивлялись, но полиция задержала для острастки около 500 человек. Только тогда в движении протеста взяли верх активно примкнувшие к нему леваки-троцкисты, объявившие войну уже всей общественной системе.

 

Бывший префект Морис Гримо признает сегодня, что действия полиции были неадекватны реальной угрозе, которую представляла собой взбудораженная, но достаточно мирно настроенная молодежь. Именно после ненужного ареста 500 студентов движение протеста переросло в восстание с баррикадами на улицах Парижа.

 

Полиция быстро извлекла уроки из первого опыта столкновения с молодежью и перешла от наступательной к оборонительной тактике, стараясь излишне не провоцировать студентов на активные действия. Сыграло роль и другое: Гримо предполагал, что в рядах бунтовщиков находится и его сын. Гримо зачастую по-своему интерпретировал распоряжения властей, стараясь максимально смягчить их последствия. Что позволяет ему сегодня сделать такой вывод: умеренность и ответственность по обе стороны баррикад помогли избежать кровавой бани. В событиях, вошедших в историю как крупнейший молодежный бунт ХХ столетия в развитой капиталистической стране, погиб один человек, да и то от ранений, происхождение которых выявить так и не удалось.

__________________________

 

Автор: АРКАДИЙ ВАКСБЕРГ

Дата: 19980430

Заголовок: Мятежный май Латинского квартала

Источник: Общая газета, Москва

Текст:

 

Воспоминание о Париже 30-летней давности, вызванное недавним разгоном екатеринбургских студентов.

 

ТРИДЦАТИЛЕТИЕ событий, вошедших в историю как "парижский май" 1968-го, вызвало ожесточенную полемику вокруг вопросов, относящихся будто бы только к далекому прошлому. Именно – будто бы... Потому что причины, тот май породившие, вновь обрели актуальность. Политики и политологи разных направлений мучительно пытаются извлечь, хотя бы теоретически, уроки из бури, потрясшей Францию, чтобы предотвратить ее повторение.

 

Все тогда началось в университете преимущественно гуманитарного уклона, расположенном в парижском пригороде Нантер, - он уже и в ту пору был известен своей "левизной", причем в наиболее радикальных ее формах. Обеспокоенный шумными вечерними посиделками в женском общежитии, ректорат запретил "лицам мужского пола" посещать на дому своих подруг. Студенты расценили глупость своих начальников как "покушение на элементарные права человека" и поклялись защищать их "всеми доступными способами".

 

Конфликт, послуживший поводом для волнений, довольно быстро уладили, но он был именно поводом, а не причиной. Новые поводы не заставили себя ждать. Потеряв чувство реальности, администраторы затеяли новую реформу: они изменили порядок и условия экзаменов, что потребовало от студентов зубрежки и механического усвоения фактов, в то время как "студенческий совет" добивался, напротив, "максимального приближения обучения к требованиям современной жизни". Национальная федерация студентов – своеобразный студенческий профсоюз - призвала бойкотировать экзамены. Заводилой на сходках был иностранный студент, гражданин ФРГ Даниэль Кон-Бендит, и все те же чиновники - в союзе с полицией - не нашли ничего лучшего, как пригрозить строптивцу высылкой из страны. Они не учли его неслыханной популярности в студенческих кругах и шли напролом, не считаясь с развитием ситуации.

 

Во время демонстрации против войны во Вьетнаме был арестован один из студентов социологического факультета Нантера. Тотчас избранный "комитет действия" заседал всю ночь и под утро 142 голосами без единого голоса против, при восьми воздержавшихся, принял решение бунтовать. Студенты захватили все университетские аудитории, не допуская туда ни администраторов, ни преподавателей. Декан не замедлил ответить на это закрытием факультета. Последствия не мог просчитать разве что полный тупица.

 

Солидарность с Нантером немедленно выразила Сорбонна. Туда пришли нантеровцы. Полиция задержала около пятисот человек. Это случилось 3 мая. А 10-го произошла уже первая кровавая битва с полицией - на улице Гей-Люссак, в Латинском квартале, в двух шагах от Сорбонны. Она длилась всю ночь. Десятки машин были сожжены, разбиты витрины магазинов и окна домов, бунтовщики вооружались развороченной брусчаткой, которой были вымощены парижские мостовые, - на камни полиция отвечала гранатами со слезоточивым газом.

 

Арест студентов вызвал шестичасовую демонстрацию протеста, в которой участвовало, по разным подсчетам, от четырехсот тысяч до полумиллиона человек. В рядах манифестантов шли такие разные политические деятели, как социалист Франсуа Миттеран, один из самых активных деятелей Народного Фронта (1936-1938) Пьер Кот, глава компартии Вальдек Роше, лидер троцкистской "Лиги молодых коммунистов-революционеров" Ален Кривин вместе с новыми студенческими кумирами, имена которых немедленно стали известны всей стране: Даниэль Кон-Бендит, Жак Соважо, Ален Жейсмар. Ситуация быстро стала неуправляемой. К студентам присоединились рабочие парижских заводов, еще через несколько дней бастовала вся страна. Прекратилось движение всех видов транспорта. Отказались работать мусорщики - Париж и другие города превратились в сплошную помойку, и началось нашествие крыс. Закрылись банки, и множество людей осталось вообще без денег: ведь кредитных карточек еще не было. Впрочем, на деньги мало что можно было купить: подвоз товаров прекратился.

 

Каждую ночь в Латинском квартале - на бульварах Сен-Мишель и Сен-Жермен, на улице Ренн - шли бои. А в огромных аудиториях Сорбонны, в театре Одеон, оккупированном повстанцами, и в других залах шли нескончаемые, до рассвета, дискуссии, точный смысл которых вряд ли был понятен и самим диспутантам. Волею судеб я оказался в то время в Париже и, вопреки строжайшим запретам советского посольства, дни и ночи проводил в Латинском квартале. Слушая участников дискуссий, я ощущал некую нереальность происходящего. С одной стороны, было вполне очевидно, что бунт имеет под собой какие-то серьезные основания, иначе он не обрел бы такого масштаба и такой силы. С другой стороны, требования его участников были лишены сколько-нибудь конкретного содержания, в них не было того, что принято называть "конструктивным элементом". Они были очень темпераментны в своих высказываниях ПРОТИВ чего-то (главным объектом всех инвектив служил "режим личной власти" - эвфемизм власти де Голля), но сникали, как только кто-нибудь требовал объяснить, ЗА что же именно "мы выступаем".

 

Все французские интеллектуалы - они традиционно отличались и отличаются левой ориентацией - поддержали "молодежное движение": писатели Жан-Поль Сартр, Луи Арагон, Маргерит Люрас, Клод Гуа, нобелевские лауреаты Жак Моно и Андре Львов, сын Эдмона Ростана - биолог и писатель, академик Жан Ростан, крупнейшие деятели театра Жан Вилар, Мадлен Рено, Жан-Луи Барро, кинорежиссер Ален Рене и еще множество других знаменитостей. Выступления некоторых из них в Сорбонне и Одсоне я слышал - все они заявляли о "полной поддержке движения", но ни один не сказал толком, в чем движение состоит и что именно каждый из них поддерживает. Уже одна галерея портретов, вывешенных бунтовщиками для поклонения во дворе Сорбонны, не могла не поставить в затруднительное положение каждого, кто попытался бы сколько-нибудь четко сформулировать свою позицию: Маркс, Ленин, Сталин, Троцкий, Мао Цзедун, Че Гевара, Бакунин... И вдобавок еще - в братском соседстве друг с другом - красный и черный флаги...

 

Полное ощущение безвластия является вроде бы первым признаком наличия так называемой "революционной ситуации". Но никаких попыток использовать ее для взятия власти истинными революционерами-ленинцами не наблюдалось. Компартия пребывала в состоянии растерянности и апатии. Она ждала сигналов из Москвы, но таковых не поступало: там тоже, видимо, не знали, что делать. Наконец Москва посоветовала "воздержаться от экстремизма", что, в переводе на общедоступный язык, означало: никакого захвата власти революционным путем! Только очень наивный мог полагать, что весной 68-го, в разгар пражских событий, Брежневу захочется вешать на себя еще и эту обузу. Никого лучше, чем де Голль, в ту пору на французском "троне" он не видел. Его-то он и поддержал, избавив таким образом Францию от "призрака коммунизма".

 

Пройдя через мощные стачки, безумные баррикадные ночи со множеством раненых (апогейная ночь с 11 на 12 июня, с ее взрывами и пожарами, придала Парижу в буквальном смысле слова вид восставшего города), миллионные демонстрации, Франция вернулась к нормальной жизни, но уже с новым парламентом и с более умело отработанным механизмом все той же "личной власти", которая – в лице генерала - продолжалась еще год, после чего де Голль уступил президентский пост своему премьер-министру (и правой руке) Жоржу Помпиду. Так что чисто внешне "парижский май" завершился ничем. Почему же тогда его - с полной на то справедливостью - "примеривают" на реалии нынешних дней?

 

Ответ надо искать прежде всего в глубинных причинах возникшего кризиса. Его еще тогда объяснил мне мой парижский друг Доминик де Ру, один из самых блестящих французских эссеистов - диагноз оказался кратким и точным. Вот что я записал в свой блокнот с его слов: "Причину этих волнений нелепо искать только во Франции. Почему одновременно восстает Чехословакия, идут молодежные бунты в Белграде, неспокойно в Польше, где перевертыш Гомулка ищет защиту в антисемитизме, в Англии появились "сердитые молодые люди", молодежь бунтует в Америке, Японии, Швеции, в европейских столицах полно маоистов и геваристов? Все это явления одного порядка, глобальные, а вовсе не классовые, как утверждает марксистская догма. Мир хочет перемен, но еще не знает, каких".

 

Вот эта потребность в переменах - "неизвестно каких", но переменах, - которая явственно ощущается и сейчас, притом не только во Франции, и роднит тогдашнюю обстановку с нынешней. Но не имея, как и тогда, сколько-нибудь четких очертаний, эта потребность проявляется на фоне явного падения интереса к политическому экстремизму за счет интереса к "национально-патриотическому".

 

Пытаясь разобраться в политических, социальных и нравственных приоритетах нынешней молодежи, журнал "Экспресс" провел репрезентативный опрос тех, кому сейчас от 18 до 30 лет, то есть по сути детей тогдашних "инсургентов", в буквальном или переносном смысле. 53 процента опрошенных заявили, что классовая борьба "осталась в далеком прошлом", и 63 процента - что в еще более далеком прошлом осталась эпоха революций. Ровно три четверти – 75 процентов опрошенных - категоричны в своих суждениях: родительский бунт тридцатилетней давности не имел никакого значения для становления их мировоззрения и выбора жизненных ценностей. Те, кого просили высказываться более подробно, единодушны в своей оценке троцкистов, маоистов и прочих "горшистов" - этим словом объединяют здесь всяческую ультралевизну. "У них осталось еще полтора года, чтобы попрощаться с привычным для них словесным мусором", - заявил один 27-летний рабочий завода "Рено", намекая на приход третьего тысячелетия.

 

Тогда вроде бы - о чем беспокоиться? О какой аналогии с мятежным "парижским маем" может идти речь? Проницательные социологи и политологи понимают, однако, что очаг недовольства переместился в сферу, ничуть не менее взрывоопасную. Поскольку благосостояние, хорошее "место под солнцем", возможность пользоваться радостями жизни оказываются сегодня по всем опросам на первом месте в ряду приоритетных ценностей, любое покушение на них провоцирует и подогревает недовольство, чем и пользуются политики, пытающиеся на этом нагреть руки.

 

Дело в том, что безработные, число которых не сокращается, а растет, - их интересы вступают в непримиримые противоречия с интересами тех, кто работает. А поскольку ряды жаждущих работы увеличиваются за счет огромной армии иммигрантов, внутренние противоречия обостряются, внося весьма ядовитую, расово-национальную краску: "чужакам" противостоят не только работающие, но и безработные французы. Не правда ли, это что-то напоминает и тем, кто живет на пространствах бывшей советской империи.

__________________________

 

Автор: Андрей Грачев

Дата: 19980517

Заголовок: МАЙСКОЕ ПОТРЯСЕНИЕ

Источник: Журнал Новое время, Москва

Текст:

 

Парижские студенты стучались в постиндустриальную ЭПОХУ. Однако нового политического словаря у них не было они шли под левыми лозунгами и красными знаменами

 

Как рождаются революции? Увы, ни труды, ни воспоминания "профессиональных революционеров", ни сама история, в которой революциям долгое время отводилась роль "локомотивов", не дают на этот вопрос единого ответа. Кто возьмется после схода лавины, естественно, при условии, что останется жив, выгрести из-под кучи обломков тот первый камень, который ее сдвинул? А может быть, революции, как детей, находят в капусте?

 

ГРОЗА В НАЧАЛЕ МАЯ

 

Ничто в начале 1968 года во Франции не напоминало предреволюционной ситуации. Напротив, казалось, что и верхи во главе с генералом де Голлем вполне могли и дальше твердо править страной, и низы не хотели никаких особенных потрясений. В своем новогоднем обращении генерал назвал Францию "островом стабильности", а ставшая хрестоматийной передовица самой авторитетной французской газеты "Монд" в номере за 15 апреля появилась под заголовком "Франция-скучает".

