XVII

Мое участие в английском социалистическом движении. — Литературная работа. — Формула «борьба за существование», до полненная естественным законом «взаимной помощи» — Великое распространение социалистических идей

Я принял живое участие в этом движении, и с несколь­кими товарищами мы основали, в придачу к существовавшим уже трем социалистическим газетам, анархическое ежемесячное издание «Freedom», которое живет и до сих пор. В то же время я опять принялся за на­учную разработку анархизма, которая была прервана моим арестом. Критическая часть моей работы — критика современного общества — была издана Элизэ Реклю, когда я находился в Клэрво, под заглавием «Paroles d'un Revolte» («Речи мятежника»). Теперь я принялся раз­рабатывать созидательную часть анархически-коммуни­стического общества — насколько его можно предви­деть — и изложил свои взгляды в ряде статей в нашей парижской газете «La Revolte» («Наш мальчишка» — «Le Revolte», которого преследовали за противовоенную пропаганду, должен был переменить заголовок и теперь стал «девочкой») Впоследствии эти статьи в перерабо­танном виде вышли в Париже отдельной книгой под за­главием «La Conquete du Pain».

* В русском переводе — «Хлеб и воля», 1902.

Эти работы заставили меня изучить более вниматель­но некоторые стороны хозяйственной жизни современных народов. Читая лекции в разных городах Англии и Шотландии, я пользовался этими разъездами как для долгих бесед с рабочими, так и для осмотра всяких фабрик и заводов, угольных шахт и больших корабельных верфей, не забывая при этом мелких мастерских в таких боль­ших центрах кустарного производства, как Шеффильд и Бирмангам.

Знакомясь таким образом с реальной жизнью, я по­стоянно имел в виду вопросы какие формы должно при­нять производство на социалистических началах, то есть организованное самими трудящимися для наилучшего удовлетворения всех нужд населения Большинство социалистов говорило до тех пор, что цивилизованное об­щество производит гораздо больше, чем требуется для обеспечения благосостояния всем, и что неправильно толь­ко распределение того, что производится «Когда, гово­рили они, — произойдет социальная революция, каждому останется только вернуться в свою фабрику или мастерскую и взяться за прежнюю работу. Общество само за­владевает прибавочною стоимостью, то есть прибылью, идущей теперь капиталисту». Я, напротив, убедился, что при современной системе частной собственности само производство, ведущееся ради прибыли, приняло ложное направление, и оно совершенно недостаточно даже для удовлетворения основных жизненных потребностей всего населения. При такой низкой производительности «благо состояние для всех» невозможно. Частная собственность и производство ради прибыли прямо таки мешают настоящему удовлетворению потребностей населения, как они ни скромны в данное время у громадной массы народа.

Ни один продукт, замечал я, не производится в большем количестве, чем его требуется для удовлетворения всех потребностей. «Перепроизводство», о котором так часто говорят, означает только, что массы слишком бедны и не в состоянии покупать даже предметы первой необ­ходимости, произведенные ими и в которых они сильно нуждаются. А между тем во всех образованных странах производство, как промышленное, так и земледельческое, очень легко может и должно быть увеличено до такого уровня, чтобы обеспечить довольство для всех. Эти мысли повели меня к изучению того, чем может стать современное земледелие, а также как переустроить образование на новых началах, чтобы дать возможность каждому за­няться приятной и производительной физической и умст­венной работой и усилить общую производительность. Я развил эти мысли в ряде статей, появившихся в «Nineteenth Century» и вышедших потом отдельной книгой под заглавием «Fields, Factories and Workshops»*.

* В русском переводе А. Коншина сперва «Земледелие и промыш­ленность», а потом «Поля, фабрики и мастерские».

Изучение экономической жизни народов привело меня к заключению, что мы вовсе не так богаты, как это кажет­ся. Самая богатая страна в мире — Англия. Но если сло­жить все, что получает она со своих полей, с рудников, со своих многочисленных фабрик и заводов и от мировой торговли, и поделить это поровну между ее жителями, то получается только полтора рубля в день на человека и ни в коем случае не больше двух. Уже из этого видно, что социальная революция, где бы она ни произошла, должна будет поставить с самых первых дней главной своей задачей увеличение производства. В первые годы осво­бождения неизбежно увеличится потребление пищи и вся­кого товара, так как до сих пор во всех странах Европы добрая треть населения всегда живет впроголодь и терпит недостаток в одежде и во всем прочем. Следовательно, все народы должны напрячь свои силы, чтобы мощно раз­вить у себя и усовершенствовать, с одной стороны, зем­леделие, а с другой — усиленно развивать у себя обра­батывающую промышленность. В этом — залог прогресса и успеха в освобождении труда от ига капитала.