 

Кого в самом деле могло беспокоить то что за две недели до этого из-за полуполитичесой, полухулиганской выходки небольшой группы студентов-анархистов в парижском пригороде Нантере (протестуя против войны во Вьетнаме, они побили стекла в офисе "Америкэн экспресс") решением ректората факультет был закрыт на несколько дней. Правда, вдохновляясь примером и фольклором латиноамериканских герильеро, левацки настроенные студенты Нантера сформировали свое революционное "Движение 22 марта", которое возглавил 23-летний выходец из Германии Даниэль Кон-Бендит. Но, с другой стороны, когда и в каком из французских университетов недоставало своих радикалов - "буйных", как их полунасмешливо называли сами студенты.

 

Пожалуй, только одна политическая сила - французские коммунисты развитым классовым чутьем почувствовали дыхание угрозы, исходившей от леваков, в которых коммунисты, естественно, не могли не видеть хуже, чем политических противников, - конкурентов. Другая передовица, на этот раз в "Юманите", вышедшая 3 мая и подписанная Жоржем Марше, содержала резкий выпад против студенческих "псевдореволюционеров" и их вожака "немецкого анархиста" Кон-Бендита.

 

В политическом театре истории все продумано до мелочей. Как раз в этот День 3 мая во внутреннем дворе Сорбонны, в сердце Латинского квартала, собрался митинг солидарности с активистами Нантера, которые должны были 6 мая предстать перед дисциплинарным советом ректората парижских университетов и понести наказание за учиненный дебош. Не слишком многочисленная толпа участников митинга, главным образом активисты различных радикальных групп маоисты, троцкисты и анархисты вполуха слушала привычные антиимпериалистические речи ораторов и оживилась только, когда задетый за живое статьей Марше Кон-Бендит под одобрительные выкрики своих сторонников ополчился на "сталинистов" из ФКП, спровоцировав перепалку со студентами коммунистами. К этому моменту ни тени другие не знали, что совсем скоро окажутся в одной "корзине" (то, что в России называется милицейским "воронком", по-французски зовут "табачная корзина").

 

В три часа дня ректор Сорбонны Жан Рош, которого в этот день история избрала своим орудием (а она, как известно, подбирает исполнителей на эту роль, далеко не всегда исходя из их интеллектуальных данных), решив, что затянувшаяся маевка компрометирует его респектабельное заведение, распорядился отменить лекции и потребовал освободить двор. Тем самым он совершил двойную ошибку: во-первых, подбросил в костер угасавшего митинга леваков свежие поленья и себя самого в качестве живого добавления к двум абстрактным мишеням американскому империализму и сталинизму, во-вторых, за счет студентов из аудиторий сформировал многочисленную группу поддержки ораторов.

 

Поскольку, как и следовало ожидать, митингующие с негодованием отвергли "репрессивный" указ ректора и отказались разойтись, тот в нарушение существующей со средневековья традиции автономии университетской территории вызвал полицию. Окружившие Сорбонну плотным кольцом полицейские на глазах у стремительно увеличивавшейся толпы зрителей на бульваре Сен-Мишель вполне профессионально приступили к "зачистке" университетского двора. Раздались крики первых брошенных в полицейские "корзины" студентов, возмущенные возгласы их коллег и парижан, оказавшихся на бульваре, а когда разозленные полицейские начали прилюдно избивать демонстрантов дубинками и ногами, в них полетели камни, горшки с цветами из окон соседних домов и решетки, защищавшие деревья на бульваре Сен-Мишель и вывернутые из земли. Началась первая интифада в Париж пришел Май 1968-го.

 

"Мы не знали, что сказать. ПОЭТОМУ начали действовать"

 

Не только ректор Сорбонны, но и парижская префектура, бросившая полицию на разгон митинга и арестовавшая зачинщиков, еще не знали, что вместо решения проблемы они на самом деле ее создают. Дело в том, что студенческие радикалы, даже самые "буйные", воспитанные на политических текстах и марксистских, маоистских или троцкистских догмах, знали, что революции быть не может, ибо для нее нужны "объективные условия" и подъем рабочего класса, что по канонам истмата студенты не могут выполнять вместо него роль движущей революционной силы и так далее. Студенческая же масса, в большинстве своем достаточно аполитичная и не приобщенная к догматам революционной веры, всего этого не знала и потому стала той реальной взрывной революционной силой, которая, выйдя в 1968 году на улицы не только Парижа, но и Вашингтона, Беркли, Берлина, Мехико, Токио и Праги, чуть было не реализовала мечты нескольких поколений профессиональных революционеров, грезивших о мировой революции.

 

Реакция парижской молодежи на события в Сорбонне была вполне логичной: Раз полиция считает возможным занимать университет, мы займем улицу. В одночасье тысячи до сих пор далеких от политики молодых людей стали "буйными".

 

Выброшенное из аудиторий на парижские улицы студенчество выплеснуло на Них не политические лозунги, а прежде всего свои эмоции, накопившиеся страхи И надежды. Оно примерно представляло себе, против чего протестует, что отвергает, выражаясь термином Герберта Маркузе, его "Большой Отказ": варварство войны во Вьетнаме, социальную несправедливость, гнет устаревшей морали, "сексуальную нищету", цинизм политиков, тоталитаризм идеологий и тому подобное - однако вряд ли могло сформулировать, чего хотело.

 

Что из того, что участники студенческих демонстраций шли под красными знаменами, портретами Че Гевары, Мао, Ленина и Троцкого и пели "Интернационал", у них просто не было словаря новой эпохи, дверь в которую они открывали собственными выступлениями. Проблемы нового мира и нарождавшегося постиндустриального общества они выражали старым языком и по этой же причине, за неимением других, слушали и терпели левацких лидеров, говоривших от их имени. Наиболее проницательные из политических активистов чувствовали это и понимали, что лучший способ для них остаться во главе движения - это отдаться его течению. "Создавая "Движение 22 марта", мы выдвигали в качестве основного требования свободу самовыражения студентов, говорил Кон-Бендит. Этот лозунг немедленно собрал большое число сторонников. Но когда мы поняли, что нам нечего сказать, мы решили действовать".

 

ПОД БУЛЫЖНИКАМИ - ПЛЯЖ!

 

События 3 мая, носившие характер политической импровизации с обеих Сторон сыграли роль запала. То, что происходило потом, напоминало пожар на артиллерийском складе. Первый взрыв прогремел 6 мая, в день, когда дисциплинарный Совет Сорбонны, желая проучить смутьянов, исключил четырех активистов Нантера из университета. Результатом этой операции по наведению порядка стал первый массовый "ситин" пристрелочная оккупация Сорбонны и многотысячная студенческая демонстрация протеста, закончившаяся яростным столкновением с полицией. В отчетах спецслужб, составленных на следующее утро, говорилось: "Демонстрация едва не переросла в мятеж. Около 100 стражей порядка были ранены, 304 демонстранта задержаны. Количество раненых демонстрантов трудно установить, однако есть основания считать, что оно превышает число пострадавших полицейских". Количество раненых безоружных студентов действительно превышало сотню почти в десять раз.

 

После первой крови, пролитой на парижских мостовых, начали один за другим взрываться новые снаряды. Половодье демонстрантов затопило на следующий день уже не только Латинский квартал, но и Елисейские поля. "Власть, скандировали студенты, принадлежит улице". Занялись очаги студенческих выступлений и в других городах Франции. В ночь с 10 на 11 мая после очередного столкновения с полицейскими на улице Гей-Люссак появились первые баррикады. Выворачивая для их сооружения булыжники из мостовой, студенты с изумлением обнаружили устилавшую улицу песчаную подушку, из чего тут же родился один из самых образных девизов этой новой французской революции "Под булыжниками - пляж! ".

 

Сорбонна, а за ней и расположенный неподалеку театр Одеон были оккупированы и превращены в центры круглосуточных политических дебатов. Сменявшие друг друга ораторы и листовки, засыпавшие парижские улицы, предлагали сотни вариантов ответа на проклятый русский вопрос: "Что делать? "

 

"ПРЕКРАТИТЕ ЭТОТ БАЛАГАН! "

 

Вопрос, что делать дальше, задавали себе все, в том числе и лидеры стотысячной объединенной студенческой и профсоюзной демонстрации, величественно проплывавшей по испуганно притихшим буржуазном кварталам Парижа. "Может быть, выгоним депутатов из Национального собрания? на Всякий случай спрашивали активисты у шедших во главе вождей. Те пренебрежительно отмахивались: зачем опускаться до уровня этих ничтожных говорунов. Сами они смотрели поверх моря голов, уходившего за горизонт. Власть, как им казалось, уже не находилась в руках трусливо ретировавшегося государства, она, выражаясь словами еще одного популярного лозунга Мая, принадлежала более высокой инстанции "воображению".

 

"Тогда, может быть. взять ратушу? " не унимались адъютанты студенческих маршалов. Шедший в одном ряду с ними легендарный полковник Роль-Танги, уже однажды бравший Париж в 1944-м, когда освобождал его от немцев, тоном профессионала заметил: "Взять ничего не стоит. Вопрос, что дальше? "

 

Этим же вопросом задавались и власть, и ее официальные оппоненты коммунисты и профсоюзные лидеры. Выждав несколько дней и убедившись, что поднятое "псевдореволюционерами" студенческое восстание не собирается рассасываться, руководители Всеобщей конфедерации труда решили, пока не поздно, его возглавить. Было очевидно, что французское общество, возмущенное свирепостью расправы полицейских над безоружными "детьми", просто не позволит руководителям левых сил остаться в роли безучастных зрителей на тротуаре.

 

С 16 мая, получив практически задним числом санкцию профсоюзных вождей, забастовали рабочие автомобильного завода "Рено", за ними авиастроители "Сюд авиасьон". Когда к забастовке подключились транспортники, страна встала. Уже к 18 мая число бастующих перевалило за 2 миллиона, еще через несколько дней их стало 10 миллионов.

 

Прервав свою безмятежную поездку в Румынию, в Париж вернулся генерал де Голль, разъяренный скорее всего тем, что впервые в жизни не мог понять, что происходит в его собственной Франции. Первое, что он сказал встречавшему его премьеру Помпиду: "Не успел уехать, как вы превратили страну в бордель. Немедленно прекратите этот балаган" и распорядился этой же ночью очистить от "оккупантов" Сорбонну и Одеон. Подчиненные нехотя отправились было исполнять приказ, но через пару часов уговорили префекта Парижа Гримо, уже нахлебавшегося и от студентов, и от прессы, перезвонить в Елисейский дворец и дать понять, что выполнение указания генерала будет стоить "большой крови". Не привыкший отступать с поля боя де Голль презрительно фыркнул по адресу "слабонервных", но настаивать не стал. Противостояние стихии улицы и боевых порядков политиков перешло в стадию позиционной войны.

 

Последующие дни породили, пожалуй, самое большое количество мифов и легенд, ставших частью истории Мая 1968-го. Больше всего слухов ходило о числе жертв студенческих демонстраций. "Очевидцы" рассказывали о сброшенных в Сену демонстрантах и телах, по ночам вывозимых из полицейских участков. К счастью, несмотря на ожесточенность столкновений с полицией и естественный соблазн у каждой из сторон прибегнуть к услугам провокаторов, вся майская эпопея, вовлекшая на разных этапах миллионы безоружных людей и тысячи полицейских, оставила после себя, можно сказать, символическое число жертв шесть человек, погибших случайно либо при не до конца выясненных обстоятельствах.

 

Из таинственных глубин поднимались на поверхность и достаточно быстро лопались пузыри подозрений насчет участия в майских событиях кубинских и немецких инструкторов, агентов ЦРУ, КГБ и, естественно, непременных масонов. Остался неподтвержденным рассказ Жака Ширака, в ту пору госсекретаря в правительстве Помпиду, о его героическом одиночном рейде с пистолетом в кармане в район возле площади Пигаль, где он якобы на явочной квартире устанавливал первые неофициальные контакты с руководителями ВКТ. Сами профсоюзные лидеры категорически отрицают факт встречи.

 

Наступило время подбирать валявшуюся на улице власть и, следовательно, подбираться к студентам. По сей день неясно, какие обещания и авансы давали в эти смутные дни студенческим активистам, а также руководству ФКП, контролировавшему ход забастовки, такие видные фигуры французской политической сцены как бывший премьер-министр Мендев-Франс и уже примерявшиеся к статусу наследников де Голля Франсуа Миттеран и Валерии Жискар д'Эстен.

 

Самым интригующим и не до конца проясненным остается поведение в последние майские дни двух персонажей парижского представления, олицетворявших собой два его противоположных полюса, Даниэля Кон-Бендита и генерала де Голля. Ультрарыжий "красный Дани", словно выполнив роль спички, воспламенившей охапку хвороста (сам Кон-Бендит, никогда не страдавший застенчивостью, в дни празднования 30-летнего юбилея парижских событий назвал себя "солнцем Мая", может быть, по аналогии с "королем солнце" Людовиком XIV), вдруг неожиданно исчез 21 мая из Парижа, как потом выяснилось, уехал в Германию. (Префект Парижа Гримо позже признавался, что французские власти колебались между вариантами его ареста с непредсказуемыми политическими последствиями и попыткой припугнуть его угрозой террористического акта по примеру того, что произошло с Руди Дучке.) Сразу после пересечения Кон-Бендитом границы опасный "немецкий еврей" был объявлен персоной нон грата во Франции. Эта новость(немедленно подарила парижским студентам еще один повод и лозунг для демонстрации, на которую они вышли с плакатами "Мы все немецкие евреи!".

 

Кон-Бендит приехал на митинг в Сорбонну почти как Ленин из шалаша в Смольный, правда, не в парике, но зато перекрасив свои пламенные кудри в черный цвет. Увы, к этому дню солнце студенческой революции уже закатилось. По странному стечению обстоятельств именно в этот день 29 мая де Голль, сообщив своему окружению, что отправляется в загородное имение, тайно вылетел на вертолете в Германию. Конечно, не для встречи с "красным Дани", а для консультаций с командующим французским корпусом в Баден-Бадене, ветераном алжирской войны генералом Массю.

 

Члены семьи и близкого окружения рассказали недавно, что де Голль был в глубокой депрессии, не знал, вернется ли в Париж, и даже не исключал того, что ему придется вновь обращаться, как в годы Второй мировой войны, к соотечественникам по радио, на этот раз не из Лондона, а из Баден-Бадена. Встреча с Массю и заверения в лояльности французских войск своему президенту гальванизировали генерала. В этот же день он вернулся во Францию и вечером выступил по телевидению с лаконичной речью. Он подтвердил, что остается на своем посту, намерен "всеми средствами" защищать государство и конституцию и объявил о роспуске парламента и новых выборах. Незримая тень Массю за спиной генерала довершила эффект от энергичной речи.

 

На следующий день на Елисейские поля вышла 300-тысячная демонстрация сторонников де Голля, представлявшая "молчаливое большинство". Плакатами демонстрантов снабдила, как потом выяснилось, фирма известного парижского кутюрье Герлена. Отвоевав улицу, французские правые вздохнули с облегчением: у студенческого и профсоюзного движения вырвали его грозное жало. Как бы распределив свои роли с властью, сразу после выступления де Голля отдали команду свернуть забастовку коммунистические профсоюзы накануне в ходе переговоров с премьер-министром Помпиду они получили от правительства серьезные экономические уступки. Оставленные политиками "вне игры" студенты вынуждены были покинуть поле.

 

КУДА УЕХАЛ ЦИРК?

 

Очнувшиеся от майского хмеля парижане внезапно обнаружили, что "цирк уехал". Свернул свои шатры и балаганы (как того требовал де Голль), оставив после себя неведомо куда ведущую колею, следы "Завтрака" на обочине, напоминающие о Посещении, и, разумеется, воспоминания. Вороша их сегодня, тридцать лет спустя, Франция спрашивает себя, чем кончился Май, задаваясь на самом деле вопросом, а кончился ли он?

 

По телевидению дебаты ветеранов 68-го года то и дело перебивают кадры сегодняшних уличных шествий и демонстраций. В их рядах не "требовавшие невозможного" романтические студенты, а угрюмые крестьяне и пролетарии, протестующие против безработицы и разорительных "евроцен". Маркс мстит Маркузе. На прошлой неделе разъяренные крестьяне Бретани остановили на несколько дней железнодорожное сообщение, переломав стрелки и разобрав пути. Свою баррикаду на национальной автотрассе они соорудили из кочанов цветной капусты и с ними же в руках вышли на демонстрацию.

 

Может быть, из-за того, что булыжник Латинского квартала не стал эффективных орудием в руках студентов, "новый пролетариат" решил подобрать себе новое? А может быть, на самом деле революции находят в капусте?

__________________________

 

Автор: Валерия Новодворская

Дата: 19980517

Заголовок: ИЗРУБИЛИ ЭТИ ДЕТКИ ОЧЕНЬ МНОГИХ НА КОТЛЕТКИ

Источник: Журнал Новое время, Москва

Текст:

 

ДЕТСКАЯ БОЛЕЗНЬ ЛЕВИЗНЫ САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ НАРКОТИК, И ОН НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЛЕГАЛИЗОВАН

 

Конечно, без нас здесь не обошлось. Заемный импортный марксизм, смутные воспоминания о Парижской Коммуне, парижские кабачки и абсент "Зеленая фея", бледный красавец Анжольрас, Гаврош со своей корзиночкой, куда он собирал, как землянику, патроны, прочие неуравновешенные и задрапированные в театральные портьеры персонажи Гюго, подмостки баррикад словом, вся эта атрибутика парижского карнавала, где растиньяки и карамболины братаются с санкюлотами во фригийских колпаках и с Марианной в расстегнутом корсаже... Весь этот вихрь блесток, конфетти и невыносимой легкости бытия срикошетил о гранитные плиты Петербурга и пряничные московские купола, ибо дальше Анатоля Франса и Виктора Гюго плехановско-бухаринские представления о революциях не шли. В Петербурге, на ненастных российских просторах, карнавал кончился и начался "danse macabre" смертельный и предсмертный танец из поэмы другого француза, Шарля Бодлера, менее жизнерадостного, чем его соплеменники.

 

Но в Париже об этом, с одной стороны, не знали, а с другой не хотели знать. И бумеранг зловещего, как комета, карнавала, куда уже вплелась пляска опричников под личинами из Эйзенштейна и мандельштамовские "Капричос", когда власть, не чуя под собой страны, превращается в шабаш ведьм, а народ в козлов, на которых ведьмы едут на шабаш, вернулся крепленный перьями победы и ракетами всемогущества к себе в Европу, почти что к отечественным товаропроизводителям.

 

А вот в Париже в мае 1968 года мы увидели взрыв атавистических, темных инстинктов и антицивилизаторский марш образованной части общества, у которой не было ровным счетом никаких материальных причин чувствовать себя несчастными и протестовать.

 

Протуберанцы от этого черного солнца летели по всему миру.

 

В Германии группы, подобные группе Майнхоф-Баадера, жгли супермаркеты и убивали несчастных министров. В Южной Корее толпы студентов забрасывали полицейских бутылками с бензином и сами ложились под пулями во имя того, чтобы их веселая и сытая страна соединилась в один "Котлован" с мрачным и голодным застенком Северной Кореи.

 

В Италии "красные бригады" проливали реальную красную кровь ради призрачного красного коммунистического рассвета.

 

В Китае орды хунвэйбинов с жестокостью и методичностью детей, не знающих, что такое боль и смерть, убивали и истязали седовласых ученых и писателей, недостаточно преданных революции.

 

В Чили молодежь бездумно плясала под сладкие звуки дудочки Крысолова "Народного единства", увлекая страну или к знакомой нам бездне, или к тяжелому похмелью пиночетовских времен.

 

В СССР потомки Павки Корчагина и Павлика Морозова резали длинные узкие брюки "стилягам", боролись с "моральным разложением" и гнали своих сверстников на целину.

 

Пикет молодого Плеханова и его коллег у Казанского собора на этом фоне кажется сверхобоснованным и даже милым и родным.

 

В мае 1968 года студенты филологического факультета Сорбонны (Facule des lettres) повесили на родном здании вывеску: Facultt des illettres, что означает "Факультет неграмотных". И это была не шутка и не игра слов. Они были грамотными, но они хотели стать неграмотными. Так проще, Французские студенты не сожгли Париж, протестуя против сложности и несправедливости (что, впрочем, одно и то же) буржуазной, то есть человеческой жизни. Бывший студент Пол Пот, учившийся в тех же краях, преуспел больше, разрушив города своей страны вместе со всеми их сложностями, уничтожив (упростив) треть своего народа, а остальных загнав в сельские коммуны к общему корыту, что обеспечило и справедливость, и простоту. Несогласных живьем скармливали крокодилам. Образованный Пол Пот наверняка читал у Тацита и Светония про Тиберия и Нерона и многое творчески повторил у себя.

 

Левизна - хроническая болезнь человечества, но бациллоносителями, кроме профессиональных честолюбцев и диктаторов, обычно являются или самые молодые, или самые неграмотные. Или и те и другие. Слепая масса и ослепленный дух. Это один из самых страшных фантомов, с которым столкнулось человечество. Желание сбиться в стаю, в стадо, в протоплазму, не быть, не мыслить, не страдать... Одинаковые частицы железного потока винтики гигантского механизма, равенство и братство, при равенство и братство корпускул, уничтожение личности и неравенства, без которого личности нет, вы узнаете это? Вы можете это узнать без свастики и черных мундиров?

 

Увы! В 1968 году у Франции был фашистский приступ. По-французски одна из разновидностей приступа - атака (une attaque). И это тоже не в переносном смысле. На Кубе и в Камбодже атака удалась, в России на помощь Вере Засулич, Ивану Каляеву и Георгию Плеханову подоспели охлократические массы. Во Франции, в Германии, в Италии атаки захлебнулись. Стремление организовать, упростить, уравнять и упорядочить беспредельно прихотливый и богатый мир - это фашистское стремление. Оно может и не сопровождаться нацистской атрибутикой. Кто обвинит Троцкого в антисемитизме и нацизме?

 

Май 1968 года третий звонок для человечества. Здесь надо не умиляться и Не помогать. Здесь надо бороться и противостоять. Детская болезнь левизны самый тяжелый наркотик, и он не может быть легализован.

 

За очень немногими исключениями, вроде Тяньаньмэня, студенческие движения самые реакционные движения. Чего хотели студенты в Екатеринбурге? Халявы. Левой халявы. Они хотели больших стипендий, чтобы им еще платили за то, Что они учатся. На Западе они бы еще и заплатили немалую сумму за право посещать колледж. В США получили бы беспроцентный кредит на образование. Но его бы пришлось отдать!

 

Студенты просят не воли, не свободы, не освобождения наших нескольких узников совести, не независимости для Чечни, не суда для коммунистических преступников, а, как повелось от века, хлеба и зрелищ. И пока бросаются пивными банками и лезут бить стекла в областную администрацию. Предлагается стоять и смотреть, потому что это наши дети. А завтра кто-то пойдет брать Зимний, а на "Аврору" партия Эдуарда Лимонова уже лазила. "И не то чтоб Эти детки были вовсе малолетки изрубили эти детки очень многих на котлетки".

 

Капитализм, Запад, открытое общество, буржуазные порядки, социальное неравенство такие же атрибуты жизни, как обмен веществ, замена молочных зубов коренными, разделение человечества на два пола. Жизнь нельзя разбирать, как сложную игрушку. За это дают по рукам.

__________________________

 

Дата: 19980525

Заголовок: Народная республика Беркли

Источник: Журнал Итоги, Москва

Текст:

 

Все началось в Беркли. Именно там, в одном из кампусов Калифорнийского университета в 1964 году произошли первые массовые акции протеста. Когда желание бунтовать ощутили в себе студенты Берлина и французского Нантерра, Лондона и Колумбийского университета в Нью-Йорке, они уже знали, как это делается. Демонстрации 1966 года в Лондонской школе экономики тамошние студенты организовали по берклийскому образцу. Они выступили под лозунгом "Беркли 1964. ЛШЭ 1966. Здесь мы их тоже остановим". Революционный пыл в Беркли был настолько силен, что враги-консерваторы окрестили университетский городок "Народной республикой Беркли". Возможно, это единственное место в мире, где леволиберальный дух шестидесятых ощущается до сих пор.

 

Берклийский образец. В 1964 году университетская администрация запретила студентам заниматься политической деятельностью на территории университета. Раньше для раздачи листовок и проведения митингов (главным образом посвященных борьбе за гражданские права негров) существовала специально отведенная площадка, но внезапно было объявлено, что больше там митинговать нельзя. Студенты возмутились и потребовали, чтобы площадку вернули обратно. Заводилами были политические активисты, которым действительно стало Негде собираться, но, поскольку речь шла о посягательстве на свободу слова (заводилы так и назвали себя - "Движение за свободу слова"), то есть о нарушении священной Первой поправки к американской конституции, "Движение" нашло много сторонников. Первые требования были выдвинуты в сентябре. В декабре дело приняло решительный оборот: студенты заняли административное здание университета. Они вошли туда с американским флагом, сопровождаемые Джоан Баэз, которая распевала "We shall overcome". В "захвате" здания участвовало более тысячи студентов. Полиции пришлось за руки-за ноги вытаскивать их по одному, на что ушло долгих двенадцать часов. В результате 814 человек были задержаны и доставлены в полицию - в послевоенной Америке столь массовых арестов еще не случалось.

 

Реджинальд Зельник, ныне профессор русской истории в Беркли, в 1964 году только-только приступил к преподавательской деятельности.

 

"Ночью мне позвонили по телефону, - вспоминает Зельник, - и сообщили, что полиция вошла в здание и что они выволакивают студентов и отправляют их в окружную тюрьму. Студенты оказывали только пассивное сопротивление в духе Толстого, Ганди и Мартина Лютера Кинга. К зданию съехалось множество преподавателей. Кто-то собирал деньги, чтобы студентов отпустили под залог, кто-то подвозил домой уже "выкупленных". Даже умеренно настроенные преподаватели были потрясены арестом, к тому же на всех произвело впечатление то, как достойно держались студенты".

 

"Может быть, из-за моей молодости - я был уже вроде и преподаватель, но все еще ощущал себя аспирантом - студенты доверяли мне больше, чем другим, и я сделался главным посредником в переговорах с университетом. В результате требования "Движения за свободу слова" были сначала поддержаны большинством преподавателей, а потом, хоть и неохотно, утверждены руководством университета".