Вскоре после этого я занялся другим важным во­просом, который уже раньше привлек мое внимание. Известно, к каким выводам пришло большинство после­дователей Дарвина, даже таких умных, как Гексли, в тол­ковании его закона «борьбы за существование». Нет такого насилия белых народов над черными или же сильных по отношению к слабым, которого не старались бы оправдывать этими словами — «борьба за существо­вание».

Уже во время моего пребывания в Клэрво я чувствовал, что необходимо вполне пересмотреть само понятие «борь­ба за жизнь» в мире животных, а тем более его приложе­ние к миру человеческому. Попытки, сделанные в этом направлении некоторыми социалистами, положительно не удовлетворяли меня; и я думал об этом вопросе, когда нашел в речи русского зоолога профессора Кесслера, произнесенной на съезде русских естествоиспытателей в 1880 году, новое, превосходное понимание борьбы за существование. «Взаимная помощь, — говорил он, — такой же естественный закон, как и взаимная борьба; но для прогрессивного развития вида первая несравненно важ­нее второй».

Эта мысль, которую, к сожалению, Кесслер доказывал в своей речи лишь весьма немногими фактами (умный Северцов сейчас же принял ее и подтвердил двумя-тремя примерами), явилась для меня ключом ко всей задаче. Я написал об этом из Клэрво длинное письмо Элизэ Реклю и начал собирать материалы из жизни животных в подтверждение моей мысли.

Теперь, когда Гексли, желая бороться с социализмом, выступил в 1888 году в «Nineteenth Century» со своею жестокою статьею «The Struggle for Existence: a Pro­gram»*, я решился наконец изложить в удобочитаемой форме материалы, собранные мною за последние шесть лет, и выставить мои возражения против ходячего по­нимания борьбы за жизнь между животными и между людьми. Я сказал об этом некоторым английским друзьям, но скоро убедился, что «борьба за существование», истол­кованная как боевой клич: «Горе слабым!» — и возведен­ная на ступень непреложного «естественного закона», освященного наукой, пустила в Англии такие глубокие корни, что превратилась почти в канон. Только два чело­века ободрили меня выступить против этого ложного толкования жизни природы. Издатель «Nineteenth Century» Джемс Ноульз (James Knowles) со своей замеча­тельной проницательностью тотчас усмотрел важность вопроса и стал убеждать меня, с чисто юношеской пыл­костью, взяться за эту работу. Другой был Бэтс (Bates), автор хорошо известной у нас книги «Натуралист на Амазонской реке». Он, как известно, много лет собирал именно такие данные изменчивости видов, на которых Дарвин построил свои великие обобщения, и Дарвин в своей автобиографии говорит о нем как об одном из самых умных встреченных им людей. Бэтс был секрета­рем Лондонского географического общества, и я знал его. Когда я ему сообщил о своем намерении, он очень обра­довался. «Да, непременно сделайте эту работу! — гово­рил он. — Это настоящий дарвинизм. Просто обидно ду­мать, что они сделали из идей Дарвина. Пишите вашу книгу, а когда вы ее издадите, я вам пришлю письмо, которое вы можете напечатать».

* «Борьба за существование: программа деятельности».

Лучшего поощрения нельзя было желать, и я с удвоен­ной энергией продолжал работу, которая печаталась в «Nineteenth Century» под заглавием «Взаимная по­мощь у животных», затем — «у дикарей, у варваров, в средневековом городе и в современном обществе», а потом я издал все это книгою «Mutual Aid: a Factor of Evolution». К сожалению, я не послал Бэтсу двух первых статей о взаимной помощи у животных, хотя они вышли еще при его жизни. Я надеялся скоро закон­чить вторую часть, посвященную взаимной помощи у лю­дей, но мне понадобилось для этого несколько лет, а тем временем Бэтс умер.

Изыскания, которые мне пришлось сделать в этой ра­боте, чтобы ознакомиться с учреждениями варварского периода и вольных средневековых городов, привели меня к другим интересным исследованиям, а именно к изучению роли государства в течение трех последних веков со вре­мени новейшего его выступления в Европе в XVI веке. С другой стороны, изучение учреждений взаимопомощи в различные фазисы цивилизации привело меня к изы­сканиям о развитии в человечестве идей справедливости и нравственности. Я изложил эти работы в двух лекциях. Одна из них озаглавлена «Государство и его роль в исто­рии», другая называется «Справедливость и нравствен­ность». В этой лекции я набросал свое понимание эти­ки, то есть общественной нравственности вообще, и эти последние три года* я занялся более полною разработ­кою мыслей, высказанных в этой лекции.