 

"В нынешнем учебном году в память о вдохновителе "Движения" Марио Савио на ступенях захваченного студентами здания была установлена мемориальная табличка, в честь самого "Движения" названо кафе в университетской библиотеке, поскольку многие из ее сотрудников были студентами в 60-е и 70-е годы". Американские студенты против вьетнамской войны. Начиная с 1964 года студенческое движение протеста нарастало. Главной темой стала борьба против войны во Вьетнаме. "По мере того как вьетнамская война все больше затягивалась и становилась все чудовищнее, студенческое движение приобретало все более жестокие и грубые формы", - говорит Реджинальд Зельник. В 1969 году Рональд Рейган, в то время губернатор Калифорнии, объявил чрезвычайное положение и потребовал, чтобы для подавления туденческих беспорядков в Беркли на помощь полиции были присланы войска, заметив, что, если для подавления студенческих волнений придется "устроить кровавую баню, давайте устроим". "Совершенно очевидно, - считает Зельник, - что весь этот хаос весьма способствовал взлету политической карьеры Рональда Рейгана. Он сумел блестяще воспользоваться ситуацией в своих интересах". В 1980 году Рейган был избран президентом США. "Порой студенческое движение действительно принимало извращенные формы - я имею в виду фанатичное поклонение Че или Мао Цзэдуну, связи с "Черными пантерами" (леворадикальной группировкой, выступавшей за "вооруженную самооборону" черных. - "Итоги"), но это всякий раз быстро проходило. Что до антивоенных демонстраций, в которых я сам (как и множество других людей нестуденческого возраста) принимал участие, то я считаю, что наша борьба при всех возможных недостатках и непоследовательностях тем не менее сыграла значительную роль в прекращении войны".

 

"Студенческий протест 1968 года в Чехословакии и Франции вызывали огромный интерес. Даже прокоммунистически настроенные студенты за редким исключением желали успеха Пражской весне и осуждали советское вторжение. Но война во Вьетнаме несколько смещала акценты. Некоторые даже полагали, что Советский Союз, несмотря ни на что, защищает Вьетнам от американской агрессии, которая представлялась им еще худшим злом, хотя сам я такой точки зрения не разделял". "Поколение 60-х существовало как единое целое, но впоследствии его представители оказались весьма далеки друг от друга... Некоторые из ветеранов 60-х до сих пор так тесно отождествляют себя с прошлым, что им трудно приспособиться к сегодняшнему дню, они словно застыли во времени. Подавляющее большинство, разумеется, ведет "нормальную" жизнь, хотя они больше прочих озабочены социальными проблемами общества и придерживаются более либеральных взглядов, чем средний человек с высшим образованием".

__________________________

 

Автор: Константин Плешаков

Дата: 19980525

Заголовок: Горячий май 1968-го

Источник: Журнал Итоги, Москва

Текст:

 

Наблюдая за бунтом парижских студентов, мир впервые осознал, что будущее стоит революции В 1968 году невероятные события происходили на всем земном шаре. В Китае Председатель Мао вывел миллионы молодых людей на улицы: громить университеты, министерства, парткомы. В Чехословакии Александр Дубчек восстал против господства Москвы и призвал ликующие толпы Студентов строить "социализм с человеческим лицом". В Нью-Йорке молодые революционеры захватили Колумбийский университет. В Париже вокруг Сорбонны понастроили баррикады. В Западном Берлине студенты забросали бутылками с зажигательной смесью штаб-квартиру всесильного газетного магната Акселя Шпрингера. В центре Рима студенты дрались с полицейскими. То же самое происходило в Мадриде, Турине, Стокгольме, Бонне, Брюсселе. Подобной солидарности в Европе не видали со времен революции 1848 года. Казалось, что начинается мировая молодежная революция.

 

Было понятно, что китайские хунвейбины науськаны Мао, а пражские Студенты отстаивают суверенитет своей страны. Но отчего сорвались с катушек слушатели Сорбонны, Кембриджа, Колумбийского университета и десятков других престижных и благополучных учебных заведений? Студенты требовали то отмены экзаменов, то прекращения войны во Вьетнаме, то увеличения порций спагетти в кафетериях, то упразднения диктатуры в Греции, то разрешения курить повсеместно, то ликвидации расовой дискриминации. Что же с ними произошло?

 

"Вы лгали мне всю жизнь!"

 

Ни одна революция не может быть понята до конца. Однако можно с уверенностью сказать, что 1968 год случайностью не был. К середине 60-х западная молодежь пришла к заключению, что старшие поколения лгали ей. Двадцатилетние всегда так думают и всегда бунтуют против отцов. Однако в 1968-м у двадцатилетних были особые основания бунтовать: Запад действительно зашел в нравственный тупик. С детства двадцатилетние слышали одно и то же: они живут в лучшей части земного шара, свободной и процветающей. С точки зрения отцов это было оправдано. После войны многие страны по ту сторону Берлинской стены вступили в эпоху экономического подъема. Старшее поколение, пережившее войну, провозгласило западное общество практически совершенным и единственной проблемой считало борьбу с коммунизмом. Не стоит попусту раскачивать лодку. Лучше следовать по проторенной колее: университет - работа - покупка автомобиля – покупка дома - покупка еще одного дома - завещание - кладбище. Не надо высовываться. Жизнь должна протекать по добропорядочному шаблону. А иначе что подумают коллеги и соседи? Иными словами, молодежь оказалась в тисках ценностей среднего класса - несомненно, гарантирующего стабильность и процветание, но в то же время невыносимо скучного, ограниченного и, с ее точки зрения, лживого.

 

Новое поколение задавало вопросы. Что делают в 1968 году американские войска во Вьетнаме? Борются с коммунизмом? Но при чем тут вьетнамские дети, погибающие под американскими бомбами? А кстати - зачем конкретному 20-летнему Джону идти в такую армию? А зачем Запад поддерживает режим "черных полковников" в Греции? Что, тоже во имя борьбы с коммунизмом? Постойте, а что происходит в самих странах Запада? Почему убили Мартина Лютера Кинга (кстати, в апреле того же 1968-го)? Почему до сих пор в США есть негритянские гетто? Почему в рабочих предместьях Парижа сохранились самые настоящие трущобы? Почему на юге Италии недоедают дети? Почему в лучших университетах процветает административный диктат?

 

Молодежь заметила то, что проглядели профессионалы-аналитики: средний Класс оброс жирком, стал косным и неповоротливым и в 1968 году хотел жить так же, как жил сто лет назад - с бедным не делиться, с богатым не судиться. Против этого принципа молодежь и восстала.

 

К тому времени не осталось ни одной политической партии, к которой оппозиционная молодежь могла бы пристать. Социал-демократия давно обуржуазилась. Коммунисты погрязли в политических склоках, к тому же большинство из них ориентировалось на сталинистскую Москву, которую свободно мыслящая молодежь сильно не любила. Сложилась ситуация, в которой "юноше, обдумывающему житье", надо было искать новых кумиров. Таковые нашлись: Мао Цзэдун, Че Гевара, Маркузе, Фанон, Дебре. Они и стали кумирами "новых левых".

 

"Бунт - дело правое!"

 

Мао Цзэдун в это время осуществлял "великую пролетарскую культурную революцию". Крестьянский сын и самоучка Мао был революционный романтик. Конечно, в ходе "культурной революции" он весьма удачно избавился от политических соперников и заменил их по-собачьи преданными выходцами из низов. Но все же, затевая "культурную революцию", Мао преследовал иную, грандиозную, цель: преодолеть буржуазные пережитки (материальный достаток, комфорт, индивидуализм), чтобы шагнуть в коллективистское будущее.

 

Че Гевара к 1968-му был уже год как мертв. Врач по образованию, по профессии революционер, аргентинец Че стоял у истоков кубинской революции. Благодарный Фидель назначил его президентом Национального банка, затем министром национальной промышленности. Однако размеренную жизнь бюрократа Че не полюбил. В 1965-м он покинул Гавану и отправился в Южную Америку раздувать там пламя фиделизма. В 1967-м он был схвачен и расстрелян в Боливии.

 

Француз Режи Дебре в 1968 году находился в боливийской же тюрьме, где отбывал 30-летнее заключение: он входил в группу Че и тоже был захвачен правительственными войсками. Дебре был автором книги "Революция в революции?", замышленной как учебник повстанческой борьбы. Книга, правда, получилась скучноватой; судьба Дебре была куда интересней.

 

Герберта Маркузе называли "пророком новых левых". Эмигрант из Германии, впоследствии профессор университета Сан-Диего в Калифорнии, Маркузе был теоретик чистой воды. Он заявлял, что в современном индустриальном западном обществе возобладал тоталитаризм. Цитировать Маркузе стало модным. Тем более, что мэтр с удовольствием встречался с молодыми адептами.

 

Франц Фанон был креол с Мартиники. Получив диплом врача во Франции, он отправился в Алжир. Когда там началась война против колониального господства Парижа, Фанон примкнул к Фронту национального освобождения. К 1968 году Фанона уже не было в живых, но его книга "Черная кожа, белые маски" находилась на пике успеха.

 

Новые гуру завладели умами. Они призывали к безоглядной бескомпромиссной борьбе. Мао Цзэдун заявил прямо: "Бунт - дело правое".

 

Первой зарницей молодежной революции стали студенческие волнения в калифорнийском университете Беркли в 1964 году. Впервые в американской истории на территорию университетского кампуса были введены полицейские части. Война во Вьетнаме стала катализатором молодежного движения, кульминацией которого в США стали волнения в Колумбийском университете 23 апреля 1968 года.

 

Зимой 1968-го студенческие волнения прокатились по Германии, Чехословакии, Польше. Во главе новых левых в Западной Германии стоял 27-летний Руди Дучке. Он считал себя учеником Маркузе. Своего сына Руди назвал Че. Дучке начал с организации студенческих протестов против войны во Вьетнаме. В Гамбурге, Франкфурте, Западном Берлине студенты атаковали американские представительства. Волнения перешли в уличные бои, когда неонацист вогнал в Красного Руди три пули.

 

Однако настоящая революционная буря разразилась в Париже в мае 1968-го.

 

"Запрещается запрещать!"

 

Волнения начались со студенческих выступлений против существующей системы образования. Они вспыхнули в университете Нантэрр, в рабочем предместье Парижа. Когда власти закрыли Нантэр, взбунтовалась Сорбонна.

 

Президент Шарль де Голль в это время находился с визитом в Румынии. Прерывать визит упрямый де Голль не собирался. По телевидению выступил премьер-министр Жорж Помпиду. "Правительство должно защитить республику,

-

заявил он. - И правительство ее защитит". К 30 тысячам парижских полицейских было добавлено еще 20 тысяч отборных служак из провинции. Им противостояло 30 тысяч студентов. Сорбонна была закрыта. Война с полицией перекинулась на улочки Латинского квартала.

 

Латинский квартал превратился в поле боя: сожженные автомобили, деревья, вырванные с корнем, разбитые витрины, развороченные брусчатые мостовые. Студенты начали строить баррикады. Над многими реял красный флаг. Полиция пошла на штурм.

 

Парижские обыватели, разъяренные тем, что взрослые мужики избивают дубинками их детей и внуков, приняли сторону студентов. Из окон на головы полицейских полетели цветочные горшки. 24-часовая всеобщая забастовка и полумиллионный марш протеста в Париже заставили правительство понять: Франция выходит из повиновения. Волнения охватили провинцию. В Страсбурге, Нанте, Гренобле студенты захватывали классы. По примеру китайских хунвейбинов, они заставляли профессоров прилюдно каяться в политических грехах. На стенах университетов появились дацзыбао.

 

Помпиду пошел на уступки. Сорбонна стала управляться студенческими ревкомами. Появились аудитория имени Че Гевары, плакаты "Запрещается запрещать!" и объявления "Кури что хочешь - хоть анашу". Статуи Пастера и Гюго покрыли красными флагами. День и ночь во дворе Сорбонны играл джаз-банд. Занятий не было. В аудиториях шла дискуссия: что делать дальше. Вожак восставших Даниэль Кон-Бендит призывал к революции. Что это означало, никто не понял. На всякий случай захватили театр Одеон.

 

Де Голль наконец прервал свой визит в Румынию и вернулся в мятежный Париж. Он устроил правительству разнос, с солдатской прямотой заявив: "Реформы - да, бардак - нет!" Генерал обратился к народу с предложением провести референдум: поддерживает ли Франция своего президента. Революционеры предпочли дать ответ немедленно: по городам Франции прокатилась волна уличных боев. Студенты орудовали дубинками, цепями и ломами. Они забирались на крыши и оттуда осыпали полицейских градом камней. С баррикад в стражей порядка полетели "коктейли Молотова". Полиция применила гранаты со слезоточивым газом. В ответ студенты принялись поджигать баррикады.

 

Проснулся рабочий класс. По всей Франции рабочие захватывали фабрики, брали заложников, запирали ворота и начинали митинговать. Ошалевшие власти не знали, что делать: отчетливых требований почти ни у кого не было. Однако выручили коммунисты, под влиянием которых "протест вообще" сменился перечнем конкретных условий: повысить заработную плату, сократить рабочий день, улучшить условия труда. Бастовали 10 миллионов человек. Экономика страны забуксовала. В Париже остановилось метро. Аэропорты закрылись. У берегов Франции замерли на якорях танкеры и сухогрузы. Многие корабли подняли красные флаги. В больших городах ожидали голода. Туристы тысячами бежали из страны. На швейцарской границе выстроились очереди машин: французские буржуа перевозили наличность в швейцарские банки.