* 1895—1898.

За последние десять лет развитие социализма в Англии приняло новый характер. Те, которые обращают главное внимание на число социалистических и анархических со­браний и на число слушателей, привлекаемых ими, готовы заключить, что социалистическая пропаганда идет на убыль; а те, которые судят об успехах идеи по числу голосов, поданных за кандидатов, домогающихся пред­ставлять социализм в парламенте, приходят к заключе­нию, что социалистическая пропаганда вот-вот исчезнет в Англии. Но о глубине и ширине распространения социа­листических воззрений нельзя судить по числу голосов, поданных за кандидатов, в большей или меньшей мере выставляющих в своих программах требования социали­стов. В особенности это было бы неверно в Англии. В са­мом деле, из трех социалистических направлений, раз­работанных Фурье, Сен-Симоном и Робертом Оуэном, в Англии и Шотландии господствует последнее. Поэтому о силе движения нужно судить не столько по числу ми­тингов и по количеству голосов, сколько по проникнове­нию социалистических идей в рабочие союзы, в коопера­тивные общества и в так называемый муниципальный социализм, также в умы народа вообще во всей стране. В одних умах эти воззрения вполне сознательны, в дру­гих они еще очень неопределенны; но для всех они уже начинают служить меркой при оценке экономических и политических явлений.

Если рассматривать Англию с этой точки зрения, то нужно будет признать, что социалистические идеи зна­чительно распространились здесь сравнительно с 1886 го­дом. И я скажу даже, не колеблясь, что их распростране­ние громадное сравнительно с тем, что оно было в 1876—1882 годах. Могу прибавить также, что постоянные усилия маленьких анархических групп заметно содействовали развитию и распространению в рабочей среде, а через нее — и среди вожаков, идей об умалении роли всякого правительства и о соответственном развитии прав лич­ности, независимости местных организаций и возможно­сти свободного соглашения. Вспомнивши, как двадцать лет тому назад повсюду царили идеалы всесильного го­сударства, централизации и дисциплины, я смело могу сказать, что мы не потеряли даром своего времени.

Вся Европа переживает теперь очень скверный мо­мент — развитие военщины. Военщина, то есть вера в во­енную силу, — неизбежное последствие победы, одержан­ной над Францией в 1871 году военною германскою империею, с ее системой всеобщей воинской повинности. И не­избежность развития в Европе военщины и империализма была предсказана тогда же, в особенности Бакуниным. К счастью, в настоящее время начинает уже намечаться противоположное течение*.

* Писано в 1898 году.

Что же касается коммунистических идей, то, с тех пор как их стали проповедовать не в их казарменной или монастырской форме, а в форме общинного, вольного соглашения, они широко распространились в Европе и в Америке. Я мог убедиться в этом воочию за послед­ние двадцать семь лет, что принимаю деятельное учас­тие в социалистическом движении. Когда я вспоминаю о неопределенных, смутных, робких идеях, выраженных рабочими и их друзьями на первых конгрессах Интерна­ционала или обращавшихся в Париже во время Коммуны, даже среди наиболее выдающихся людей, и когда срав­ниваю их с мыслями, распространенными теперь среди громадного числа рабочих, я должен сказать, что мне эти два понимания жизни представляются принадлежащими к двум различным мирам.

Нет периода в истории — за исключением, может быть, революционного периода XII века, вызвавшего к жизни средневековые вечевые города, — во время которого идеи общественности пережили бы такое же коренное пре­образование. И теперь, на шестидесятом году жизни, я еще более глубоко убежден, чем тридцать лет тому назад, что положение Европы таково, что чисто случайное сов­падение благоприятных обстоятельств может вызвать ре­волюцию, которая так же быстро распространится по всем странам, как революция 1848 года, но будет иметь притом гораздо более глубокое значение: она представит миру не простую борьбу между враждебными полити­ческими партиями, но быстрое и решительное преобра­зование всего общественного строя в направлении ком­мунизма.

И я глубоко убежден, что, какой бы характер ни при­няло это движение в различных странах, всюду, в каждой стране проявится более широкое понимание социальных перемен, сделавшихся неизбежными, чем мы это видели где бы то ни было за последние шесть веков. В то же время сопротивление со стороны привилегированных классов едва ли будет носить тот характер слепого упор­ства, которое делало революции прошлых веков столь кровавыми.

Этот великий результат вполне достоин тех усилий, которые были сделаны за последние тридцать лет тыся­чами борцов всех наций и всех классов.