 

Москва отреагировала на события хмуро. С одной стороны, заманчиво было воспользоваться случаем и пропагандистски обыграть антибуржуазные выступления европейской молодежи. С другой, "новые левые" в равной степени не любили как Елисейский дворец, так и Кремль. Поколебавшись, московские теоретики списали выступления 1968 года на "мелкобуржуазный ревизионизм", сославшись на цитату из Маркса о мелком буржуа, "взбесившимся от ужасов капитализма".

 

В самих западных столицах волнения постепенно стихли. Власти пообещали студентам реформу высшей школы, рабочим - прибавку к жалованию. Буржуазный строй молодые революционеры уничтожить не смогли.

 

Но дело его живет!

 

Однако после 1968 года западный мир стал другим. Средний класс стал делиться с неимущими, да и сам он изменился: к середине 70-х в его ряды влились те, кто в 1968-м сражался на баррикадах. Расовая дискриминация стала исчезать на глазах. Американцы не только вывели войска из вьетнама, но и отменили всеобщую воинскую повинность. Инакомыслие было узаконено. Отныне в западном лексиконе навсегда утвердилось понятие альтернативного образа жизни, и коммуны, кооперативы, общины стали расти как грибы после дождя: в них объединялись и хиппи, и те, кто хотел создать микрообщество по своим законам. У бунтарей появилась законная и мирная социальная ниша. Баррикад больше не строили, Че Гевара стал просто лицом на модной майке, выпущенный из тюрьмы Режи Дебре пошел работать к президенту Миттерану советником по Латинской Америке. Постепенно стало понятно, что позиции среднего класса поколеблены не так уж сильно.

 

Однако 1968-й оставил по себе и несколько бомб замедленного действия. Немногочисленные революционеры, верные прежним кумирам, от уличных боев перешли к политическому терроризму. Особенно пострадали Западная Германия (от группы Баадер-Майнхоф) и Италия (от "Красных бригад"). Затем Терроризм расползся по всему миру, однако "Красные бригады" давно разгромлены. Пару месяцев назад объявила о самороспуске "Вооруженная фракция Красной армии", происшедшая от группы Баадер-Майнхоф.

 

Мир стал другим. Разочаровавшееся в революциях поколение с конца 80-х Пошло во власть. Сегодня оно занимает ключевые посты в политике, средствах массовой информации, образовании, культуре.

__________________________

 

Автор: Сергей Иванов, Алла Шевелкина

Дата: 19980525

Заголовок: Коммунисты - назад!

Источник: Журнал Итоги, Москва

Текст:

 

Взгляд на студенческий бунт через призму партийных архивов

 

3 мая 1968 года газета "Юманите" опубликовала программную статью члена Политбюро ФКП тов. Жоржа Марше под названием "Псевдореволюционеры, которых следует разоблачать". В ней говорилось, что студенческие вожаки суть авантюристы, которые пытаются "внести смуту, сомнение и скептицизм в среду трудящихся и прежде всего молодежи" и одновременно "служат интересам буржуазии и крупного капитала". Руководствуясь этим проницательным анализом, коммунисты проморгали все бурные события начала мая: студенческие демонстрации, бои с полицией, баррикады в Латинском квартале. Но в середине месяца, когда начались забастовки и захваты рабочими предприятий, ФКП почувствовала: по-прежнему не участвовать ни в чем из того, что происходит в стране, как-то неприлично.

 

Именно тогда компартия постаралась создать у советских товарищей впечатление, что она стоит во главе движения. 20 мая секретарь ЦК ФКП Гастон Плиссонье встретился с "совпослом" Валерианом Зориным и заявил ему, что "нынешнее движение... развивается в основном под руководством компартии, хотя по тактическим соображениям ФКП старается внешне как бы стоять в стороне от непосредственного участия в этом движении" и что последнее "должно подготовить переход Франции к социализму" (Архив ЦК КПСС, документ 16629, исх. N 497, с.З, 6). На следующий день французский Генсек Вальдек-Роше на приеме во вьетнамской миссии в беседе с Зориным "признал, что в начале событий ФКП имела серьезные трудности в связи с развитием студенческого движения, которое было не под контролем партии. Он объяснил это мелкобуржуазным составом студенчества.

 

Сейчас положение несколько поправилось. ФКП держит под своим контролем расширяющееся забастовочное движение" (там же, документ 16630, исх. N 499). Между тем 27 мая компартия подписала с правительством так называемый Гренельский протокол, в котором соглашалась на прекращение забастовок, - А бастующие не согласились возобновить работу и обвинили ФКП в предательстве. Ригидная и неповоротливая, она никак не могла подладиться под народную стихию. Но вот де Голль, развернувший идеологическое контрнаступление, не упускал случая лягнуть ФКП. "Аппарат тоталитарной партии, - говорил он по телевидению, - всегда на месте и готов прийти в движение, если представится случай захватить власть". Да и французские коммунисты, жалкие и растерянные, больше всего опасались, что их заподозрят в подстрекательстве. Их руководству казалось, что все происходящее есть одна большая провокация, имеющая целью вынудить их на бунт в условиях отсутствия "революционной ситуации". 30 мая член Политбюро Гюйо указывал "совпослу" Зорину, что звучащие в речах де Голля нападки на коммунистов "следовало бы встретить в советской печати резким и твердым тоном в рамках, естественно, возможного и с учетом специфики, которая может быть у советских товарищей". Он также отмечал, что "для ФКП было бы весьма важно, чтобы таким же был и тон печати соцстран" (там же, документ 16636, исх. N 553, с.З).

 

Конечно же, советская печать не подкачала, но на результатах состоявшихся в июне парламентских выборов это почему-то отразилось мало – коммунисты потерпели страшное поражение (они потеряли 595 тысяч голосов и 39 мандатов в Национальное собрание). Многоумный Жорж Марше объяснял газете "Фигаро" (1 июля), что "результаты выборов явились завершением широкого заговора, организованного голлистской партией". Но дело было в ином. Как писала газета "Монд", "компартия оказалась слишком революционной в глазах средних классов и недостаточно революционной в глазах молодежи. Она должна была расплачиваться за баррикады, которых никогда не воздвигала". В секретном "политписьме" ЦК КПСС французские товарищи были подвергнуты критике: "Компартии не удалось выработать правильную тактическую линию и добиться ясного понимания своих целей широкими народными массами, что свидетельствует о несколько одностороннем характере работы, об отсутствии запасных позиций и неподготовленности к быстрой перестройке с учетом меняющейся обстановки и с использованием не только парламентских, но и внепарламентских, включая и самые острые, форм борьбы" (Архив ЦК, документ 22087, исх.776, с.25). Но на самом-то деле московские начальники и сами толком не понимали, как следует относиться к этому вроде бы антибуржуазному, но не просоветскому, вроде бы маоистскому, но не прокитайскому, вроде бы левому, а в то же время такому чуждому движению. Справедливо ощущавшая себя силой не революционной, а охранительной, советская номенклатура с законной подозрительностью относилась ко всякому народному движению.

 

Как сказала на одном закрытом совещании 1968 года (на котором присутствовал рассказавший об этом драматург Леонид Зорин) секретарь по идеологии МГК КПСС Шапошникова, "прочтешь про подобные безобразия, и улыбаешься лишний раз, какой же все же у нас сознательный, дисциплинированный народ!" (Л. Зорин. Авансцена. М., 1997, с. 274).

__________________________

 

Автор: Дмитрий Сабов

Дата: 19980525

Заголовок: Революция нового типа

Источник: Журнал Итоги, Москва

Текст:

 

Участники бунта тридцатилетней давности вряд ли пошли бы сегодня на баррикады, но честно предупреждают: революция, которую они начали в 1968-м, еще не закончена Юбилей бунта, за три прошедших десятилетия заформалиненного французской прессой до музейного состояния, этой весной, помимо 45 книг и фотоальбомов, принес и сенсации. Пожалуй, главную из них подготовили министерство внутренних дел Франции и префектура парижской полиции. Накануне юбилейного ажиотажа эти ведомства разрешили журналу "Экспресс" напечатать некоторые документы из полицейских архивов (по закону их можно рассекретить лишь в 2028 году). Эта публикация наконец-то позволила увидеть бунт, на целый месяц парализовавший жизнь одной из столиц мира, глазами тех, кто был по ту сторону баррикад.

 

Комментировал документы 84-летний Морис Гримо, тот самый, что 30 лет Назад имел несчастье занимать пост префекта парижской полиции. Тщательно Подбирая слова, он перечислил самые тяжкие эпизоды, которые ему пришлось пережить За четыре недели беспорядков в столице. 13 мая капрал полиции был избит толпой, и только чудо удержало его коллег от применения огнестрельного оружия... В тот же день огромная демонстрация едва не двинулась к президентскому дворцу на Елисейских полях, чему стражи порядка, понятно, должны были воспрепятствовать любой ценой... 24 мая был подожжен комиссариат полиции около Пантеона, а его "обитателей" поджидала окружившая здание бушующая толпа... Ни в одной из этих критических ситуаций, не уставал подчеркивать экс-префект, выстрелы не звучали. А чтобы они не звучали вообще, г-н Гримо отправлял своим подопечным домой личные письма, в которых благодарил их за мужество, выдержку и строгое следование служебному долгу.

 

Он же, Морис Гримо, опроверг и главный миф, рожденный событиями 1968-го, что, дескать, в том мае никто не погиб, хотя с обеих сторон и было немало раненых. Как следует из полицейских архивов, одна жертва все же была – в ходе столкновений 24 мая студент Филипп Матерьан погиб от осколков гранаты, которую, возможно, сам же и пытался швырнуть в полицейских. Впрочем, этот студент придерживался правых взглядов, его родители не хотели, чтобы леваки превратили имя сына в политический лозунг, а посему эта драма на 30 лет легла в архив. Главными жертвами парижских волнений, в итоге, все это время оставались частные автомобили, которых студенты - в целях борьбы с обществом потребления - в иные ночи жгли по нескольку сот.

 

Подчиненным Мориса Гримо, разговорившимся вслед за шефом, тоже, как выяснилось, есть что сказать. Все эти 30 лет во многих из них жило оскорбленное классовое чувство. Почему, вопрошали отставные стражи порядки, столько лет никто не задумывался, что все эти троцкисты и маоисты, дни и ночи напролет швырявшие в нас камнями, в действительности забрасывали камнями тех самых представителей "трудящихся масс", к борьбе за освобождение которых и призывали? Уж они-то прекрасно знали, что в полиции было куда больше пролетариев, чем в их собственной среде... "Хотел бы я быть на их месте, - заметил председатель одного из полицейских профсоюзов того времени, сам родом из крестьян. - Легко бузить, когда можешь получить диплом, а потом и хорошую работу..."

 

Полицейские воспоминания о тех событиях - это, конечно, только часть правды.

 

Точно так же, как и воспоминания самих бунтарей, которые в изобилии появляются к каждому юбилею. Поразительно, однако, что сопоставление мемуаров тех и других не оставляет сомнений: при всех разногласиях стороны сходятся в самом принципиальном вопросе. Когда стало ясно, какие последствия могут принять бои в центре Парижа, по обе стороны баррикад нашлись люди, готовые жертвовать принципами - лишь бы не пролилась кровь.

 

Не случайно, даже когда президент Франции генерал де Голль требовал жестких действий, префект Гримо предпочитал выжидать и не увеличивать число столкновений: он ждал, что этот бунт сам собой выдохнется, и оказался прав. В свою очередь, вожаки бунтарей тоже не раз брали на себя сдерживающие функции. Понимая, к примеру, что марш на президентский дворец может окончиться кровавым побоищем, самый авторитетный студенческий лидер, Даниэль Кон-Бендит из Нантера, развернул колонны и направил их по более безопасным маршрутам. "К счастью, мы не победили, - говорит сегодня он, уже депутат Европарламента, где возглавляет комиссию по правам человека. - Мы вышли на улицы, чтобы поставить перед обществом свои проблемы, и я счастлив, что дальше процесс развивался в демократических рамках".

 

Говорить о взаимодействии студенческих вожаков и полиции было бы, конечно, художественным преувеличением. Этот бунт, несмотря на несколько дней полного безвластия в Париже, не стал кровавым по другой, куда более весомой, причине. Как признал тот же Красный Дени, его соратники позаимствовали лозунги и риторику у большевистской революции, потому что других на тот момент не было. Через некоторое время стало ясно, что ни лозунги, ни риторика не прижились. И только потом, признает Кон-Бендит, мы поняли в чем дело: бунт 1968-го был облачен в одежды революций прошлого века, а ставил проблемы будущего столетия. Попросту говоря, он оказался революцией нового типа.

 

В России, где студенческие волнения и сегодня возглавляют ректоры институтов и даже региональные политические лидеры, в существование таких революций, понятно, не верят.

 

Революция без крови и без коммунистов

 

По мнению префекта Гримо, исход майских боев в Париже решился по тому же принципу, по которому решался исход битв в древнем Китае. В Поднебесной тоже старались избежать кровавых сражений и определили победителя по тому, сколько бойцов он способен был выставить. Французские студенты выставили 13 мая 100 тысяч человек, коммунисты и их профсоюзы, подключившиеся к  "большой игре" с большим опозданием, на демонстрацию 29 мая собрали 200 тысяч, а голлисты (сторонники президента де Голля) 30 мая вывели на Елисейские поля 400 тысяч человек. После этого волнения пошли на убыль.

 

Конечно, к такой полицейской арифметике не сведешь весь расклад сил в Ходе парижских событий в мае 1968 года. В конце концов, очевидно, что бунт французских студентов не был единственным - задолго до Нантера и Сорбонны американские студенты захватили здания в университете Беркли в Калифорнии и Колумбийском университете в Нью-Йорке (причем с куда более конкретными требованиями: свобода слова, прекращение вьетнамской войны). Парижский бунт не был и самым ожесточенным: к примеру, покушение на лидера западногерманских студентов Руди Дучке за месяц до парижских событий накалило до предела страсти в ФРГ и вызвало демонстрации по всей стране. И все же именно парижский май стал самым значительным по своим последствиям.

 

Дело в том, что только во Франции выступления студентов привели к всеобщей забастовке: забастовало 10 из 13 миллионов рабочих. Для сравнения стоит напомнить, что, к примеру, рабочие Оклендских автомобильных заводов, расположенных неподалеку от университета Беркли, благосклоннее, чем к студентам, относились к губернатору Калифорнии Рональду Рейгану, распорядившемуся разгонять манифестации "волосатиков" силами Национальной гвардии. В 1968 году полиция по всему миру разгоняла студенческие демонстрации при полном равнодушии пролетариев.

 

Во Франции все обстояло иначе. В Париже полным ходом создавали комитеты По связям рабочих, студентов и лицеистов (они, кстати, пережили май 1968-го И дали толчок созданию коммун и кооперативов, которые существуют и по сей день). В Нанте во время всеобщей забастовки в мае комитет из представителей рабочих, крестьян, преподавателей и студентов в течение шести дней обеспечивал снабжение города. Трудно даже сказать, кого больше перепугал этот призрак альянса пролетариев и студентов, - голлистов, которые почувствовали, что зашаталась опора режима, или компартию, которая вдруг ощутила, что ее осадили в ее же собственной крепости. Так или иначе, факт остается фактом: когда, например, агитаторы от студентов направились 16 мая на заводы "Рено", их не пускали туда представители прокоммунистического профсоюза. Да и прервать череду забастовок де Голлю помогли те же коммунисты. Они призвали рабочих удовлетвориться повышением зарплаты - эта сделка вошла в историю под именем Гренельских соглашений.

 

Однако победа оказалась пирровой. Странные бунтари из Сорбонны, на несколько недель вырвавшие пару кварталов Парижа из-под контроля властей, дали понять всему обществу, что пришла эпоха другой власти - неавторитарной, другой оппозиции - некоммунистической. Подвергнутая сомнению формула де Голля, надо признать, весьма узнаваема и для России. С одной стороны - стоящий над схваткой президент-арбитр, который отстаивает высшие интересы нации. С другой - идеальная оппозиция, от которой он защищает общество, а именно сталинистская компартия, отлично чувствующая себя в роли "государства в государстве", однако неспособная рассчитывать на победу на выборах. Французская молодежь, хотя общего языка с рабочими так и не сумела найти, впервые дала понять, что эта политическая система уже не соответствует реалиям гражданского общества. Меньше чем через год всем стало ясно, что страну не надо ни от кого спасать, а в обществе слишком много интересов и социальных слоев, чтобы делить его по старинке лишь на два лагеря.

 

Словом, китайская арифметика Мориса Гримо не сработала. Через год после 1968-го де Голль проиграл референдум и ушел в отставку, а к власти пришел президент Жорж Помпиду. Он перестал говорить о великих задачах, стоящих перед нацией по части евроинтеграции, укрепления франка и создания сверхзвуковых самолетов. Помпиду предпочитал рассуждать о том, насколько французские семьи обеспечены стиральными машинами и холодильниками. Те, у кого сожгли автомобили на парижских улицах в ходе майских событий, признали его своим. А депутат парламента Франсуа Миттеран тем временем создал соцпартию и приступил к переманиванию коммунистического электората.

 

Папи-бум после бэби-бума

 

Поколение, выступившее на сцену в мае 1968-го, родилось в годы "бэби-бума" - послевоенного взлета рождаемости. Сейчас этим людям от сорока до шестидесяти. Они сами близятся к пенсии. Учитывая взрывной характер поколения 1960-х, социологи предрекают "папи-бум": оно вскоре не будет вмещаться в действующие пенсионные системы, как в свое время не уместилось в детские сады и университеты. Дело, по прогнозам, может обернуться переосмыслением роли пенсионера в постиндустриальном обществе, но до баррикад, по понятным причинам, на сей раз не дойдет.

 

По мере удаления от горячего мая 1968-го размышления о роли этого поколения в жизни современной Европы и мира все больше перемещаются в сферу социологии: вот уж где оно понаделало революций! Кстати, именно социологи - на полтора десятка лет раньше префекта Гримо - назвали главную жертву парижского бунта: в 1968 году умер средний француз. Он стал никому ненужной арифметической единицей - ему не продашь товар, на него не рассчитаешь политическую программу. С начала 1970-х Франция существует во множественном числе: социологи, часто сами родом из 68-го, теперь оперируют социостилями, социокультурными группами или, на худой конец, поколениями. В принципе, даже отставным полицейским не надо доказывать, что бунт 1968-го уже не бунт. Он - образ жизни. Ради того, чтобы свободно входить в женское общежитие в кампусе, из-за чего когда-то затевали бузу в Нантере, совершенно ни к чему строить по ночам баррикады в Латинском квартале.

 

Самые занятные изменения, пожалуй, произошли в отношениях "папи-бумеров" Со своими детьми. Как свидетельствует статистика, бывшие бунтари становятся понемногу главными союзниками своих отпрысков в борьбе с обществом закрытых дверей. Поразительное дело: каждый второй молодой человек до 24 лет (и каждый пятый - до 29) во Франции живет с родителями. Объяснение очень простое: в 1960-е протестовать было легко, тогда происходил экономический бум и, порвав отношения с семьей, можно было самостоятельно найти какую-никакую работу. Сегодня за свой протест ты можешь расплачиваться всю жизнь: упустишь время, не получишь диплома, а нужно бы не один... На дворе то застой, то кризис, конкуренция стала жестче. Родители, к тому же, демонстрируют понимание: очень часто дети приводят домой друзей и подружек, на что многие экс-бунтари смотрят сквозь пальцы. Изобретен даже новый термин: постподростки, или поколение-кенгуру.

 

Говорят, это тоже очень взрывоопасный социальный материал, хотя его политические симпатии пока отчетливо не просматриваются...

__________________________

 

Автор: Юрий Гладильщиков

Дата: 19980525

Заголовок: Как брали Бастилию Канна

Источник: Журнал Итоги, Москва

Текст:

 

Тридцать лет назад леваки-режиссеры и "молодые маоисты из парижской синематеки" сумели сорвать Каннский кинофестиваль

 

Каннский фестиваль 1968 года заранее выглядел особенно благополучным и благопристойным. Он открылся 10 мая... "Унесенными ветром" (Gone With the Wind). Тут никакой ошибки: в 1968-м знаменитый голливудский фильм превратили в широкоформатный и запустили в повторный прокат. Название фильма-открытия оказалось пророческим. В Европе потом иронизировали, что фестиваль был тоже унесен, сметен и даже не ветром, а торнадо (Gone With the Tornado).

 

Поначалу ничто не предвещало беды. Более того, задним числом не понимаешь, почему анархисты-интеллектуалы выбрали своей главной мишенью именно Каннский фестиваль, объявив его буржуазным и коррумпированным. Канн и сам по себе, чувствуя атмосферные перемены, тихо дрейфовал в сторону если не левацкого, то более молодого искусства. Среди гостей Канна-68 мелькнули двое из "Битлз" - Джордж Харрисон и Ринго Старр. (Любопытно, что об этом громком факте все позабыли. Факт срыва фестиваля оказался громче. "Битлы", вероятнее всего, заскочили на пару вечеров и успели отбыть до революционной бури.) В жюри 1968-го, наряду с обязательными свадебными генералами, присутствовали сразу трое модных леваков: актриса Моника Витти, режиссеры Луи Маль и Роман Полянский, приехавший в Канн вместе со своей женой - актрисой Шарон Тейт, которая вскоре будет зверски убита в Америке сектой сатанистов.

 

Именно Витти, Маль и Полянский стали в итоге гробовщиками фестиваля. Хотя бучу затеяли не они.

 

Короче, создается впечатление, что Каннский фестиваль пострадал лишь потому, что совпал с парижскими битвами по срокам. Попал под горячую руку. Интеллектуалам-анархистам требовалось что-то, на чем они могли бы сорвать злость.

 

Канн всегда считался особой страной, где правит кино. Далекой от социальных и политических проблем (и интриг) остального мира. В одной из книг по истории Канна рассказывается, как какой-то журналист поймал по радио репортаж о забастовках на "Рено" и схватках в Латинском квартале, принес транзистор в фестивальный дворец, его окружила толпа, все стали слушать – с любопытством, изумлением, страхом (многие прибыли в Канн из Парижа), но при этом отстраненно. Ведь речь шла о чем-то далеком - как Ирак или Чечня. Впрочем, уже 13-го у фестивального дворца состоялась манифестация во славу свободы на баррикадах, но фестиваля она не коснулась. Рабочий график не пострадал, просмотры продолжались.

 

18 мая, на девятый день фестиваля, спешившие на утренний просмотр обнаружили на улицах толпы с лозунгами "Власть молодым!". (Как рассказывает знаменитый литгазетовец Борис Галанов в книге "Записки на краю стола".) Оказывается, ночью приехали студенты из Ниццы, а также, как говорили на фестивале, "молодые маоисты из парижской синематеки". Среди них были многие лидеры французской "новой волны", ощутившие под влиянием революции второе дыхание и желание переиначить взаимоотношения кинематографа с жизнью. Жан Люк Годар, Франсуа Трюффо, Клод Берри, Клод Лелюш, не встретив никакого сопротивления, взяли фестивальный дворец - собственно, овладели сценой и устроили в зале митинг. К ним присоединились члены жюри Маль и Полянский. Накануне в Париже радикальные кинематографисты устроили дискуссию на тему, как нам (то бишь им) обустроить французское кино, и приняли многопунктную декларацию, в том числе с требованием распустить Каннский фестиваль. Годар и компания прибыли осуществить решение революционного суда.

 

Зал реагировал двояко. С одной стороны, туда пробились студенты, призывавшие не только уничтожить фестиваль, но и спалить каннский Дворец кино (ведь буржуазность прет в нем из каждого угла). С другой стороны, большинство гостей по-прежнему не могли уловить, какова связь между перевернутыми автобусами в Париже и кинопоказами в Канне и что вообще происходит. В первых рядах нервничала молодая актриса, тогда еще совсем не звезда Джеральдина Чаплин, рассчитывавшая, что утром будет показан конкурсный фильм Карлоса Сауры, в котором она сыграла одну из своих первых главных ролей.

 

Единства не наблюдалось и на сцене. Апостолы бунта не вполне понимали, к какому богу взывают, и то разражались сентенциями, то начинали яростно дискутировать между собой. Неуютнее всех чувствовал себя Лелюш. Ведь он был не революционером, а нормальным режиссером-профи, к тому же достаточно богатым: всего два года назад Лелюш получил главный приз Канна за "Мужчину и женщину" и попал в компанию погромщиков фестиваля скорее всего по какому-то недоразумению. В довершение казусов вдруг начал раздвигаться занавес и на экране мелькнули титры фильма Карлоса Сауры. На сцене возникла потасовка, кто-то попытался вцепиться в занавес, чтобы он не открылся до конца, с Годара сбили очки, но он все-таки успел объявить, что фестиваль отменен.

 

Но добил фестиваль все-таки не Годар. Добили - Маль, Полянский и Моника Витти, объявившие о своем выходе из жюри. Моника Витти, хотя и не участвовала в митинге, до сих пор считается символом каннского бунта 1968-го. Глава жюри Андре Шамсон вынужденно объявил, что дальнейшие заседания жюри невозможны. Не в силах обеспечить порядок, дирекция фестиваля сообщила о его срыве (официально фестиваль должен был завершиться 24-го). Одна из газет с сарказмом написала: "Мальчики из синематеки, крепче держите занавес, не то он вновь раскроется".

 

Больше всех пострадала Татьяна Самойлова, любимица Канна (после фильма "Летят журавли") и единственная советская актриса, способная сравниться по популярности с западными кинозвездами. В конце фестиваля собирались показать "Анну Каренину" с Самойловой в главной роли. Поскольку прежде Анну играли Грета Гарбо и Вивьен Ли, то фильм был обречен на пристальное внимание, а Самойловой пророчили приз. Ей даже сшили платье по эскизам Фернана Леже, чтобы было в чем получать награду. Но "Анну" погубили Маль с Годаром.

 

В 20-х числах журналисты Борис Галанов и Георгий Капралов добирались из Канна в Париж на газике "Совэкспортфильма". Водитель-француз с ужасом глядел на дорогу, поскольку ходили слухи, что крестьяне выставляют заслоны и перехватывают едущих. Грабят? Убивают? В багажнике газика громыхали коробки с пленками непоказанной "Анны".

 

***

 

P.S. А дирекция Канна испугалась. "Постреволюционный" фестиваль 1969-го воспел контркультуру. По набережной Круазетт бродили прикинутые под хиппи Деннис Хоппер, Питер Фонда и Джек Николсон, гордо представлявшие "Беспечного ездока". Жюри под началом Лукино Висконти (туда, кстати, попал и Айтматов) поощрило целый ряд "картин вызова", в том числе "Ездока", "Дзету" Коста-Гавраса, а главный приз вручило фильму "Если...", снятому одним из идеологов английского "поколения рассерженных" Линдсеем Андерсоном. Канн пошел еще на одну уступку левакам, придумав программу "Двухнедельник режиссеров". Этот раздел фестиваля, сориентированный на экспериментальное и экстремистское кино, стал рассматриваться как альтернатива буржуазному "большому конкурсу". Но все возвращается на круги своя: теперь всякий уважающий себя режиссер опять мечтает только о "большом конкурсе". Ну а если туда не взяли, тогда можно согласиться и на менее престижный "Двухнедельник".

__________________________

 

Автор: Хулио Картасар

Дата: 19980428

Заголовок: Майские новости

Источник: Журнал Огонек, Москва

Текст:

 

"Будьте краткими и жестокими, как людоеды"

 

Молодежные волнения, прокатившиеся тридцать лет назад по миру, в значительной мере были основаны на поиске текстов, выражавших дух мятежа. Среди книг "обязательной литературы", лежавших на столах учебных заведений и на столиках молодежных забегаловок Сан-Франциско, Парижа, Берлина, Праги, непременно находились книги Брэдбери и Кастанеды, Берроуза и Керуака, Виана и Кено, работы Мак-Люэна и Маркузе, стихи Рембо и Бодлера, произведения Маркса, Ленина, Троцкого, Мао и Боба Дилана. Одна из бесчисленных надписей, появившихся во время студенческого мятежа мая 1968 года на парижских стенах, - почти дословная цитата из Хулио Кортасара: "Под булыжными мостовыми - пляж".

 

ТЕКСТЫ ПОРОДИЛИ МЯТЕЖ, А МЯТЕЖ - НОВЫЕ ТЕКСТЫ.

 

Один из них, публикуемый ниже, принадлежит перу того же Хулио Кортасара,"большого хронопа", для которого жанр коллажа, "игры в классики", был излюбленным литературным приемом. Монтажная работа Кортасара особенно подкупает срезами его собственных переживаний. Он, как никто, искал выход в запредельность воображения, мог бы сам написать безымянный лозунг той поры: "Вся власть воображению!".

 

В мае 68-го он еще не знал о том, что подобное - в более кровавом варианте - повторится 2 октября и на его континенте, когда на площади Тлателолко в столице Мексики будет расстреляна многотысячная демонстрация студентов...

 

Жизнь и литература - вечно сообщающиеся сосуды живой крови и живого воображения.

 

МАЙСКИЕ НОВОСТИ

 

А сейчас - калейдоскоп воспоминаний

 

эти вот новости.

 

Анонимные вести

 

об анонимных событиях - о сражении

 

горстки птиц с Великой Рутиной.

 

Легкие руки начертали их на стенах мелом,

 

который вывел на улицы Поэзию,

 

цветом, который штурмует серые амфитеатры.

 

Здесь - на стенах Земли

 

продолжается дело письменности:

 

СНОВИДЕНИЯ - РЕАЛЬНЫ.

 

ПРЕУВЕЛИЧИВАЯ, НАЧИНАЕШЬ ИЗОБРЕТАТЬ

 

(Филфак Парижского университета)

 

Так как этому длиться лишь день, так как этому длиться лишь какое-то время, от силы два времени, и этому и всему прочему крышка, нравится это или нет Государству либо Индивиду (тому же микро-Государству), то все это и кончается, ибо нарождается открытое губчатое время, стирающее то, что было.

 

(Нарождается - чисто рабочая гипотеза. Да, нарождается с Революцией. Но эта еще не прекратила рождаться, - чтобы помочь ей свершиться и учредить открытость, губчатую эпоху, - эти вот новости и весь май 19б8 года: молодежь против Великой Ржави.)

 

и так как этому длиться лишь день, от силы два дня, чтобы уступить место новым играм,

 

(STOP THE PRESS(1): Вчера вечером в 20.25 от несварения заранее восторженных взглядов испустила дух Джоконда. Ожидается падение акций American Express, Cook & Exprinter.)

 

и если по той или иной причине опять не обойтись без словес, чернил, бумаги и Священного Писания,

 

(Номер в каталоге Библиотеки Конгресса... Депонировано согласно закону... Отпечатано N-oe количество экземпляров на японской бумаге...)

 

то это лишь из-за недостатка средств

 

чтобы писать между тучами,

 

кричать между ветрами, - вот бы изъясняться

 

семенами пшеницы, дождинками на женском лице,

 

телеобразами хлебов и рыб(2),

 

аудиовизуальными средствами для любви человека!

 

РЕАЛЬНОСТЬ - ЭТО МОИ ЖЕЛАНИЯ

 

(Нантер)

 

Это время урагана, схватка

 

со лживым Музеем Людского Рода,

 

вот они - новости

 

Мая 68, Мая 68, Мая 68,

 

свежее стихотворение,

 

однодневный, перемежающийся бенгальский огонь,

 

горящий во Франции и в Германии

 

в Рио-де-Жанейро и в Буэнос-Айресе, в Лиме и в Сантьяго,

 

студенты пошли на штурм

 

в Праге и в Милане, в Цюрихе и в Марселе,

 

студенты с голубями и студенты с порохом,

 

студенты, разбирающие голыми руками

 

асфальтовые и статистические покрытия,

 

чтобы забросать булыжниками Великую Рутину,

 

распахнуть настежь окна упорядоченной кибернетики,

 

как блузку на девичьей груди.

 

Что могло бы покончить с нами, так это запрет на вторжение коллективной революции в индивида и индивида, пусть даже самого индивидуального, в революцию.

 

Ален Жоффруа

 

***

 

РАССТЕГИВАЙ МОЗГИ СТОЛЬКО ЖЕ РАЗ, СКОЛЬКО ШИРИНКУ

 

(Театр "Одеон", Париж)

 

***

 

СЕКС - ЭТО ХОРОШО, СКАЗАЛ МАО, НО НЕ БЕСПРЕРЫВНО ВЕДЬ

 

(Филфак Парижского университета)

 

***

 

НАША ЛЕВИЗНА - ДОИСТОРИЧЕСКАЯ

 

(Факультет исторических наук, Париж)

 

***

 

ОРФОГРАФИЯ - ТА ЖЕ КИТАЙСКАЯ ГРАМОТА

 

(Сорбонна)

 

***

 

Параграф первый из Письма Национального Конвента Французских Университетов, принятого 22 мая 1968 года:

 

"Студенческое движение - это не только ответ на полицейские репрессии, не только отклик на недостатки университетской подготовки и сложности в будущем трудоустройстве. Движение выступает против Университета, который запрещает ему вмешиваться в спорные вопросы общественных отношений. Выступая против подобной позиции Университета, студенческое движение отвергает определенный тип общества. Движение обрело свои истинные размеры, приняв участие в борьбе трудящихся против капиталистического общества".

 

***

 

В ЕГО БЕЗУМСТВЕ ЕСТЬ ПОРЯДОК ("ГАМЛЕТ")

 

(Нантср)

 

Тоненький каркающий голосок Жана Поля Сартра (3) в одну из ночей в Сите Университете:

 

- Если для совершения революции необходима революционная идеология, то, казалось бы, Коммунистическая партия Кубы была той единственной партией, которая только и могла совершить революцию на Кубе, а Фиделю Кастро совершить ее было невозможно (4). И что же? Кубинская коммунистическая партия не только не совершила революции, но и отказывалась поддержать всеобщую забастовку, на которую в определенный момент решилось студенчество и революционеры в кубинских городах. В феномене Кастро удивляет то, что теория родилась из опыта, вместо того чтобы предшествовать ему.

 

***

 

БУДЬТЕ РЕАЛИСТАМИ - ТРЕБУЙТЕ НЕВОЗМОЖНОГО

 

(Филфак Парижского университета)

 

Только это и делаем,

 

невозможное - хлеб насущный для каждого рта,

 

правда с сияющими глазами,

 

земля без волков, свидание на исходе дня

 

с чистотой всех источников.

 

Мы реалисты, компанъеро, обняв сон,

 

мы движемся к. бодрствованию.

 

***

 

РЕВОЛЮЦИЯ НЕВЕРОЯТНА, ПОТОМУ ЧТО ОНА НАСТОЯЩАЯ

 

(Филфак Парижского университета)

 

Так значит, стихи... / Стихи? Да разве это стихи! / Ох-ох-ох, подумать только, еще несколько лет назад все шло как нельзя лучше, несмотря на некоторые словесные излишества, и вот нате... / Скорее всего, золото Москвы, если не доллары ЦРУ, заплаченные Кон-Бендиту. / Оскорблять поэзию, материю столь деликатную! / Ненавидеть рифму, ритм. / Метафоры. / Плакучие ивы! / А все эти конкретисты, вы только подумайте, пишут стихи, склеивая разные там фигурки и ошметки слов. / А ведь поэзия это как бы легкий, то и дело замирающий ветерок, упаси ее Бог касаться политики. / Не должна она использовать такие слова, как "Фидель" или "Мао", разве мало ей метафизики и эротики, ведь иногда... / Дело в том, что вошло в моду быть грубыми, и, конечно, несносное дитя пользуется этим, показывает зад трезвым критикам. / Ну и пусть, дочурочка, все равно поэзия как откладывала, так и будет откладывать сонеты, она ведь, что прилежная несушка. / Нет, надо было бы запретить, я подчеркиваю, за-пре-тить подобное, доктор Ластра!.. / Все дело в том, сеньора, что нет у нас, скажу я вам, сильного правительства, на что уж братья Кеннеди, а и тех коммунисты купили, у меня есть доказательства.../

 

***

 

АЛКОГОЛЬ УБИВАЕТ, ПРИНИМАЙТЕ L.S.D.

 

(Нантер)

 

Параграф четвертый из Письма Национального Конвента Французских Университетов, принятого 22 мая 1968 года:

 

Представители физического и умственного труда, совместно разоблачайте капиталистическую эксплуатацию. Нет для этой борьбы особо избранных мест - развертывайте ее везде, где существует гнет в различных его проявлениях.

 

***

 

ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ - ВОТ ОРУЖИЕ

 

(Филфак Парижского университета)

 

***

 

БОГ - ЭТО СКАНДАЛ, ДАЮЩИЙ РЕНТУ (БОДЛЕР)

 

(Лицей Кондорсе, Париж)

 

***

 

ХВАТИТЬ ШТУРМОВАТЬ ЛИФТ, ШТУРМУЙТЕ ВЛАСТЬ

 

(Авеню Шуази, 107. Париж)

 

Наперекор Водородному Грибу

 

Наперекор любой границе:

 

- географической

 

- политической

 

- умственной

 

- моральной

 

- расовой

 

- эстетической

 

Наперекор визгу О, КРАСОТА!:

 

(и музеям, по странной случайности открытым в часы работы рабочих и служащих, а также наищедрейшей подачке в виде бесплатного входа)

 

Наперекор визгу О, ГУМАНИЗМ!

 

(и человечеству, на две трети безграмотному)

 

***

 

ВВОЖУ ПОЛОЖЕНИЕ ПЕРМАНЕНТНОЙ РАДОСТИ

 

(Факультет Политических Наук, Париж)

 

***

 

ВООБРАЖЕНИЕ БЕРЕТ ВЛАСТЬ В СВОИ ИЗВИЛИНЫ

 

***

 

БУДЬТЕ КРАТКИМИ И ЖЕСТОКИМИ, КАК ЛЮДОЕДЫ

 

(там же)

 

(Нантер)

 

***

 

ДОЛОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СЮРРЕАЛИЗМ!

 

(Лицей Кондорсе. Париж)

 

***

 

Я МАРКСИСТ ТИПА ГРАУЧО МАРКСА(5)

 

ПОЭЗИЯ - НА УЛИЦЕ

 

(Нантер)

 

(Улица Ротру)

 

***

 

ОГРАНИЧЕНИЯ НАСЛАЖДЕНИЙ ВЛЕКУТ К НАСЛАЖДЕНИЮ ЖИТЬ БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЙ

 

(Нантер)

 

***

 

Между тем аргентинские ребята пригласили меня выпить по бокалу красного вина в Дом Сите, где мы слушали пластинку Марии Элен Уолш, в то время как Mamma(6) принялся рисовать на стене генерала о четырех копытах, упавшего С коня, у которого их было всего три.

 

Видал? Нынешние художники все такие. Надо бы издать УКАЗ. / А что если запретить продажу тюбиков с красками? / Впрочем, эти несчастные будут рисовать чем ни попадя - сажей, пивной гущей, плевками, смешанными с табаком из окурков. А скульпторы! Дрессируют свет - и все дела, нет, ты мне разъясни, какая здесь идея? Правильно сделали, что выслали из Франции Хулио Ле Парка(7), умнее будет. Вот Роден - уж вот уж это уж - настоящее уж искусство! /

 

***

 

CACHE-TOI, OBJET (8)

 

(Сорбонна)

 

***

 

ЧЕМ БОЛЬШЕ Я ЗАНИМАЮСЬ ЛЮБОВЬЮ, ТЕМ БОЛЬШЕ У МЕНЯ ЖЕЛАНИЯ ЗАНИМАТЬСЯ РЕВОЛЮЦИЕЙ, ЧЕМ БОЛЬШЕ Я ЗАНИМАЮСЬ РЕВОЛЮЦИЕЙ, ТЕМ БОЛЬШЕ У МЕНЯ ЖЕЛАНИЯ ЗАНИМАТЬСЯ ЛЮБОВЬЮ

 

(Сорбонна)

 

***

 

ПОЭЗИЯ НА УЛИЦЕ

 

Ты слышишь, любовь, ты слышишь, как шумит улица, сегодня это и есть поэзия, сегодня это и есть любовь. Снова ритм - всего лишь ходьба в одиночку:

 

Роден, Уччелло(9) Кон-Бендит, Нантер,

 

голос Елены Бурке(10) и голос Катрин Соваж,

 

первая баррикада на рассвете в Буль-Миш,

 

кофе, который пьешь между двумя манифестами,

 

изредка нежность, "Ecoute, camarade..."(11),

 

или ушиб, "Dis'donc Us se foutent de nos gueules!"(12),

 

и Сен-Жон Перс(13) и БаргасЛъоса(14) и Лосей(15)

 

между Телониусом Мойкам(16) и ХосеАнтонио Мендесом,

 

ритм ночи в голосе Маркузе,

 

шум улицы, Леви-Строс(17), Евтушенко,

 

имена любви меняются, как дни,

 

сегодня это Жан-Люк Годары(18), а завтра Полански(18),

 

под ударами дубинок кожаных бестий

 

студенты будут штурмовать Время,

 

ничто не сладит с их ритмом пшеницы,

 

ничто не сладит, любимая, с их улыбкой - играючи

 

она побеждает бомбы со слезоточивым газом!

 

***

 

ЧУЖАЯ СВОБОДА УВЕЛИЧИВАЕТ МОЮ СВОБОДУ ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ (БАКУНИН)

 

(Лицей Кондорсе, Париж)

 

***

 

МЫСЛЬ, КОГДА ЗАСТАИВАЕТСЯ, ЗАГНИВАЕТ

 

(Сорбонна)

 

В Сорбонне невозможное стало днем длиной в месяц, день проснулся, потянулся, на улице, в разных кафе, и народ, который заговаривал лишь для того, чтобы молчать,

 

On est poll on est discret on estfrancais On est terriblement intelligent(20)

 

открыл Слово, совокупился с ним на каждом углу, под каждым мостом, дерево улыбок выросло из цемента, яростно заспорило с тобой, платя за твой кофе, за твои идеи, ножи, аргументы, булыжники.

 

В Париже невозможное было истребовано голыми руками, оно было истребовано Словом, деяниям, - удалось разбить маски Времени, рухнула Великая Закоснелость, Великое Потребительство, Великая Система: Свобода - Равенство - Братство: MON CUL(21)

 

***

 

ПОГОВОРИТЕ С СОСЕДЯМИ

 

(Филфак Парижского университета)

 

***

 

ТОЛЬКО ПРАВДА РЕВОЛЮЦИОННА

 

(Нантер)

 

***

 

ФРАНЦИЯ ДЛЯ ФРАНЦУЗОВ - ФАШИСТСКИЙ ЛОЗУНГ

 

(Факультет Политических Наук, Париж)

 

***

 

А тот, кто это сегодня пишет, застыл, долго разглядывая надписи, читая и перечитывая ФРАНЦИЯ ДЛЯ ФРАНЦУЗОВ, и здесь тоже присутствовала его Америка,

 

Аргентина для аргентинцев? Куба для кубинцев? Мексика для мексиканцев?

 

Он подумал о Симоне Боливаре, подумал об аргентинце, сражавшемся и умершем за Кубу(22) и за весь мир неимущих, подумал о кубинцах, венесуэльцах, гватемальцах, боливийцах, колумбийцах, перуанцах, которые рискуют жизнью за тех, кто не всегда этого заслуживает, подумал о национальностях и вдруг увидел границы, таможни, полицейских, армии, начальное образование (за РОДИНУ, детки, за РОДИНУ!), увидел расы, увидел цвета кожи, увидел волосы, услышал языки.

 

В этот же день газета, которая все еще назвалась "L'HUMANJTE", уличила Даниеля Кон-Бендита в том, что он немецкий еврей, проходимец иностранец, залезший в чужой дом.

 

Аменьше чем год назад в Боливии гориллы схватили Режи Дебре(23), еще Одного иностранца...

 

И тогда Слово, облачившееся в юную кожу,

 

обнаженное, обновленное, слившись с реальным, жизненным,

 

это Слово вырвалось из ста тысяч ртов - в Одеоне,

 

в Шарлете, на улице Суффло, в Сорбонне,

 

на площади Бастилии - самым прекрасным криком,

 

когда-либо исторгнутым Францией за двадцать веков:

 

***

 

NOUS SOMMES TOUT DESJUIFS ALLEMANDS(24)

 

Пока жива Маска, все мы немецкие евреи,

 

пока бюджеты. кормят армии,

 

все мы немецкие евреи,

 

пока разделяют Город на кварталы,

 

все мы немецкие евреи,

 

Че, Режи Дебре, Кон-Бендит, Руди-Дучке

 

немецкие евреи,

 

мятежные студенты в Рио и Буэнос-Айресе,

 

в Сантьяго и в Милане,

 

в Париже, в Цюрихе и в Западном Берлине,

 

каждый из нас, кто верит

 

в революцию и в человека,

 

немецкие евреи.

 

Покуда не народится Время единого урожая и

 

немецкий еврей, негр, аргентинец, китаец,француз,

 

араб, индеец

 

не станут словами, бытовавшими

 

в средние века, которые завершились лишь в конце

 

XX века, аминь.

 

***

 

ТЕПЕРЬ МЫ СПОКОЙНЫ: ДВАЖДЫ ДВА НЕ ЧЕТЫРЕ

 

(Филфак Парижского университета)

 

***

 

РЕВОЛЮЦИЯ - НЕ СПЕКТАКЛЬ ДЛЯ АНГЛОВЕДОВ

 

(Нантер)

 

***

 

ИЗОБРЕТАЙТЕ НОВЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ ИЗВРАЩЕНИЯ (Я ВЫДОХСЯ!)

 

(Там же)

 

***

 

ЗАПРЕЩАЮ ЗАПРЕЩАТЬ

 

(Сорбонна)

 

***

 

Vous tendez une allumette a votre lampe et ce qui s'allume n'eclaire pas. C'est loin, tres loin de vous, que le cercle illumine(25).

 

Рене Шар(26)

 

***

 

Я видел золотой век, я чувствовал, как он прорастает в городе, похожий на тигра в колосьях, золотой век вовсе не был золотым и даже не был веком, - он был молнией меж двух туч цвета нефти, нежностью горстки дней между прошлым и будущим, я видел золотой век, он звался Париж в мае, он не был золотым веком, но пылал и сверкал, на каждом углу руки искали руки, расцветали улыбки, судачили дела, убивали друг друга драконы схоластики, вырисовывался контур человека, что-то рождалось навстречу тебе, что-то пело в новых глотках, надеясь остаться в новых воспоминаниях.

 

Надо распроститься с теорией "руководящего авангарда", чтобы воспринять наипростейшую достойную теорию действующего меньшинства, играющего роль постоянных дрожжей и побуждающего к действию без претензии руководить им.

 

Даниель Кон-Бендит

 

***

 

НАДО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО ИССЛЕДОВАТЬ СЛУЧАЙНОСТЬ

 

(Филфак Парижского университета)

 

Единственно неизменное в человеке - это его влечение к перемене, поэтому революция будет перманентной, противоречивой, непредвиденной, или ее не будет. Революции свертывающиеся, изготовленные загодя, заключают в себе собственное отрицание - будущий Аппарат.

 

***

 

РАЗУМ ТРУДИТСЯ БОЛЬШЕ СЕРДЦА, НО ЗАХОДИТ НЕ ТАК ДАЛЕКО (КИТАЙСКАЯ ПОГОВОРКА)

 

(Сорбонна)

 

***

 

ПРАВО НА ЖИЗНЬ НЕ ВЫМАЛИВАЮТ, А БЕРУТ

 

(Нантер)

 

И вот дубинки и слезоточивый газ, застенки, изгнания - будете знать,

Сучьи дети!

 

Ну, что ж, товарищи? Нет ничего надежного, в этом-то и надежность. Потому что монолиты продержатся куда меньше, чем этот проливень образов, чем эта поэзия посреди улицы, дробящая цемент Стабильного Города.

 

Et qu'opposer sinon nos songes

 

Au pas triomphant du mensonge.

 

Арагон

 

Да - наши сны,

 

снова сны, стучащиеся, подобно веткам в бурю, в слепые окна, снова сны,

 

уверенность в том, что Май заронил в чрево ночи семя напева, факела,

зова,

 

нежного и дикого зова любви, глядящей куда-то вдаль, чтобы измыслить на горизонте зарю.

 

***

 

ВО СНЕ РАБОТАЕТСЯ ЛУЧШЕ, СОЗДАВАЙТЕ КОМИТЕТЫ СНА

 

(Сорбонна) Париж-Сеньон(27), июнь 1968-го

 

Публикация Павла ГРУШКО

 

***

 

(1) Stop the press (англ.) - газетное сообщение.

 

(2) Хлебы и рыбы - аллюзия чудесного насыщения Иисусом народа пятью хлебами и двумя рыбами (Мат, 14,13 - 21).

 

(3) Сартр, Жан Поль (1905 - 1980) - франц. писатель, философ и публицист; глава франц. экзистенциализма.

 

(4) Компартия Кубы не поддерживала повстанческого движения Фиделя Кастро 26 июля, за что в первые годы после победы революции подвергалась определенному остракизму до той поры, когда само движение не нарекло себя Коммунистической партией.

 

(5) Маркс, Джулиус (Граучо) (1890 - 1977) - один из семьи американских актеров кабаре и мюзик-холлов.

 

(6) Матта Эчауррен, Роберто (р. 1912) - чилийский живописец.

 

(7) Ле Парк, Хулио - аргентинский художник.

 

(8) Cache-toi, objet (фр.) - Сгинь, вещь.

 

(9) Уччелло, Паоло (наст. имя - ди Доно, 1397 - 1475) - итал. живописец раннего Возрождения.

 

(10) Бурке, Елена - кубинская певица.

 

(11) Ecoute, camarade (фр.) - Слушай, товарищ.

 

(12) Dis donc ils se foutent de nos gueules! (фр.) - Надо же, им насрать

на нас!

 

(13) Перс, Сен-Жон (наст. имя - Алекси Леже, 1887 - 1975) франц. поэт, дипломат; лауреат Нобелевской премии.

 

(14) Варгас Льоса, Марио (р. 1936) - перуанский писатель.

 

(15) Лосей, Джозеф (р. в 1909 г.) - америк. кинорежиссер.

 

(16) Монк, Телониус Сфер (1917 - 1982) - американский джазовый

композитор и пианист.

 

(17) Леви-Строс, Клод (р. 1908) - франц. этнограф и социолог, один из гл. представителей структурализма.

 

(18) Годар, Жан Люк (р. 1930) - франц. кинорежиссер, лидер "новой волны" 60-х годов.

 

(19) Полански, Роман (р. 1930) - кинорежиссер, сценарист, актер, начинавший в Польше, работавший в США, Великобритании, Франции.

 

(20) On est poli on est discret on est francais / On est terriblement intelligent (фр.) - Мы вежливы, мы тактичны, мы французы / мы жутко умны.

 

(21) Мол cul (фр.) - моя задница.

 

(22) Аргентинец, сражавшийся и умерший за Кубу - имеется в виду Че Гевара.

 

(23) Дебре, Режи (р. в 1941 г.) - французский очеркист-левак, деятельно поддерживавший идеи кубинской революции, мимикрировал в сторону умеренного социал-демократизма, в последнее время отличается антисемитскими высказываниями по поводу "всемирного еврейского засилия".

 

(24) Nous sommes tous des juifs allemands (фр.) - Все мы немецкие евреи.

 

(25) Vous tendez une allumette a votre lampe et ce qui s'allume n'eclaire pas. C'est loin, tres loin de vous, que le cercle illumine. Вы подносите спичку к своей лампе, и то, что загорелось, не освещает. Далеко, очень далеко от вас этот светящийся круг.

 

(26) Шар, Рене (1907 - 1988) - французский поэт.

 

(27) Сеньон - название населенного пункта на юге Франции, где Хулио Кортасар проводил летние месяцы.

__________________________

 

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

 

                          Подготовлено агентством анархистов "АН-ПРЕСС"

          по материалам National News Service и других информационных служб.

                                    Выпускающий редактор: А. Майшев

                                Информационный редактор: Д. Костенко

 

               E-mail: pca00799@mail.admiral.ru                Tel./fax: (812) 247-8572

               FIDO:  2:5030/563.34

 

шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш

 

предыдущий выпуск

следующий выпуск

оглавление